Президент Рузвельт 17 апреля 1945 года

Президент Рузвельт

17 апреля 1945 года

Палата общин

Черчилль установил тесные дружеские отношения со своим соратником, которого он удостоил звания «величайшего американского друга, который у нас когда-либо был».

Я вношу следующее предложение: передать Его Величеству наше нижайшее обращение, с тем чтобы довести до Его сведения, какую глубокую печаль вызвало у членов палаты известие о кончине президента Соединенных Штатов Америки, и просить Его Величество о том, чтобы, сообщая правительству Соединенных Штатов о своих чувствах в связи с этим событием, он также проявил бы великодушие и упомянул о том, что палата глубоко скорбит об этой утрате, понесенной Британским Содружеством наций, Британской империй и союзными нациями, а также выражает свои искренние соболезнования госпоже Рузвельт, семье покойного президента, правительству и народу Соединенных Штатов Америки.

Моя дружба с великим человеком, дань уважения к памяти и заслугам которого мы отдаем сегодня, продолжалась в течение всей этой войны. Первая наша встреча состоялась после окончания прошлой войны и длилась всего пару минут. Как только я вернулся в адмиралтейство в сентябре 1939 года, он сразу же телеграфировал мне, предлагая в любое время обращаться к нему напрямую по вопросам, связанным с военно-морским флотом, и прочим вопросам, если у меня возникнет в этом потребность. Я не преминул воспользоваться этим предложением, заручившись согласием премьер-министра. Зная о живом интересе президента Рузвельта ко всему, что связано с боевыми действиями на море, я непрерывно снабжал его подробными сведениями о том, как обстоят наши дела в этой сфере, а также о различных операциях, в том числе и об операции у Ла-Плата, которая стала лучом света в затянутом тучами небе в первую зиму военного времени.

Когда я стал премьер-министром, а огонь войны разгорелся с неистовой силой, когда наши жизни висели на волоске, я уже мог в своих телеграфных сообщениях обращаться к президенту с позиции существовавших между нами отношений, которые к тому времени приобрели характер очень близких и – во всяком случае для меня – приятных. Одерживали ли мы победу, терпели ли поражение – это общение продолжалась на всем протяжении охватившего мир противостояния вплоть до прошлого четверга, когда я получил последние сообщения от него. В них не было никаких признаков ослабления той ясности и живости ума, которая позволяла ему разрешать самые запутанные и сложные вопросы. Отмечу, что объем нашей переписки, которая, разумеется, стала намного более интенсивной после вступления Соединенных Штатов в войну, превысил 1700 сообщений, отправленных нами друг другу. Многие из них были весьма длинными. В большинстве из них речь идет о наиболее трудных вопросах, которые передавались на рассмотрение глав правительств только после того, как их не удавалось разрешить в официальном порядке на всех других уровнях. К этой корреспонденции следует прибавить наши девять встреч: одну в Аргентине, три в Вашингтоне, одну в Касабланке, одну в Тегеране, две в Квебеке и одну – самую последнюю – в Ялте. В общей сложности это 120 дней непосредственного общения, большую часть из которых я провел в Белом доме, у него дома в Гайд-парке или в его загородной резиденции в Блю-Маунтинс, которую он называл «Шангри-ла».

Я восхищался им как государственным деятелем, как человеком дела и как военачальником. Я знал, что могу полностью положиться на его честный открытый характер, меня всегда вдохновлял его оптимизм, я чувствовал такое расположение – а точнее, привязанность, если быть до конца откровенным, – к нему лично, всю силу которого я не в силах выразить сегодня. Его любовь к своей стране, уважение к ее конституции, умение улавливать все нюансы и колебания ее изменчивого общественного мнения – об этих его качествах знали все, но к ним следует добавить благородное сердце, которое начинало биться сильнее от гнева и желания действовать при виде того, как сильный нападает на слабого. То, что это сердце остановилось, – поистине огромная, невосполнимая утрата для человечества.

