Глава 3 Революция ценностей

Глава 3

Революция ценностей

В июне 2015 года на втором этаже президентской администрации, часть которого я преобразовал в арт-центр, открылась выставка. 16 крупных, в два человеческих роста, портретов. Лица солдат и офицеров, отличившихся в первой за 70 лет большой войне на земле Украины. В посетителя всматриваются комбаты и рядовые, разведчик и танкист, летчики, гранатометчик…

Полковник Петр Якимец. 43 года. Летом 2014 года планировал операцию по освобождению Донецкой и Луганской областей. В ходе операции размер оккупированной территории сократился в два с лишним раза.

Командир группы снайперов, майор с позывным «Мяч». 28 лет. Остановил продвижение вражеской автоколонны под Парасковиевкой.

Подполковник Василь Зубанич. 32 года. На Донбассе с мая 2014-го. В августе прорвался в Луганский аэропорт, чтобы прикрыть выход наших частей из окружения. Был ранен, продолжал руководить боем.

Я предлагал сделать портреты черно-белыми. Но автор снимков настоял на своем и был, признаю, прав: в цветных фото нет и намека на стилизацию, чуждую такому занятию, как война. Получились факты жизни, а не искусства.

Когда я пишу эти строки, все герои выставки в строю и продолжают рисковать собой. В наших министерствах видишь обычно совсем другие галереи — длинные ряды портретов экс-министров. На их фоне не так уж трудно выделиться в лучшую сторону. Среди министров Третьей республики были и профессионалы, и бессребреники, но если искать олицетворение тех бед, которые привели республику к краху, то лучшего, чем министерские галереи, пожалуй, и не найти.

Украинский политический класс несет всю полноту ответственности за кризис 2013–2015 годов. Нашим политикам и чиновникам только предстоит подняться на уровень солдат и офицеров, которые в момент наивысшей опасности защитили страну.

В этом есть элемент чуда. 20 с лишним лет украинцы жили с ощущением конца истории. После распада СССР казалось, что войн больше не будет — просто потому что воевать не с кем. Украину окружают союзники и на Западе и на Востоке — так думали почти все. Армия воспринималась, как атавизм. По данным World Values Survey, в 1996–2014 годах доверие украинского общества к вооруженным силам снизилось с 68 % до 59 % (сумма ответов «полностью доверяю» и «в значительной степени доверяю»). Для сравнения: уровень доверия к своим вооруженным силам в России достигал в 2014-м 67 %, в США — 83 %.

Как ни парадоксально, весной 2014-го армия оказалась одной из немногих государственных структур, способной хоть как-то выполнять задачи, возложенные на нее обществом. Да, доверие к вооруженным силам снижалось, но все равно оно оставалось выше, чем к другим институтам: например, милиции, по данным последней волны исследований WVS, доверял 31 % украинцев, судам — 25 %.

Что представляла собой украинская армия после Майдана? Были отдельные части, было какое-то количество оружия и техники, но вооруженных сил как эффективно управляемой и действующей организации попросту не существовало. Беспомощность перед лицом российской агрессии в Крыму продемонстрировала это со всей беспощадностью.

В современной войне компьютер, планшет в руках — это оружие. До 2014 года в украинских частях ничего подобного не было — ну, или практически не было. Нам досталась армия, застрявшая в 1980-х. Минобороны и Генштаб были совершенно не готовы к войне нового типа.

Зато были люди — командиры и рядовые, профессиональные военные и мобилизованные. Их было не много — весной 2014 года Генштаб оценивал численность боеспособных частей в несколько тысяч человек — но вокруг них начала происходить кристаллизация. Через полтора года после начала войны уже никому не придет в голову сказать, что в Украине нет армии[15].

Защита суверенитета и территориальной целостности Украины — главная задача Президента, являющегося Верховным главнокомандующим Вооруженных сил Украины (ВСУ). Петр Порошенко с этой задачей справился. Дело не только в том, что нам удалось освободить значительную часть территории, на которой весной-летом 2014 года не действовали украинские законы. В кратчайшие сроки Украине удалось восстановить ключевой институт государства — армию.

