Дело наших рук

Дело наших рук

Между двумя боями при тусклом свете коптилки лейтенант изучает чертежи, сопровождающие статью «Уроки одного боя». Конечно, легче учиться в академии. Но выбора нет: мы должны менять части машины на ходу, учиться в блиндажах, перестроить многое в нашем сознании под сопровождение музыки боя или среди ожесточенной работы тыла.

Помню, несколько лет тому назад зашел я в одно учреждение и ушибся о стол. Секретарь меня успокоил: «Об этот стол все расшибаются». Я спросил: «Почему не переставите?» Он ответил: «Заведующий не распорядился. Переставлю — вдруг с меня спросят: „Почему это ты придумал? Что это означает?“ Стоит и стоит — так спокойней…» У нас всех синяки от этого символического стола, от косности, перестраховки, равнодушия.

Человек, который, пожимая плечами, говорит: «Это меня не касается», — слепец. Всё теперь касается всех.

Человеческие возможности безграничны. Можно пролежать жизнь на печи, и можно в один месяц перевернуть мир. Под Сталинградом тридцать три бойца остановили семьдесят танков. А ведь бывало, что триста тридцать бойцов убегали от семи танков. Все зависит от человека, от его мужества, от его находчивости и напряжения.

Каждый гражданин должен понять всю меру своей ответственности. Он не ребенок, который в праве сослаться на опекунов, он — творец своего будущего. В театре одни играют, другие смотрят, аплодируют или свистят. Театр военных действий — нечто иное: здесь нет зрителей. Если немцы на Кавказе — это неудача всего народа. Нужно еще ожесточенней воевать, еще ожесточенней работать.

Мне пишет старший лейтенант И.: «Моя жена нервничает, она теряет надежду, она меня спрашивает: „Когда конец?“ Она хочет оправдать это любовью ко мне. Я женился незадолго до войны. Дочь родилась 26 июня прошлого года, а за два дня до этого я ушел на фронт и дочь не видал. Жена мне часто пишет: „Не видел даже дочери…“ Но это не оправдание. Сейчас нужна не только такая любовь, сейчас нужно любить шире. Если бы она видела то, что видели мы в деревнях, освобожденных от немцев!..»

Легко понять грусть, тоску молодой жены, которая ждет вести от мужа. Но ее дочь жива потому, что старший лейтенант И. и его боевые друзья думают сейчас не о своей судьбе, а о судьбе родины. Их любовь воистину широка: все в ней — и привязанность к родимому дому, и чувство истории.

Пусть горе женщины обратится на врага. «Когда конец?»— спрашивает она. Это зависит не только от лейтенанта, это зависит и от его жены. Мирной жизни больше нет. Миллионы эвакуированных живут на бивуаке. Затемнены города глубокого тыла. Лишения узнали все. Враг в доме. Где же здесь сетовать? Слишком дорого стоит каждый час промедления. Врагу помогает не только наша беспечность, но и наша грусть. Пусть боль станет снопами, патронами, торфом. Пусть каждый боец знает, что в тылу день и ночь трудятся десять человек: подносят ему хлеб, одежду, вооружение, боеприпасы.

Нужно торопиться, нужно понять, что значит на войне время. Немцы живут по минутной стрелке. У одного немецкого ефрейтора в записной книжке я нашел такую запись: «Десять часов на работу, восемь на сон, час сорок минут на пропитание, час тридцать минут на передвижение и, следовательно, на серьезные мысли, сорок минут на чтение, двадцать минут на ребусы и кроссворды, четверть часа на гимнастику, три четверти часа на сношения с Гертрудой, пятьдесят минут на разные хозяйственные и непредвиденные дела. Это — средние данные, не считая воскресных дней, за месяцы январь — март 1939». Мерзкая статистика! Машина, которая прикидывается человеком! Никогда мы не станем так жить, и Гертруд на пятьдесят минут у нас нет. Но воевать мы должны по минутной стрелке, иначе мы не побьем немцев. Потерянные десять минут в ходе боя могут решить все. Каждый гражданин тыла, который теряет десять минут, помогает врагу. Мы должны опережать врага и опережать события, атакуя, предвидеть контратаку, Думать летом о зиме и осенью о весне, укрепить далекий тыл, превратить в топливо каждую минуту, согреть нашим рвением города, накормить нашим потом моторы. Время не за нас и не за немцев. Время служит тому, кто понял, что такое время.

