Глава 9 – В РЕВОЛЮЦИЮ 1905
Глава 9 – В РЕВОЛЮЦИЮ 1905
Кишинёвский погром произвёл сотрясательное, неизгладимое впечатление на российское еврейство. Жаботинский: Кишинёв – это «меж[а], разграничивающ[ая] две эпохи, две психологии». Российские евреи испытывали не просто чувство скорби, но в глубине «что-то такое, из-за чего почти забывалась самая скорбь, – это был позор»[1160]. «Кишинёвская резня сыграла крупную роль в нашем общественном сознании, потому что мы тогда обратили внимание на еврейскую трусость»[1161].
При уже виденной нами слабости полиции и плохой поворотливости российских властей – вполне естественно, что евреям пришла в голову мысль: а не надеяться на защиту от властей? а создавать свои вооружённые отряды и применять оружие самим? К тому призывала их и группа видных деятелей: и писателей – Дубнов, Ахад-Гаам, Ровницкий, Бен-Ами, Бялик: «Братья… перестаньте плакать и молить о пощаде. Не ждите помощи от своих врагов. Пусть вам поможет ваша собственная рука»[1162].
Такие призывы «действовали на еврейскую молодёжь, как электрический ток»[1163]. И в накалённой обстановке после кишинёвского погрома стали быстро создаваться еврейские «отряды самообороны» в разных местах черты оседлости. Средства на такие отряды «давало обычно еврейское общество»[1164], а контрабандный ввоз оружия из-за границы был для евреев вполне осуществим. Часто оружие получали и незрелые юнцы.
Вооружённых группировок среди христианского населения правительство не обнаруживало. С бомбами террористов боролось как могло. Когда же стали появляться боевые отряды, то также естественно, что правительство усмотрело в том начало полного беззакония, начатки гражданской войны – и отряды такие запрещало, сколько у него было сил и досмотра. (И сегодня повсюду в мире осуждаются и запрещаются «незаконные военизированные формирования».)
Весьма боевой такой отряд создался в Гомеле под руководством местного комитета Бунда. Ещё 1 марта 1903 гомельский комитет Бунда провёл «празднование» «казни Александра II»[1165]. При примерном равенстве в Гомеле христианского и еврейского населения[1166] и крайней решимости здешних еврейских социалистов, формирование вооружённых еврейских отрядов приняло особо энергичную форму. Созданная здесь еврейская самооборона проявила себя во время происшествий 29 августа и 1 сентября 1903 – гомельского погрома.
Гомельский погром, по судебному заключению, был обоюдным: и христиане и евреи нападали друг на друга.
Приходится рассмотреть привременные официальные документы, в данном случае – судебное Обвинительное заключение по гомельскому делу, основанное на немедленных полицейских донесениях. (Полицейские донесения в России в ходе XX века неоднократно доказали свою отчётливую безукоризненную точность – вплоть до суматошных февральских дней 1917 года, до самого того момента, когда полицейские участки Петрограда уже были обложены восставшими, сжигались, и точная информация оборвалась и для всех нас.)
Обвинительный акт на гомельском процессе гласит следующее. «Еврейское население… стало запасаться оружием и организовывать кружки самообороны на случай возникновения противоеврейских беспорядков… Некоторые из гомельских обывателей имели возможность наблюдать целые учения еврейской молодёжи, на которых собирались за городом человек до ста участников и упражнялись в стрельбе из револьверов»[1167].
«Поголовное вооружение, с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой – подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодёжи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отмстить за кишинёвский погром».
Так злоба, проявленная в одном месте, потом отдаётся в другом, далёком – и на совсем невинных.