В войска приходит новая форма и вооружение (эти процессы ускорились после назначения в октябре 2014 года министром обороны Степана Полторака), бойцы осваивают современные технологии ведения войны. Взять, например, радиолокационные станции контрбатарейной борьбы. Они определяют, откуда прилетел снаряд, и позволяют нанести точный ответный удар. Их появление в украинской армии позволило нивелировать огромное техническое преимущество противника. Летом 2014-го, когда операция по освобождению Донбасса была в самом разгаре, наша армия начала активно использовать беспилотники.

Какова кристаллическая решетка возрождающейся украинской армии?

Основную тяжесть боев в первые месяцы войны приняли на себя высокомобильные десантные войска. Самое известное из украинских десантных соединений — 95-я отдельная аэромобильная бригада, в мирное время базировавшаяся в самом центре Украины — в Житомире. Летом 2014-го ее бойцы участвовали в освобождении Славянска и Краматорска, проделали беспрецедентный 470-километровый рейд по тылам противника. Думаю, 95-я выдержала бы сравнение с любым аналогичным соединением в Европе.

Когда начиналась операция на Востоке, 95-й командовал полковник Михаил Забродский. Потомственный военный, уроженец Днепропетровска. Два высших армейских образования — российское (Военная инженерно-космическая академия имени Можайского) и американское (Командно-штабной колледж армии США). Спокойный, немногословный. Типаж главного героя «Гладиатора». Прекрасная память, свободно говорит по-английски.

Карьера 42-летнего Забродского свидетельствует о том, что при всех своих недостатках Третья республика не была бессмысленной интерлюдией. Стратегическое маневрирование между Востоком и Западом, с креном все же в сторону Запада, принесло свои плоды в виде тысяч солдат и офицеров, получивших опыт совместных учений с НАТО и боевых действий в Ираке.

54-летний начальник Генерального штаба Виктор Муженко больше года возглавлял штаб украинского миротворческого контингента в Ираке. Начавшееся весной 2015-го обучение бойцов Национальной гвардии на Яворовском полигоне американскими и канадскими инструкторами — продолжение традиции, заложенной во второй половине 2000-х. В наследство от Третьей республики мы получили подготовленных летчиков и артиллеристов.

Война побудила общество взглянуть на армию совершенно другими глазами. На волне патриотического подъема в войска начали возвращаться профессионалы. Военные увидели, что они нужны, что общество наконец-то относится к ним с уважением.

В итоге мы получили армию, имеющую самый драгоценный для военных опыт — реальных побед и реальных боевых потерь. Когда события на Донбассе только начинались, военные и Национальная гвардия были не готовы стрелять во врага. Тем более — оказывать ожесточенное сопротивление российской армии, гораздо лучше экипированной, использующей современные технологии и приемы ведения войны. Сегодня наши бойцы готовы убивать и умирать за свою страну.

Вот как описывал эту трансформацию командир 79-й отдельной аэромобильной бригады полковник Алексей Шандар. 11 июля 2014 года его бойцы попали под ракетный обстрел в районе Зеленополья на границе с Россией. «Шесть «Камазов» раненых и пол-«Камаза» рук-ног», — вспоминал полковник в одном из телеинтервью. Его бригада выстояла месяц в Изваринском котле, когда с одной стороны напирали боевики, а с другой — регулярная российская армия. «Я всегда считал, что российский солдат, российский офицер — это мой брат, — рассказывал Шандар. — Поначалу, знаете, такая пустота. А потом люди атрофируются и все становится более просто и прозаично».

Всему миру известна героическая оборона Донецкого аэропорта. Но мало кто слышал про битву за Луганский аэропорт, которую несколько месяцев вела 80-я отдельная аэромобильная бригада. В отличие от «киборгов», отстаивавших Донецкий аэропорт, «восьмидесятка» дралась в полном окружении. Аэропорт разносили «Градами» и «Смерчами», штурмовали на новехоньких танках Т-90 (они состоят на вооружении армии России, в украинских частях их нет), на приступ шли российские десантники из элитных дивизий[16]. Когда наши военные ушли из Луганского аэропорта, россияне два дня не решались туда зайти. Они продолжали обстреливать развалины, опасаясь западни.

