«Лимонка» в Солженицына

«Лимонка» в Солженицына

У французов есть великолепное выражение: «двадцать пятый час». Впервые я услышал его в следующем контексте: известного социалиста журналист назвал участником Сопротивления двадцать пятого часа. В сутках, как известно, двадцать четыре часа. Имелось в виду, что политический деятель этот примкнул к движению Сопротивления уже после победы, тогда, когда это стало неопасно, но выгодно.

В двадцать пятом часу явился в Россию Солженицын. Прилетел и использует в своих речах темы и лозунги, на которые не имеет морального права, — наши национал-патриотические темы и лозунги. Лозунги и темы радикальной оппозиции. Но мы их выстрадали в годы борьбы, они возникли у нас на уличных демонстрациях, в столкновениях у Белого дома, под огнем пулеметов в «Останкино». А Солженицын все это время глядел, выжидая, из своего безопасного окошка в Вермонте. Выжидая, когда мы обессилеем в схватке с врагом, и хладнокровно рассчитывая, когда именно выгоднее приехать. И каким путем выгоднее.

Одно приземление в Шереметьеве, одна толпа репортеров и одна только встреча его не устраивали. Потому он затеял это свое голливудское путешествие через Россию в двух люксовых вагонах, снятых на английские деньги Би-би-си, с салоном, с собственным поваром и официантом. На каждой станции власти собирают ему, организовывают толпу «рюсски мужик», и он произносит для них украденные у нас лозунги.

Солженицын назвал делягу Жириновского карикатурой на патриота — сам карикатура на патриота, извращение национального духа. Чванливый и хитрый барин, человек, первым ударивший своим «ГУЛАГом» по зданию СССР, виновный, ответственный за первые трещины в этом могучем здании, вермонтский дачник, снедаемый гигантским честолюбием, движется не менее чем в Кремль, что бы он ни говорил. Между тем он — дезертир и трус, так как все эти годы, спрятавшись, глядел, как русские, рискуя жизнями, репутациями, карьерами, мочат друг друга в исторической сече. Выждал, хитрюга, и приехал.

Мои первые письменные выступления против старца Солженицына относятся к 1975 году. Уже тогда он был тем, кто он есть сегодня, — расчетливым, хитрым литератором-интриганом, с тяжелой формой мании величия. В своей автобиографии «Бодался теленок с дубом» он дал свой портрет, реалистический и точный. Только поступки, кажущиеся самому Солженицыну доблестными, читатель воспринимает как подлые интриги. Отталкивающим типом выглядит старец Александр Исаевич даже в автобиографии.

Умело играя на слабостях власти СССР и подыгрывая желаниям Запада, построил он свою карьеру специального писателя. Построил на разрушении. Его нисколько не заботило то обстоятельство, что публикация «Архипелага ГУЛАГа» вызвала волну ненависти не только к КПСС, не только к брежневскому режиму, но ик России и русским, вызвала вторую холодную войну в мире. Он не думал о последствиях публикации своих произведений, его цель была личной — воздвигнуть СЕБЯ. Ему нужна была Нобелевская премия, «Нобель». И ему помогли получить «Нобеля» американские дяди, далекие от литературы.

В их интересах было создание самой большой возможной рекламы вокруг «Архипелага ГУЛАГа», этого лживого обвинительного заключения против России. Разрушитель Солженицын был поддержан: тиражи его посредственных романов (по их художественной ценности едва ли возвышающихся над романами Рыбакова) были искусственно завышены с помощью влияния нелитературных денег. В конце семидесятых годов в Нью-Йорке Роджер Страусс (американский издатель Довлатова и Бродского среди прочих) рассказывал мне, что в свое время ему предлагали выпустить «Архипелаг» гигантским тиражом и давали на это большие деньги «люди, связанные с ЦРУ». «Но я отказался!» — гордо заявил Страусс. Другие издатели, как знаем, не отказались. «Гулаги» наводнили мир, пугая его и ожесточая против России.

И вот он приехал (борода, Степан, Ермолай и кто там еще, барские пухлые детки) и на каждой сибирской станции лил крокодиловы слезы по поводу несчастливой судьбы России. Не ты ли, старец, копал активно России яму, разобидевшись вдребезги на ее правителей, когда тебе не дали в 1964 году Ленинской премии? (Суетились там рядом с ним и другие, копая России яму. Господин академик Сахаров с женушкой, да и нынешний патриот Шафаревич постарался.) Когда-то его назвали литературным власовцем.

Казалось, что несправедливо. Освобожденный от ореола «мученика», от хрестоматийного глянца, он таки предстает сегодня именно «власовцем», ибо, преследуя личные цели, он воевал на стороне противника против России несколько десятилетий. Причинивший в тысячи раз больше вреда, чем все предатели родины, Гордиевские и Шевченки, вместе взятые, он, однако, не приговорен ни к чему, ни к какой мере наказания. И даже получил (за какую цену? даром?) землю в Серебряном Бору, где закончено возведение ЕГО дачи. Церковь бы лучше построил! Скучно, банально, противно: дача. Дача Стерлигова, дача Руцкого, дача Зюганова, и вот будет дача Солженицына. Дача, суп, ночной горшок, борода веником. Как вы нам надоели, дачники у власти и около!

У него заслуги, он, видите ли, сидел! Ну сидел и сидел, у нас пол-России сидело. Если это и заслуги, то уж сорок лет не сидишь, катаешься как сыр в масле, наработав денег на разрушении СССР.

Начал я с французского выражения, закончу американским: «Ай хэйт юр гатс!». Переводится как «Я ненавижу твои кишки!». Так вот, я ненавижу кишки Солженицына. Для меня он антигерой, в котором собрано все, что я не люблю и презираю. В первую очередь: ханжество, борода святоши, отсталая дремучесть, притворная религиозность, соединяющаяся с откровенно похабной жизнью богатого сибарита-буржуа. (Даже мебель вывез из России, жена вывезла.) Закономерно, что он приехал с дачи в Вермонте на дачу в Серебряном Бору. Без дач их творчество не идет.

Остановленный грозным вопросом «А где ты был 3 и 4 октября 1993 года?», что скажешь ты нам, Солженицын? В Вермонте на даче, над схваткой был. Ну так и держи рот закрытым, ибо не имеешь морального права давать советы. Ибо в самый тяжелый час современной истории России ты не был, не состоял, не подвергался опасности, не лежал под пулями.

Отвали от России, Солженицын! Ты потерял право быть русским.