Июнь

Июнь

Это было год тому назад. Короткая июньская ночь казалась Москве обычной. Люди, засыпая, мечтали о летних каникулах, о горах Кавказа, о синем море Балаклавы. Это была ночь на воскресенье, и в клубах молодежь танцовала. На подмосковных дачах влюбленные говорили о том, о чем говорят влюбленные всех стран и всех времен. Москва поздно проснулась. Люди завтракали, когда в густой медовый полдень лета вмешался взволнованный голос диктора. Мы узнали, какой ночью была та ночь. Война… Это слово прозвучало непривычно, как первый крик сирены. Прошел год. Это слово стало жизнью.

Люди с большим сердцем отдают самое дорогое не задумываясь. Большие народы не мерят своих жертв. Россия все дала, чтобы только отстоять свою свободу. Кто расскажет, как тяжело было взорвать Днепрогэс — гордость советского народа? О Днепрогэсе писали газеты всего мира, но мы знаем тысячи и тысячи других жертв. В украинском селе колхозница Мария Глушенко сожгла свою хату, чтобы хата не досталась немцам. Это был просто дом, но для семьи, которая в нем жила, это был свой дом, это был мир. Рука Марии Глущенко не дрогнула…

Человек, сызмальства привыкший к избытку, не знает цены вещам. В старой, дореволюционной России богатство было достоянием немногих. Можно ли понять, что такое домны Магнитки, не вспомнив о курной избе? Лапти были не только обувью, лапти были символом. Миллионы и миллионы вместо подписи покорно ставили крестик. Посаженные деревья только-только начали приносить плоды. Мы жертвовали не наследство, не шальную, приблудную деньгу, но добро, оплаченное потом героического поколения. Крым дышал запахом пороха и муската: сухая земля впитала вино. В Витебске горели склады с сукном. Люди жертвовали всем.

Прошлым летом и осенью Россия кочевала. Кто видел караваны беженцев, их не забудет. Люди молча шли на восток. Украинские крестьяне гнали волов, шли старухи из Минска, из Гомеля, по непролазной грязи шагали горожанки в туфлях на высоких каблуках, женщины уносили грудных детей. Переезжали заводы. Снимались с места города, как корабли. Среди снега, в степи, устанавливали машины харьковских заводов. В далекой пустыне работал Камерный театр. Ученые дописывали книги в теплушках. Киевляне распылились среди сел Средней Азии. Башкирия приютила школы Украины. Сколько за этими словами скрыто горя, разъединенных семей, суровой жизни на бивуаке, самоотверженного труда!

Немецкие бомбы искалечили Новгород. Немецкие снаряды калечат Ленинград. Гитлеровцы мечтали умертвить нерв нашего сопротивления — самосознание русского народа. Для этого они уничтожали наши реликвии от кабинета Толстого до музея в Бородине. Они хотели оскорбить Россию, превратив Одессу в захолустный город Румынии и посадив наместником «Остланда» балтийского проходимца Розенберга.

В Пушкине, в аллее, которую любил молодой лицеист, на деревьях висели русские люди — пожилой человек с бородой, девушка. Многие паломники знали эту аллею, в нашей памяти она связывалась с юностью Пушкина, с юностью России. Немцы превратили ее в аллею виселиц.

Долго после конца мировой войны земля вокруг Вердена оставалась бесплодной: снаряды снесли верхний слой почвы, не росла и трава. Во многих советских семьях теперь зияние: нет мужа, сына или брата. Это горе, простое и непоправимое. О нем никто не расскажет: наши женщины стойко работают, и глаза у них сухие.

Передо мной письмо матери. Ее сын, Игорь Азаров, боец разведывательного батальона, погиб смертью героя. Мать пишет товарищам своего сына:

«Дорогие ребята! Товарищи моего сына и теперь мои товарищи!