Война — работа с самым понятным на свете KPI. Победа или поражение, жизнь или смерть, трусость или мужество. Много говорят о том, что старые, довоенные, генералы должны уступить дорогу новым кадрам, проявившим себя в настоящих боях. Требование совершенно справедливое. Именно это сегодня и происходит.

Только одну из пяти аэромобильных и воздушно-десантных бригад, 79-ю, возглавляет тот же командир, что и до войны, — раненный в августовских боях полковник Шандар. Нового командира получила 95-я бригада, после того как весной 2015-го Забродский возглавил все воздушно-десантные силы страны. Атаку сепаратистов на Марьинку в начале июня 2015 года он отбивал уже в новом качестве. В боях за Луганский аэропорт прошел проверку боем новый командир 80-й бригады полковник Андрей Ковальчук. В июле 2015-го 25-ю воздушно-десантную бригаду возглавил полковник Олег Зенченко. 81-й отдельной аэромобильной бригадой, образованной осенью 2014-го, командует бывший комбат из 95-й.

Социальные лифты не могут двигаться со скоростью мысли. Эффективный командир батальона далеко не всегда может стать успешным командиром бригады, по крайней мере сразу, без дополнительного обучения. В конце концов у каждого человека есть свой потолок. Нет смысла требовать от людей чего-то сверхъестественного.

Это, кстати, касается и милиции, и спецслужб, и чиновничьего аппарата.

Где кадровый резерв для вооруженных сил?

Во-первых, это сама армия. Всех способных, мотивированных солдат и офицеров нужно обучить, вооружить, обеспечить всем необходимым — и продвигать по служебной лестнице.

Во-вторых, это молодые, инициативные представители гражданского общества — волонтеры. Не все из них способны к системной работе, но самородки в этой среде, несомненно, имеются.

В-третьих, это бойцы добровольческих батальонов, сыгравших исключительно важную роль в первые месяцы войны. Время военизированных формирований, не подчиняющихся единому командованию, прошло. Они либо вольются в состав армии или Национальной гвардии — либо будут распущены. Добровольческое подразделение, выполняющее только те приказы командования, которые ему нравятся, — это не актив, а обуза. Особенно если оно совмещает своеобразно понятую защиту родины с мародерством, участием в коммерческих конфликтах или крышеванием.

В-четвертых, мы должны активнее привлекать иностранных консультантов — не важно из международных компаний или из лучших армий мира. Высший командный состав обязательно следует «прогнать» через самые серьезные военные академии — прежде всего Вест Пойнт.

Я бы всерьез рассмотрел идею создания иностранного легиона. На стороне Украины сражаются сотни добровольцев из соседних стран — грузин, белорусов, даже россиян. Эту практику осталось институционализировать.

Военное строительство — долгосрочный проект, и здесь Украине потребуется и политическая воля и максимальное усвоение лучших иностранных практик. Нам нужна профессиональная армия с большим мобилизационным потенциалом. Наиболее близкой Украине считаю израильскую модель.

Израиль, который иногда называют «нацией в униформе», тратит на оборону 7 % ВВП. При численности населения 8,3 млн человек, он держит «под ружьем» только в сухопутных частях 177-тысячную армию и может в случае необходимости мобилизовать 445 000 резервистов. Украина потратила в 2015 году на вооруженные силы и правоохранительные органы более 5 % ВВП. Численность ВСУ — 250 000, резервистов — 700 000. Понятно, что в профессиональном отношении нашим вооруженным силам еще есть чему поучиться у тех же израильтян. Значит, нужно учиться. Среди прочего в израильской армии мне импонирует то, что резервисты проводят военные сборы в составе того же подразделения, в котором они проходили срочную службу (в Израиле она длится 36 месяцев для мужчин и 24 — для женщин). Они не теряют связь друг с другом и в мирной жизни — поздравляют друг друга с праздниками, вместе отмечают дни рождения. Почему это важно? Оказавшись на поле боя, бойцы знают, что рядом с ними не случайный человек, которого они впервые увидели месяц назад, а друг, с которым их связывают иногда десятилетия общей жизни. Таким путем Израиль создает слаженные подразделения с крепчайшими узами между бойцами.