Президенту Рузвельту было очень тяжело справляться со своим физическим недугом. То, что он так стойко переносил его все эти годы волнений и тревог, было самым настоящим чудом. И среди 10 миллионов человек не нашлось бы ни одного, кто, будучи так же болен и искалечен, как он, решился бы погрузиться в жизнь, требующую постоянного напряжения всех физических и душевных сил, и окунуться с головой в мир бесконечных политических баталий. Среди 10 миллионов человек не нашлось бы ни одного, кто хотя бы попытался, и среди целого поколения не нашлось бы ни одного, кто сумел бы не только проникнуть в эту область, не только развить в ней бурную деятельность, но и занять в ней положение признанного всеми лидера. В этой удивительной борьбе духа с плотью, силы воли с физической немощью ему неизменно оказывала поддержку и служила источником вдохновения замечательная женщина, его преданная жена, чьи возвышенные идеалы совпадали с его собственными и кому палата общин выражает сегодня свои самые глубокие и искренние соболезнования.

Нет никакого сомнения в том, что президент предвидел те неисчислимые беды, которые вот-вот должны были обрушиться на мир предвоенной эпохи. Он проявлял куда большую прозорливость, чем самые осведомленные люди по обе стороны Атлантики, и использовал все свое влияние для принятия всех мер по подготовке к войне, на какие только могла согласиться общественность Соединенных Штатов в условиях мирного времени. Когда началась война, ни у кого не было ни малейших сомнений относительно того, на чьей стороне его симпатии. Он тяжело переживал падение Франции и угрозу уничтожения Великобритании, что большинству людей за пределами нашего острова казалось неизбежным, хотя он никогда не переставал верить в нас. Он переживал не только из-за событий в Европе, но и из-за осознания той серьезной опасности, которой подверглись бы Соединенные Штаты в том случае, если бы нас одолели и поработили. Мужество и стойкость, проявленные британцами в этот тяжелый период, когда мы остались один на один с врагом, наполнили его сердце и сердца огромного множества его соотечественников самыми теплыми чувствами по отношению к нашему народу. Когда суровой зимой 1940–1941 годов начались массированные бомбардировки, которыми Гитлер хотел стереть с лица земли города нашей страны, Рузвельт и американский народ переживали не меньше, а, может, даже и больше нашего, поскольку плоды воображения зачастую пугают сильнее, чем реальность. Но, без сомнения, выдержка британцев, и в первую очередь лондонцев, зажгла в груди американцев такое пламя, затушить которое оказалось сложнее, чем пожары, от которых страдали мы сами. В это же самое время, несмотря на победы генерала Уэйвелла – ставшие возможными благодаря подкреплению, которое было отправлено ему на помощь из этой страны, – в Соединенных Штатах стали опасаться, что, закончив все необходимые приготовления, весной 1941 года Германия вторгнется на нашу землю. В феврале президент отправил в Англию покойного Уэнделла Уилки, который, несмотря на то, что был политическим соперником президента и его оппонентом на выборах, придерживался схожих с ним взглядов по многим ключевым вопросам. Господин Уилки привез с собой письмо от господина Рузвельта, написанное его собственной рукой. В этом письме были знаменитые строчки из стихотворения Лонгфелло:

Плыви, корабль! Счастливый путь!

Плыви, «Союз», великим будь!

С тобой отныне человек

Свою судьбу связал навек,

С тобою легче дышит грудь[36].

Приблизительно в то же самое время он занимался разработкой обширной программы по оказанию нам помощи под названием «ленд-лиз», которая навсегда останется в памяти человечества как пример самой бескорыстной и щедрой финансовой поддержки, когда-либо оказанной одной страной другим за всю историю человечества. Ее цель заключалась в том, чтобы нарастить военную мощь Британии и многократно увеличить наши возможности по всем направлениям обороны. Той осенью в заливе Арджентия на острове Ньюфаундленд состоялась моя первая встреча с президентом в военное время. В ходе этой встречи мы выработали совместную декларацию, которая получила название «Атлантическая хартия» и которая, полагаю, еще долго будет служить руководством для обоих наших народов и для всех людей в мире.