«Евреи г. Гомеля… в последнее время стали держать себя не только надменно, но и прямо вызывающе; случаи оскорбления крестьян и рабочих как на словах, так и действием стали повторяться всё чаще и чаще, и даже по отношению к интеллигентной части русского общества евреи старались всячески подчёркивать своё презрительное отношение, заставляя, например, сворачивать с тротуаров даже военных». 29 августа 1903 события разразились по мелкому базарному поводу: перебранка между торговкой селёдками Малицкой и покупателем Шалыковым, она плюнула ему в лицо, ссора перешла в драку, «на Шалыкова тотчас же набросились несколько человек евреев, свалили его на землю и принялись бить, чем попало. Человек десять крестьян… хотели вступиться за Шалыкова, но тотчас же раздались особые условные свистки евреев, на которые необычайно быстро собралась большая толпа других евреев… Очевидно тревожные сигнальные свистки… моментально подняли на ноги всё еврейское население города», «отовсюду на базар стали сбегаться и даже съезжаться на извозчиках вооружённые, чем попало, евреи. Очень быстро на Базарной ул. образовалась огромная толпа евреев и заполнила собою весь… Гостиный двор. Все прилегающие к базару улицы также были запружены евреями, вооружёнными камнями, палками, шкворнями, молотками, специально приготовленными кистенями и даже просто железными полосами. Отовсюду раздавались крики: «евреи! на базар! русский погром!» и вся эта масса, разбившись на группы, бросилась избивать убегавших от них крестьян», которых по базарному дню было много. «Побросав покупки, крестьяне – кто успел – вскочили на свои подводы и спешно стали выезжать из города… Очевидцы свидетельствуют, что, настигая русских, евреи били их нещадно, били стариков, били женщин и даже детей. Одну девочку, например, стащили с подводы и, схватив за волосы, волочили по мостовой». Крестьянин Силков остановился поодаль поглазеть и ел булку. В это время пробегавший сзади еврей нанёс ему смертельный удар в шею ножом и скрылся в толпе евреев. Перечисляются и другие эпизоды. Один же офицер был спасён только заступничеством раввина Маянца и владельца соседнего дома Рудзиевского. – Подоспевшая к беспорядкам полиция была встречена «со стороны евреев градом камней и револьверными выстрелами… не только из толпы, но даже из окон и с балконов соседних домов»; «насилия над христианским населением продолжались почти до самого вечера, и лишь с прибытием воинской команды скопища евреев были рассеяны»; «евреи избивали русских и главным образом крестьян, которые… не могли оказать никакого сопротивления как по своей малочисленности по сравнению с еврейской массой, так и по отсутствию средств к самозащите… Потерпевшими в этот день были исключительно русские… много раненых и избитых»[1168].
О происшествиях 29 августа Обвинительный акт заключает, что они «безусловно имели характер «русского погрома»[1169].
Возникло «глубокое негодование в христианской части населения», которое усилило «радостное возбуждение» евреев, их «восторженное» состояние… «это вам не Кишинёв». – 1 сентября после гудка на обед железнодорожные рабочие стали выходить из мастерских, необычайно шумно, с возгласами и перекликаниями, – и полицмейстер велел перегородить мост, ведущий в город. Тогда рабочие растеклись боковыми улицами и там «полетели камни в окна ближайших еврейских домов», а тем временем «по городу начали уже организовываться большие группы евреев», их толпа «издали стала бросать палками и камнями в толпу рабочих», «двумя брошенными из еврейской толпы кирпичами» сбили в спину полицейского пристава, он упал и потерял сознание. Русская толпа закричала: «жиды убили пристава!» – и «принялась ожесточённо громить еврейские дома и лавки». Подоспевшая солдатская рота разделила две толпы и обратилась фронтами к той и другой, чем и предотвратила кровопролитие. С еврейской же стороны в солдат бросали камни и стреляли из револьверов, «осыпая бранью военных». Командир роты просил раввина Маянца и доктора Залкинда успокоить евреев, но «и их обращение к толпе успеха не имело, и евреи продолжали неистовствовать»; удалось оттеснить их только с ружьями наперевес. Главный успех роты был недопущение «громил в центральную часть города, где расположены богатые еврейские магазины и дома». Тогда толпа громил растеклась по окраинам и громила там. Полицмейстер снова увещал, но ему кричали: «Жидовский батька, ты нас предал!» Залпами роты, и в русских и в евреев, погром был прекращён, но спустя два часа возобновился в предместьи, был снова залп в погромщиков, несколько убитых и раненых, и погром прекратился. Однако в центре города Акт описывает «еврейски[е] скопища, державши[е] себя крайне вызывающе и оказывавши[е] сопротивление войскам и полиции… Так же, как и 29 августа, все они были вооружены… многие – револьверами и кинжалами» и «даже в войска, призванные для защиты их имущества, стреляли из револьверов и забрасывали их камнями»; «на шедших в одиночку русских, не исключая и солдат… нападали с оружием», убили крестьянина и нищего. За день получили «смертельные повреждения» три мещанина-еврея. К вечеру беспорядки прекратились. Смертельные ранения получили 5 евреев и 4 христиан. «От погрома пострадало около 250 еврейских торговых и жилых помещений». У евреев «громадное большинство активно действовавших масс состояло исключительно из… молодёжи», а многие лица «более зрелого возраста», а также и дети, подавали камни, доски, брёвна[1170].
Описания этих событий мы вообще не встречаем у авторов-евреев.
«Гомельский погром не застал организацию врасплох. К нему давно уже готовились, тотчас после кишинёвских событий приступили к организации самообороны»[1171]. Всего через несколько месяцев после Кишинёва евреи могли уже не презирать себя за покорность, как обвинял их поэт Бялик и другие. И, как вообще со всеми самовооружёнными группами, граница между защитой и нападением становилась неясной. Первое питалось кишинёвским погромом, второе революционностью организаторов.