Война на Востоке дала импульс не только военному строительству. Она вызвала к жизни общенародное движение в защиту страны. В первые месяцы противостояния мирные граждане взяли на себя снабжение вооруженных сил продовольствием, экипировкой, транспортом. Активисты и волонтеры, благодаря которым выстоял и победил Майдан, практически без паузы перевели свою деятельность на военные рельсы.

В мирной жизни мы с издателем и владельцем типографии Олегом Свирко были конкурентами. На протяжении 15 лет Олег борется со сложной формой рака крови. В прошлом спортсмен, человек сильный духом — на таких, как он, держался Майдан. Вместе с братом и партнерами по бизнесу Свирко снабжал лагерь революции продуктами, нес ночные дежурства. Когда после аннексии Крыма Минобороны начало создавать территориальные батальоны для отпора врагу, Свирко помог достать бронежилеты для одного из формируемых батальонов.

Дальше — больше. Команда Свирко стала поставлять на Восток бронированные автомобили и экипировку, продовольствие и оптику. Эту работу финансировали частные компании, простые граждане и сам Свирко. За год его группа собрала на нужды армии три с половиной миллиона долларов. К середине лета 2014 года таких волонтерских групп, занимающихся снабжением фронта, насчитывалось несколько десятков.

Майдан и война — несмотря на лишения — привели к глубоким позитивным сдвигам в самосознании украинцев. «Феномен волонтерства сделал украинцев более счастливыми… потому, что впервые в истории принес в украинский концепт счастья удовольствие от помощи другим… — говорит заместитель директора Института социологии Национальной академии наук Евгений Головаха. — Согласно опросам, более 50 % населения в той или иной форме приняли участие в помощи воинам АТО, переселенцам, жителям Донбасса и так далее. И они теперь себя чувствуют полноценными субъектами социальной деятельности»[17].

В июле 2014-го я впервые в жизни попал на совещание в Генштабе. Слушая некоторых выступающих, я, признаться, был удивлен, как мы вообще до сих пор держимся. Это были люди вчерашнего, если не позавчерашнего дня. Ситуация в Минобороны, отвечавшем за снабжение армии, была не лучше. В этой затхлой атмосфере энергичные, расторопные и деловитые команды волонтеров были глотком свежего воздуха.

7 августа 2014-го Президент провел первую встречу с волонтерами. Один из лидеров волонтерского движения Давид Арахамия позже писал, что Президент первым из политиков признал очевидное: волонтеры играют важнейшую роль в войне на Востоке. Активисты вышли из президентской администрации окрыленными. Президент тоже остался доволен, в отношениях с волонтерами у него сразу возникла некая «химия».

Вскоре в Минобороны высадился волонтерский десант. Несколько десятков активистов были привлечены к расшивке узких мест в снабжении армии. Несмотря на скепсис и сопротивление старых кадров новые люди не позволили ни загнать себя в бюрократические ловушки, ни затянуть в коррупционные схемы.

Впрыск свежей крови подтвердил то, что мы и подозревали. Старое Минобороны было нацелено не на выполнение задач, а на освоение бюджета. Эффективность работы была крайне низка. В одном из интервью Свирко приводит характерный пример: «Один из отделов вещевого обеспечения в 2010 году в составе 7 человек работал с объемами закупок около 70 млн гривен»[18]. После вмешательства волонтеров в отделе осталось трое сотрудников, а объем осуществляемых ими закупок вырос до 2,5 млрд гривен.

В апреле 2015-го Свирко возглавил тендерный комитет Минобороны. Его цель — обеспечить максимально эффективное использование бюджетных средств. В условиях резкого увеличения оборонных расходов это серьезная управленческая задача. Опыт Израиля показывает, что контролировать расходы военных трудно даже в условиях консолидированной демократии и активного гражданского общества. Что говорить об Украине, где антикоррупционные процедуры и институты приходится строить с нуля.