Мы должны подчинить все военной дисциплине. Немцы — автоматы. Когда они пришли в Париж, исчезли все автомобили, но немцы сразу ввели бессмысленно сложные правила перехода улиц. Они должны организовывать, даже когда им нечего организовать. Их пародия на порядок: уничтожить все автомобили и поставить десять тысяч новых светофоров. Но, чтобы побить немцев, мы должны принять железный порядок. Когда пешеход у нас переходит улицу, кажется, что это — самоубийца, который кидается под машину, на самом деле он даже не торопится, он гуляет. Это маленький пример, но над ним стоит задуматься. Я хочу быть свободным в мыслях, в чувствах, в творческой работе. Для этого я теперь откажусь от всего, стану солдатом в строю, винтом в машине.

Гражданка О. Хитрова пишет мне из Саратова: «Иногда слышишь, что теперь война, может быть, скоро всем конец, а поэтому не стоит ничего делать хорошо. Разве это правильно? По-моему, наоборот. Раз война, надо делать все еще лучше. Если уж раньше смерти умрешь, то и до победы не доживешь… Я вот домашняя хозяйка. Сейчас четыре часа в день работаю на дорожных работах. Работаем мы мало — никто нас не торопит, никто не объясняет задания. Спрашиваем прораба, а он отвечает: „Торопиться нечего…“ Я в начале войны тоже было поддалась такому настроению. Услышу утром плохую сводку, и весь день ничего не делаю, говорю: „Все из рук валится“. А теперь я душой окрепла. Услышу сводку и говорю себе: а я назло им буду работать вдвое, и шить буду, и штаны красноармейские постираю, да и поштопаю. Не хочу умирать раньше смерти. Если у нас немецкий шпион где-нибудь рядом, пусть видит, что мы, несмотря ни на что, крепки духом и выстоим». Замечательные слова! В них вся душа, вся крепость России. Пусть они исправят — и прораба, и тех, которые еще думают победить спустя рукава, и малодушных, готовых умереть до смерти..

Есть в русском сердце залежи великих чувств, о которых многие и не подозревают. Все в роте знали, что Василий Никулин — хороший парень. Не удивились, узнав что Никулин перебил много немцев. Но кто мог предвидеть последние минуты этого скромного человека? Он крикнул товарищам: «Уходите, я их буду на себя отвлекать». Раненый, он продолжал строчить из автомата. Кончились диски. Немцы навалились на Никулина. У него нашлась еще «лимонка» — ручная граната. Тогда Никулин крикнул другу: «Уходи, я буду взрываться» — и дернул за кольцо.

Рядом с героикой боя могут показаться бледными дела тыла. Но и в них — тоже биение большого сердца. Из Алма-Аты пишут о скромной работе женщин на станциях Турксиба. Через Луговую проезжали бойцы — с фронта, на фронт, легко раненные из госпиталей. Жены железнодорожников, работницы, домашние хозяйки решили помочь бойцам. На этой узловой станции подолгу ждут поезда. Женщины кормят бойцов, дают им постели в домах, подшивают воротнички, берут грязные платки, дают чистые, делают множество того, что может сделать только заботливая женщина. Они вырывают время у сна. Отдают свои овощи, молоко, из своих простынь делают платочки. Они отдают не лишнее, но последнее, и это доходит до самого сердца бойца. Один сержант, проехавший Луговую, пишет из-под Ржева: «Милые сестренки! Спасибо за ласку. Мы бьем немцев, и я думаю и за вас, сестренки, буду бить проклятых. Согрели вы меня своим приветом…» Фронту нужно все: и патроны, и табак, и простая человеческая ласка.

В одной старой книге я прочитал, что Тулу звали «стальной душой». Тула оправдала это прозвище. Когда враг подошел вплотную к городу, старухи и девчонки рыли рвы. Заводы эвакуировали, но осталась кучка старых рабочих. Осталось немного сырья и много упорства. Тула не сидит сложа руки. Туляки смеются над немецкими бомбами. Рабочий полк давно стал частью Красной Армии, но почетное имя за ним сохранилось: «Тульский». Недавно один боец Тульского полка сделал на своей тульской винтовке сотый надрез: в честь сотни убитых врагов. Винтовке этой сорок три года, но бьет она без отказа. Дед воевал с этой винтовкой в русско-японскую войну. Винтовку он оставил сыну: пригодилась, когда пришлось бить германцев. Теперь винтовка вспомнила прошлое: внук пошел добровольцем в Тульский рабочий полк. Он уже сделал семь свежих насечек. Мать его говорит: «Тульское ружье далеко шагает».

Эти насечки — исповедь русского сердца. Огромная историческая ответственность понятна тульским рабочим. Будем биться, как тридцать три героя под Сталинградом. Будем работать, как Тула. Мы не умрем до смерти, мы увидим победу.

11 сентября 1942 г.