В защиту политкорректности

В защиту политкорректности

Никто не любит политкорректность, эту продажную девку империализма, фигов листок, которым прикрываются чувствительные натуры, страдающие хронической недодаденностью; чёрный флаг, которым размахивают активисты с душой комсорга в поиске соринки в чужом глазу. Политкорректность – дорога из жёлтого кирпича (простите, яичной скорлупы), по которой мы все вынуждены ходить, ломая ноги. Политкоррекность – якобы добровольная надстройка над свободой слова, в которой нет ничего добровольного, если вам дорога ваша карьера и положение в обществе. Есть ли в стране более притесняемый, несчастный, всеми нелюбимый и закованный в кандалы вербального повиновения человек, чем белый гетеросексуальный мужчина? От одного слова «политкорректность» у людей сводит скулы, начинают ходить желваки, расширяются зрачки и потеют ладони. Да тварь я дрожащая, в конце концов, или право имею?! Почему я в свободном обществе не могу говорить что хочу, кому хочу, когда хочу и как хочу?

Я приведу вам цитату, являющуюся олицетворением неполиткорректности. Балтиморский журнал «Чайка», семнадцатый номер. Кинокритик Марианна Шатерникова, живущая в Лос-Анджелесе, пишет о фильме «Лак для волос» (Hairspary). Где-то посередине её статьи (повторю для эффекта: это кинокритик пишет о смешной комедии про толстую девочку, которая мечтала стать звездой) вдруг читаю следующее:

«Большинство чёрной городской молодёжи давно уже не хочет никакой интеграции с ненавистными белыми, а хочет петь свой рэп, плясать свой хип-хоп, торговать наркотиками, вести войну между своими бандами и играть в баскетбол. А уж если учиться, то среди своих, в отвоёванных обратно сегрегированных учебных заведениях. Изучать там историю рабства и угнетения своего народа».

Нет, это не описание сюжета фильма. Это вообще не имеет к нему отношения. Это личное мнение г-жи Шатерниковой о чернокожем населении страны, вставленное в рецензию для красного словца. Я перечитала сей перл раза четыре. «Большинство чёрной городской молодёжи… хочет… торговать наркотиками, вести войну между своими бандами…»

Русскоязычный читатель только плечами пожмёт. Мы не любим политкорректность, нам начхать на чернокожих, пусть оплёвывает. Мы по-другому запоём, когда кто-то скажет что-то подобное про евреев. Да как он (она) смеет, да тут ни слова правды, да откуда взяты факты, да как редактор такое пропустил? Бойкот им, в инстанции напишем, ещё полгода будем кулаками махать?

Будучи в Москве, я сподобилась почитать откровения ещё одного кинокритика (им тесно в рамках, беднягам). Речь шла о каком-то недавнем фильме с Мишель Пфайфер и Клэр Дейнс в главных ролях. Мишель хорошо подходила для роли немолодой дамы или что-то там в этом роде. Не помню деталей, но автор намекал, что в её возрасте как раз такое и играть, причём намекал прозрачно. (Замечу в скобках, что я мало знаю двадцатилетних девушек, которые Пфайфер в подмётки годятся в её-то «преклонные» годы.) А вот Клэр Дейнс, заметил критик, в своей роли вообще не смотрелась: у неё слишком грубое и некрасивое лицо для лирической героини. Ну не нравится она ему! Рожей не вышла – какая, к чёрту, любовь-морковь? Ей бы кухарок играть.

Когда статьи в газетах и журналах своим тоном начинают напоминать кухонную болтовню полупьяных «реднеков», мне становится не по себе. Мы все хотим жить в свободном обществе. Большинство из нас также хотят жить в цивилизованном обществе. Не викториански-манерном, но соблюдающим некие приличия и законы.

Ни одно политическое, религиозное или социальное движение или направление не обходится без фанатиков. Тут вам и феминистки, утверждающие, что мужики на фиг не нужны, а каждый сексуальный акт в рамках брака – насилие над женщиной; и ортодоксальные евреи, посвящающие день отдыха – субботу – тому, чтобы резать шины на машинах неверных; и многие другие. Но они не «лицо» движения и никого не представляют, кроме ненормальных себя, поэтому приводить их в пример довольно глупо. Но приводят. Давайте попробуем обойтись без крайностей. В стране, где живут триста миллионов человек, можно найти примеры чего угодно. Единичные примеры меня не интересуют; из всех правил есть исключения. Я не об исключениях – я о правилах.

Очень часто, осознав прошлые грехи, общество пытается их компенсировать, и его, мягко говоря, заносит. Так произошло с sexual harrassment: пару-тройку лет мужчинам на работе действительно было несладко. Но насколько я могу судить, сумасшествие спало, и за «просто так» никто никому проблем давно уже не создаёт. Возможны единичные отклонения, но их не больше, чем отклонений в другую сторону. Более того, до 1992 года перед многими женщинами действительно стоял жуткий выбор: терпеть или менять работу. Другой работы часто не было, пожаловаться было некому. Общество никак не реагировало – десятилетиями. Но как только ситуацию стали исправлять и перегнули палку, воплей было столько, что можно было подумать, что всех мужиков суммарно принудительно кастрируют. Какие-то городские легенды пошли гулять о вежливых мужчинах, которые жестоко поплатились за то, что открыли перед женщиной дверь. В худшем случае (если попалась ненормальная феминистка) за это могли окрыситься. За открытую дверь или вежливый комплимент никого ниоткуда не выгоняли и не понижали в должности. Зато «торговать» собственным телом и годами терпеть унижения ради того, чтобы кормить семью, мужчинам не приходилось. А вот женщинам – приходилось, да не одной-двум, а сотням и тысячам. Сколько мужчин вынуждены были спать с боссом, чтобы не потерять работу? За всю историю, сколько? А женщин? Сравните масштабы.