Свирко сравнивает свою работу с ремонтом самолета в воздухе. У него и его новых коллег это, похоже, получается. За первые два месяца работы они сэкономили почти 240 млн гривен, или 20 % от бюджета, выделенного на закупки по соответствующим статьям. В конце июня Минобороны запустило систему электронных торгов, которая позволит сделать процесс обеспечения армии всем необходимым еще более конкурентным и прозрачным.

Глубинная социальная трансформация происходит сразу на нескольких уровнях. Участие добровольцев в боевых действиях и восстановлении армии — только одно из ее внешних измерений. А что происходит в сердцах людей, с их ценностями?

Летом 2015-го патриарх украинской экономической мысли, советник Президента Александр Пасхавер поднял важную тему. Почему реформы в Украине до сих пор шли туго или вообще не шли? Пасхавер делает акцент на кризисе ценностей. Общество, по большому счету, не очень-то и требует реформ, подчеркивает экономист. Оно требует, чтобы его обеспечивали всем необходимым. А как политики организуют это «обеспечение» — уже их дело. Революция достоинства — это, пожалуй, самый мощный сигнал о незамеченной нами трансформации сознания, о сдвиге в сторону ценностей самовыражения, а не безопасности и патернализма. Вопрос в том, накопилась ли уже критическая масса украинцев, которые способны отстоять свой выбор. Если нет, реформы — даже самые правильные и радикальные — будет трудно реализовать, тут я полностью согласен с Пасхавером.

Другое дело, что воспринимать ценности как нечто раз и навсегда данное, стоит только в одном случае — если ты настроен ничего не менять. Когда вводятся и закрепляются новые правила игры, за ними подтягиваются и практики, из которых вырастают новые традиции и новые ценности. Вопрос в том, насколько силен первичный импульс — хватит ли у общества сил на внедрение новых правил и их соблюдение.

«Мне хочется верить, что нынешний Майдан — это эмбрион, из которого разовьется новая Украина, — писал в Фейсбуке 13 декабря 2013 года мой добрый знакомый, киевский ресторатор Сергей Гусовский. — Не за месяц и не за год. Но разовьется… Майдан — это абсолютно полноценный живой организм, который отдает гораздо больше, чем получает. Это город, который наполняет своих граждан не только энергией и силой, он наполняет особенной верой. Верой в торжество справедливости и чести. Именно эта вера и должна стать идеологическим фундаментом нового государственного уклада».

Весной 2014-го Гусовский был избран депутатом Киевского совета. Через год с небольшим «Самопомощь» выдвинула его кандидатуру в мэры Киева. Баллотируясь в столичный горсовет, Сергей вряд ли мог помыслить о том, что будет заниматься политикой full-time. Но как и многих участников революции, его толкает вперед энергия уже совершенного. В революции, как в шахматах: «Взялся — ходи».

Майдан положил начало перезагрузке политической системы. Исследователи, изучающие динамику демократизации, неоднократно указывали на то, что смена режима должна сопровождаться переизбранием парламента. На выборах осенью 2014 года проевропейские силы получили конституционное большинство в Раде. Состав парламента обновился на две трети[19], при этом единственной партией, сохранившей в нем свое присутствие, оказалась серьезно переформатированная «Батькивщина».

Через год после начала работы нового парламента видно, что украинской политической системе предстоит пройти еще большой путь. Как правило, наши партии остаются, по большому счету, лидерскими проектами без внятной идеологии, с серьезным багажом обязательств перед своими спонсорами. Закон о государственном финансировании партий, принятый осенью 2015 года, способен ослабить влияние олигархических денег на политическую систему. Но заставить партии руководствоваться в своих словах и делах не желанием угодить сразу всем избирателям, а внутренне непротиворечивыми принципами, с наскока не удастся. Здесь придется запастись терпением — новым политикам предстоит еще многому научиться, прежде чем достичь зрелости.