Все это время в глубокой тайне от всех, в условиях строжайшей секретности ослепленные жадностью японцы готовились к вероломному нападению. Следующая наша встреча в Вашингтоне состоялась уже после того, как Япония, Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам и наши народы встали плечом к плечу с оружием в руках на борьбу с врагом. С этого момента начались наши совместные наступательные операции на суше и на море, которые, несмотря на многочисленные трудности и разочарования, неизменно заканчивались все более значительными успехами. Думаю, нет необходимости напоминать о той череде крупных операций, которые были проведены в Западном полушарии, не говоря уже о масштабной военной кампании, развернувшейся на другой стороне земного шара. Не буду я говорить и о планах, согласованных нами в Тегеране с нашим замечательным союзником Россией, поскольку к настоящему времени они все уже выполнены и о них знает весь мир.

В Ялте я заметил, что здоровье президента не в лучшем состоянии. Его обезоруживающая улыбка, его жизнерадостность и обаяние остались при нем, но его лицо казалось будто прозрачным, очистившимся от всего земного, а в его глазах часто появлялась отрешенность. Когда я прощался с ним в порту Александрии, меня, признаюсь, не покидало ощущение тревоги за его здоровье и жизнь. Но ничто не могло повлиять на его безграничное чувство долга. Он до самого конца с непоколебимым мужеством занимался выполнением своих бесчисленных обязанностей. Одна из обязанностей президента заключается в том, что он должен ежедневно ставить свою подпись под одной-двумя сотнями государственных бумаг. Он должен раздавать указания и т. д. И он продолжал выполнять всю эту работу, не делая никаких исключений. Смерть внезапно оборвала его жизнь, когда он «закончил разбирать свою почту». Он успел выполнить эту часть своей ежедневной работы. Как говорится, он умер на своем посту, и вполне можно сказать, что он умер на своем боевом посту точно так же, как его солдаты, моряки и летчики, которые бок о бок с нашими военными продолжают сражаться по всему миру, чтобы довести эту войну до конца. Такой смерти можно только позавидовать! Он провел свою страну через период, полный опасностей и потребовавший от нее самых напряженных усилий. Заря победы уже согревала его своими яркими лучами.

В мирное время он расширил и укрепил фундамент, на котором покоится жизнь американского общества и государства. Когда пришла война, он сумел поднять силу, мощь и славу этой великой республики на такую высоту, на которую не поднималась ни одна другая нация за всю историю. Своей левой рукой она организовывала наступление армий союзников в сердце Германии, а правой – неудержимо и стремительно крушила военную мощь Японии в другом полушарии. И все это время, на всем протяжении этой затянувшейся схватки она продолжала оказывать своим союзникам, как крупным, так и мелким, помощь в виде поставок огромного количества боеприпасов, снаряжения, вооружений и продовольствия.

Но все это так и осталось бы лишь проявлением земной власти и величия, если бы служение идеалам человеческой свободы и социальной справедливости, которым он отдал столь значительную часть своей жизни, не наполняло эту власть, это земное великолепие, эту военную мощь особым светом, который еще долго будет озарять нас. Он оставил после себя команду решительных и способных людей, организующих работу многочисленных взаимосвязанных частей американской военной машины. Он оставил преемника, который уверенно делает свои первые шаги и который твердо убежден в необходимости довести начатое до логического конца. Нам же остается только сказать, что со смертью Франклина Рузвельта мы потеряли величайшего друга, который у нас когда-либо был, и величайшего борца за свободу, который когда-либо оказывал поддержку и помощь Старому Свету от имени Нового Света.