Я получила извещение вашего батальона о том, что мой сын, мой родной единственный мальчик, убит. Мне очень тяжело. Мне трудно пережить горе, которое свалилось на меня, больного человека, но я постараюсь держать себя так, чтобы своей работой принести пользу своей родине и отомстить проклятым, трижды проклятым гадам, напавшим на наш Союз, исковеркавшим столько человеческих жизней и убившим моего сына. Сына, которого вы знали, я одна, женщина, с трудностями растила, воспитывала, и учила. Мой сын, как огонек будущего, светил мне в тяжелой моей жизни.

Я прошу вас написать мне, где похоронен мой сын, и отметить его могилу.

Вы теперь, ребята, все мои сыновья. Не забывайте меня. Если кому что нужно, я все для вас сделаю. Я вас люблю так, как любила сына.

Напишите мне, как погиб мой сын, я вас очень прошу об этом. Если у него были при себе письма, перешлите мне, если это возможно. Я знаю, что в комсомольском билете он носил фотографию одной девушки. Если она сохранилась, передайте ее мне и, если есть, напишите ее адрес.

Желаю вам, ребята, бить проклятых нечистей и много удачи в боевых делах.

М. Азарова».

В этих словах вся скорбь матери и все величье русского сердца. Как Азарова отдала родине сына, все советские люди отдали родине самое дорогое: близких и себя, силы, чувства, кровь.

В День флага во многих странах Америки и на британских островах реяли пестрые флаги. Были украшены флагами города Советского Союза, от Мурманска до Владивостока. Но я думаю сейчас об одном флаге: о флаге свободы над истерзанным Севастополем, где обреченные люди в кромешном аду на крохотном плацдарме отбиваются от десяти немецких дивизий и от пятисот немецких самолетов. В истории войны Севастополь — эпизод, одна страница эпопеи. Но нет сейчас имени, которое больше бы говорило о советском мужестве, о самопожертвовании нашего народа, нежели это — Севастополь.

Год жертв позади, год испытаний. Я был на заседании Верховного Совета. Я видел Сталина. Была на его лице решимость, уверенность в победе и боль за родной народ. Отовсюду приехали депутаты. Среди них много людей, которых я знал прежде. Они очень переменились. За сколько десятилетий будет зачтен такой год?.. Сурово люди жали друг другу руки. Война закалила Россию, и никогда Россия не была такой крепкой, как теперь.

Воюет поколение, которое мечтало не о войне. Оно верило в братство народов. Оно с волнением читало романы Барбюса и Ремарка, оно болело за лишения немецкого народа. Нелегко было молодым понять, кто перед ними. Мать Азарова справедливо пишет: «Гады». Год тому назад в коротенькую ночь серо-зеленые солдаты, как змеи, ползли среди некошенной травы. Наши бойцы сначала верили, что перед ними обманутые люди, которых можно образумить словом. А гады ползли, вырывали у девушек груди, вешали. И теперь ненависть к врагу, как уголь, жжет сердце России. Недавно в, трамвае ехал боец-снайпер. Товарищ сказал про него: «Он застрелил семьдесят немцев». И тогда старая женщина, седенькая, морщинистая, подошла к снайперу и с необычайной лаской сказала: «Спасибо!..»

Нелегко человеку почувствовать, что такое воздух: для этого нужно очутиться в глубокой шахте, пережить удушие. Русский народ не знал прежде национального гнета: никто никогда не унижал русского за то, что он — русский. Гитлеровцы издеваются над русскими обычаями, над русской стариной, над русской речью. И мы чувствуем, как подымается в нас национальное достоинство. Россия теперь узнала, что такое взыскательный, всепоглощающий патриотизм. Гитлер разбудил страшную для него силу: гнев России.

Жизнь до войны была трудной и легкой. Трудной потому, что приходилось преодолевать косность и отсталость дореволюционной России. Легкой потому, что все дороги были открыты перед юношей. Подростки спрашивали себя: чем я стану? Летчиком? Инженером? Писателем? Молодое поколение было баловнем родины. Юноши шли по дороге жизни, как по шоссе. Прошел год. И вот наши дети стали суровыми солдатами, они идут с бутылками на танки и таранят вражеские самолеты.