Одна из наиболее здоровых сил в Раде — межфракционная группа «Еврооптимисты», объединившая почти три десятка народных депутатов, которые пришли в политику после Майдана. В нее вошли Мустафа Найем, чей пост в Фейсбуке с призывом выходить на площадь Независимости положил в ноябре 2013-го начало революции, энергичный адвокат евроатлантической интеграции Иванка Климпуш-Цинцадзе, лидер избирательного списка «Самопомощи», активистка Реанимационного пакета реформ Ганна Гопко. Станут ли «Еврооптимисты» ядром новой политической силы, свободной от груза прошлого? Для этого им придется серьезно расширить свой кругозор, заняться экономической повесткой, продемонстрировать способность не только поднимать острые вопросы, но и брать на себя ответственность за их решение.

Майдан зарядил украинское общество новой энергией и выявил новую повестку дня.

Если опросить участников революции, ради чего они вышли на площадь и три месяца держали оборону, ответы будут самыми разными. Но суть будет более-менее одна — запрос на европейские правила игры, на то, чтобы в Украине появилась власть, способная внедрить их в жизнь.

Новые правила должны обеспечить свободу самореализации активному меньшинству — предпринимателям, менеджерам, общественникам, людям творческих профессий. Создать условия, при которых никто не может отобрать плоды твоих усилий, запретить тебе выразить свое мнение — будь-то с помощью массовых акций, колонки в газете или через представительства во власти. Этот тот случай, когда, гарантируя права меньшей части населения (воспользоваться свободой творчества, как мы понимаем, готовы далеко не все), политическая система действует в интересах подавляющего большинства. Если у активного меньшинства будет развязаны руки, то будут и новые рабочие места, и рост благосостояния всех остальных членов общества.

В новой реальности у личности должно быть больше прав, чем у государства. В этом коренной разрыв с советским прошлым. Европейское мышление «танцует» от индивидуума. Сначала человек, а потом уже все остальное.

Еще один важный момент, в котором выражается философия Майдана, — отказ от сакрализации власти. Предыдущий режим пытался отучить общество задавать лишние вопросы, закрыть рот тем, кто публично выступал против коррупции, фаворитизма в бизнесе и других сферах жизни. «С какой стати мы платим налоги, а вы их кладете себе в карман? — возмутился Майдан. — Почему вы можете заниматься бизнесом, а мы не можем? Почему вы можете быть в политике, а мы — нет? Мы не хотим, чтобы вы мчались на красный свет с мигалками. Вам вообще не нужны мигалки и перекрытие улиц».

Дискуссия о том, какой должна быть украинская власть, не завершена. Иной раз слышу от политологов и политконсультантов совет: «Нужно восстанавливать сакральность власти». Отвечаю, что эту остановку мы уже проехали. Нам нужно восстанавливать функционирующее государство, а не следовать давно устаревшим концепциям.

Второй президент Кучма как-то сказал: «Украину мы создали, осталось создать украинцев»[20].

Революция достоинства выполнила эту программу.

Впервые я увидел Киев в 1995-м. Город тогда не произвел на меня особого впечатления. Возможно, мне было просто некогда его оценить: с 1988 года я жил в режиме 14-часового рабочего дня. Киев раскрывался передо мной постепенно.

Если бы до ноября 2013 года меня спросили бы «Кто ты?», я бы, скорее всего, ответил: «Менеджер». В марте 2014-го самолет, на котором я возвращался из командировки, заходил на посадку в Борисполе. На меня нахлынуло все передуманное и перечувствованное прошлой зимой, что-то внутри меня как будто перещелкнуло. Я почувствовал себя украинцем.

Сужу по себе: украинская идентичность — это не что-то раз и навсегда данное. Это процесс, протекавший два последних десятилетия сначала не очень заметно, и вдруг резко убыстрившийся.

Заслуга Майдана в том, что он ускорил кристаллизацию морального большинства.