Нет, я не хочу, чтобы меня раздевали глазами, шлёпали по заднице и отвешивали сальные комплименты на работе. Там этому не место и не время. И если человек не понимает английского языка и не перестаёт вести себя по-хамски, я очень рада, что у меня есть теперь возможность на него пожаловаться. Пока не приходилось, слава богу, но мысль, что обществу не наплевать, – греет. У него есть свобода слова – может говорить что угодно. У себя дома или в компании единомышленников. В общественных местах моё чувство собственного достоинства перевешивает его свободу слова. Уж извините.

Или возьмём недавний скандал с игроками в лакросс из Дюка. Парней несправедливо обвинили в изнасиловании чёрной женщины, устроили травлю, попирая закон и здравый смысл, линчевали (не буквально) без суда и следствия в прессе и по телевидению, в Интернете и в самом учебном заведении, которому они платили 40 тысяч в год. Отвратительная история. Только виновных давно наказали: прокурора вышибли из рядов адвокатов, журналистов либо здорово понизили, либо заставили публично извиниться, ребятам выплатили столько денег, что им можно до конца жизни не работать, и только леворадикальные профессора Дюка не только не пострадали, но продолжают гнуть свою линию. Впрочем, с ними и так всё понятно. Это не политкорректность, а болезнь левизны в коммунизме, от неё только электрошок помогает.

А страсти всё кипят. Парни белые, из элитного колледжа, девушка чёрная, бедная, убогая. Политкорректность на марше: забили парней, задушили, без вины виноватыми сделали. Так? Так. Но как-то мне не по себе. Парней отмыли за несколько месяцев, и все давно признали, что случай из ряда вон выходящий. Извинились, оправдали, заплатили. А сколько чёрных парней за последние, скажем, восемьдесят – сто лет лишились жизни за то, что прошлись по улице с белой девушкой? Или не так на неё посмотрели? Скольких линчевали по фальшивым обвинениям в изнасиловании? В отличие от парней из Дюка, перед ними не извинились и денег не заплатили. Маятник сотни лет висел слева. Теперь его занесло направо (совсем не так далеко, как налево), и наступил конец света. Наших бьют!

Пусть лучше бьют тех, других. Когда политкорректность направлена против нас и нам подобных, нам это чертовски не нравится. Почему если белый изнасиловал чёрную, об этом пишут, а когда наоборот (таких случаев куда больше) – почти нет? Почему нам не разрешают говорить, что «большинство чёрной городской молодёжи… хочет петь свой рэп, плясать свой хип-хоп, торговать наркотиками, вести войну между своими бандами и играть в баскетбол»? Или что женщина должна, во-первых, лежать, а во-вторых, тихо? Почему я не могу сказать сотруднице, что ей идут юбки покороче, другому сотруднику – что испаноязычные эмигранты всех достали и пусть он прёт обратно в Мексику, а почтальону – что его ленивая чёрная морда опять не туда занесла мою посылку?

Когда политкорректность на нашей стороне, мы в восторге. Правильно, что заткнули этих антисемитов! Хорошо, что общество защищает меня от похотливых мужиков, которым всем только одного надо! Поделом ему досталось! Будет знать, как так говорить о русских! Наконец-то кто-то написал, какие чёрные бывают расисты (это, ясное дело, куда лучше, чем писать, какими расистами бывают всякие шатерниковы). Слава богу, заткнули парад этих наглых гомиков с их выпячиванием себя! (Но плохо, очень, очень плохо, что я не могу сказать им в лицо, какие они пидарасы и что им место у параши, больным развратникам.)

Мне тут старая детская частушка вспомнилась: «В детском саде номер восемь раздавались голоса…»

Дальше один мат.

Без политкорректности мы превратимся в детишек из детского сада номер восемь, будем поливать друг друга грязью и вести диалог по принципу «Сам дурак», «Да ты урод вааще» и т. п. А я, верите ли, не хочу жить в таком мире.

Я против перегибов однозначно, но они неизбежны в человеческом обществе. И сравнивать обиды большинства с обидами меньшинств, с исторической точки зрения, просто смешно. Мне нравится, что в американской прессе царит политкорректность (в той или иной степени). Потому что если американские, канадские, австралийские, немецкие (неважно) журналисты начнут писать, как Марианна Шатерникова, в стране начнётся свара и мордобой. Это будет уже не моя страна.

Политкорректность попирает свободу слова, заставляя нас быть вежливыми и не говорить друг другу гадости. А там, глядишь, может, и сознание изменится. В Америке оно за последние тридцать лет здорово изменилось. Почитав русскоязычную прессу, я подумала, что это к лучшему. Детскому саду номер восемь нужны воспитатели.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.