Год тому назад немцы считали, через сколько дней они будут в Москве. Удар был сильным. Сурово прозвучал в раннее июльское утро голос Сталина: он предостерегая наш народ от гибельного благодушия. Немцы двигались на восток. В газетах наших друзей замелькали черные предсказания. Были и среди нас дрогнувшие духом. Но Сталин не дрогнул. Не дрогнул и народ. Седьмого ноября Гитлер хотел принимать парад в Москве на Красной площади. Гитлер принимал парад немецких мертвецов на всех полях, от Вислы до Оки, от Немана до Волги.

А на Красной площади защитники Москвы салютовали Сталину и нашему знамени.

Мы многое потеряли за этот год: мир, уют, города, близких. Мы многое за этот год обрели: ясность взгляда, плодотворную ненависть, огонь патриотизма, завершенность, зрелость каждого человека. Год тому назад мы были мирным народом. На нас напали профессиональные захватчики, люди, рожденные и воспитанные для механических убийств. — страна, где танки паслись, как в других странах паслись овцы, где женщины рожали не детей, но танкистов. И год тому назад мы пережили страшные недели: враг мчался вперед. Но напрасно Гитлер обещал немцам весной развязку. Когда-то немцы в три недели пожрали Францию. Теперь они семь месяцев осаждают Севастополь, и вот уже две недели, как его штурмуют, — крохотный клочок земли, русский островок среди моря серо-зеленых шинелей.

Один немецкий офицер, сидя в Гжатске, записал: «Когда мне говорят, что между нами и Москвой меньше двухсот километров, мне хочется ответить: между нами и Москвой память о зиме».

Между ними и победой этот год: непроходимая пропасть. Они могут вспомнить июнь 1941 года как первую смертельную рану. Они тогда бодро неслись вперед, подгоняемые голодом и честолюбием. Они не знали, что несутся навстречу смерти. Они начали. Кончим мы.

Среди густой травы, в селах, в городских садах, мы видим красные звезды священных могил: здесь погребены герои. В годовщину войны мы думаем о погибших: они с нами. Они продолжают жить и сражаться в каждой роте, в каждом полку. Погибшие в дни отступления вместе с живыми брали Елец, Ростов, Калугу, Можайск. Живы их подвиги, живы их имена, и, придя в дом, где жил убитый в бою товарищ, боец скажет жене: «Родная, он с нами». Он покажет на сердце: «Вот здесь». Павшие на поле брани — в сердце России. Мы их потеряли: велика наша скорбь. И мы их нашли, мы открыли величье их духа: мы знали их веселыми или грустными, бодрыми или усталыми — мы узнали их бессмертными.

Победа не падает с неба, победу надо достать из самых глубин земли, из самых глубин сердца. Когда Гитлер болтал о молниеносной войне, мы говорили о долгом и суровом испытании.

Наши испытания не кончены. Нелегко откажутся немцы от своей преступной мечты быть «герренсфольк» — «народом господ». Мы не закрываем глаза, мы знаем, что тернист путь к победе. Но мы знаем также, что это — наш путь.

Россия в гимнастерке, обветренная и обстрелянная, — это все та же бессмертная Россия, Россия Пушкина и Россия Ленина; и это новая Россия — она заглянула в глаза победе. Год тому назад мы услышали слова: «Победа будет за нами». Тогда победа была далекой: страницей истории, прозрением будущего. Теперь мы знаем победу: у нее защитные петлицы, она пахнет пылью, порохом, помятой травой. Мы подружились с ней, как с родной. Она не где-то вдали, она рядом — в твоем блиндаже, в твоем окопе, у твоей батареи. И мы теперь говорим: победа с нами!

21 июня 1942 г.