Известный своими русофильскими взглядами профессор Кентского университета Ричард Саква настаивает на том, что в Украине сталкиваются два взгляда на национальную государственность — монистический и плюралистический. «Монисты» (российская пропаганда назвала бы их «бандеровцами» или просто «украинскими националистами»), по мнению Саквы[21], упирают на узкую, этническую дефиницию украинства; «плюралисты» готовы принять Украину такой, как она есть, — устремленной в будущее, а не в прошлое, с этническим и конфессиональным разнообразием, с прочно защищенными правами меньшинств. Возможно, еще лет пять назад к этому разделению можно было относиться всерьез. Но сегодня факты не подтверждают концепцию профессора. Украина, на мой взгляд, просто ее переросла.

Оранжевая революция говорила на двух языках, русском и украинском, но потребовалось еще девять лет, чтобы появилась новая нация, украинская политическая нация, в которой использование русского больше не свидетельствует о промосковских настроениях, — пишет редактор киевского интеллектуального ежемесячника «Критика» Оксана Форостына. — Самым важным процессом, обеспечившим этот сдвиг, стало установление взаимного доверия между Западной Украиной и Киевом, которое началось до 2004 года, но продолжилось после революции»[22].

Перефразируя Форостыну, скажу: Революция достоинства засвидетельствовала рождение новой политической нации, для которой этническая и языковая идентичность стали второстепенными факторами, а на первый план вышли ценности и принципы европейского выбора.

А как же ультраправые? Факельные шествия в центре Киева и квазинацистская символика некоторых военизированных групп дают яркую «картинку» телевизионщикам, ксенофобские высказывания разлетаются в сети как горячие пирожки, но это исключения, притворяющиеся правилом.

Роль ультраправых и в революции, и в боевых действиях на Востоке серьезно преувеличена — в первую очередь все той же российской пропагандой, с декабря 2013 года изображавшей Майдан как сборище фашистов. На самом деле, ультраправые просто присоединились к революции, но их цели и идеология были очень далеки, а часто и несовместимы с ценностями подавляющего большинства вышедших на Майдан граждан.

О влиятельности «монистов» лучше всего говорят результаты выборов в Раду в октябре 2014 года. Ассоциирующиеся с радикальными националистами «Свобода» и Правый сектор не преодолели пятипроцентный барьер, набрав в сумме 6,5 % голосов. Более чем скромный результат на фоне успехов ультраправых партий в Европе. В мае 2014-го праворадикальный Национальный фронт занял во Франции первое место на выборах в Европейский парламент с 25 % голосов, правые популисты из «Партии независимости Соединенного Королевства» набрали в Великобритании 27,5 % (тоже первое место). На прошлогодних парламентских выборах в Венгрии за радикальных националистов из «Йоббик» проголосовали 20 % избирателей.

Еще абсурднее обвинения в этническом национализме нынешних руководителей украинского государства. Президент, премьер, председатель парламента — правоцентристы, чуждые любых этнонационалистических завихрений. Бывший мэр Винницы, спикер Гройсман — яркий пример взвешенной и рассудительной украинской ментальности, открытой на все четыре стороны (еврейское происхождение этому не помеха). Он, совершенно очевидно, в состоянии «слышать юго-восток» (и центр, и север, и запад), точно так же, как уроженец Бессарабии Порошенко или выходец из многонациональных Черновцов Яценюк.

Популярность ультраправых — симптом политического и социального неблагополучия. Не менее, но и не более. Лучшего в своей истории результата на выборах в Раду «Свобода» добилась в 2012 году[23]. Когда в обществе нарастают протестные настроения, бескомпромиссность радикалов, их готовность предлагать примитивные ответы на сложные вопросы становятся востребованными.

Демократическим путем эта часть политического спектра к власти в Украине прийти не может. Другое дело, что безответственное продвижение собственной повестки способно вывести украинскую политическую жизнь из равновесия, создать дополнительные трудности на пути Украины в Европу. Лучшее свидетельство тому — трагические события перед Верховной Радой 31 августа 2015 года, когда акция правых радикалов закончилась взрывом гранаты и гибелью четырех молодых бойцов Национальной гвардии. Что ж, одна из обязанностей демократии — уметь сосуществовать с «громкими меньшинствами», до тех пор, конечно, пока они не ставят под сомнение конституционный порядок и права других граждан.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.