(Активность еврейской молодёжи проявлялась и раньше. Например, в 1899 разгласился по России случай «Шкловского избиения»: в городе Шклове, где жило евреев к русским 9:1, произошло жестокое избиение безоружных – в увольненьи со службы – русских солдат евреями. Сенат, рассмотрев эпизод, признал его проявлением племенной и религиозной вражды евреев к христианам, по той же статье, что судили кишинёвских погромщиков.)
Эту активность не приходится отнести всю на счёт одного Бунда. «Во главе этого процесса[ускоренного создания самообороны] стоят сионисты и партии, примыкающие к сионистам, – сионисты-социалисты и «Поалей-Цион». Так и в Гомеле в 1903 «большинство отрядов было организовано партией «Поалей-Цион»[1172]. (Противоречие с Бухбиндером, превозносителем Бунда, – не предпочту, кому верить.)
Когда достигло Петербурга известие о погроме в Гомеле – Бюро Защиты евреев командировало туда двух адвокатов: тех же Зарудного и Н. Д. Соколова – для быстрейшего частного расследования. – Зарудный опять собрал «абсолютные доказательства», что погром организован Охранным отделением[1173], – и опять же они остались не опубликованы и не использованы к выгоде публичности. (Вслед за ним, но 30 лет спустя, и Слиозберг, участвовавший в гомельском процессе, в своих трёхтомных воспоминаниях с непостижимой для юриста бездоказательностью, ошибаясь при этом и во времени события, и эти огорчительные промахи пожилого возраста так никем и не исправлены, – считает гомельский погром искусственно организованным полицией. Он также исключает любое нападающее действие со стороны самооборонных отрядов Бунда и Поалей-Цион. Пишет о них крайне неразборно и неясно, вроде: «молодёжь из самообороны быстро ликвидировала бесчинство и прогнала крестьян», «быстро стекались молодые люди евреи и во многих случаях им удавалось отогнать погромщиков»[1174], – как будто даже и без применения оружия?..)
Официальное расследование шло размеренно, последовательно – между тем Россия уже вдвинулась в Японскую войну. И гомельский процесс состоялся только в октябре 1904 – уже в раскалённой политической атмосфере.
Перед судом предстали 44 христианина и 36 евреев, и вызвано около 1000 свидетелей[1175]. От Бюро Защиты туда были посланы адвокаты – Слиозберг, Куперник, Мандельштам, Кальманович, Ратнер, Кроль. С еврейской точки зрения несправедливым было то, что среди подсудимых вообще состоял кто-либо из евреев: этим всему русскому еврейству «было как бы дано предостережение не прибегать к самообороне»[1176]. С точки: же зрения русской и правительственной «самооборона» в данном случае таковой и не являлась. Но адвокаты подсудимых евреев даже не занимались деталями, не указывали: на реальные уничтожения еврейского имущества, а только: вскрыть «политические мотивы» погрома, например акцентировать, что еврейская молодёжь в той свалке кричала «долой самодержавие!». Вскоре же сами адвокаты решили: покинуть своих подзащитных и всем вместе уйти с суда в знак ещё большей демонстрации – повторить кишинёвский прецедент[1177].
Этот находчивый и революционный ход либеральной адвокатуры был вполне в духе декабря 1904 – взорвать само судоговорение!
После их ухода «процесс стал быстро подвигаться к концу», уже по сути событий. Часть евреев была оправдана, другая часть получила наказание не строже 5 месяцев, «осуждённым христианам было назначено наказание такое же, как и евреям»[1178]. В результате, осуждено было тех и других примерно поровну[1179].
Вползая в японскую войну, недальновидно упорствуя в конфликте о правах на Корею, ни император Николай II, ни окружавшие его высшие сановники начисто не понимали, насколько уязвимо международное положение России со стороны Запада, и особенно со стороны «традиционно-дружественной» Америки. Они совсем не учитывали и быстрорастущую силу западных финансистов, уже значительно влиявших на политику великих держав, при растущей их зависимости от кредита. В XIX веке такого явления ещё не было – и медлительное российское правительство не угналось уследить за ним.
А на Западе после кишинёвского погрома прочно укрепилось отвращение к России, представление как о засидевшемся чучеле, азиатской деспотической стране, где царит мрак, эксплуатация народа, безжалостное содержание революционеров в нечеловеческих страданиях: и лишениях, а теперь вот – и массовые «тысячные» убийства евреев, и направляемые ведь самим правительством! (А правительство, как мы видели, не угналось рассеять эту извращённую версию вовремя, доказательно и энергично.) И на Западе стало вполне возможным, даже достойным, надеяться на скорейшую революцию в России: она была бы благом для всего мира, а в частности – для российских евреев.
И на всё это тут же наложились – и бездарность, и беспомощность, и неготовность в ведении той дальней войны против, тогда казалось, слабой, маленькой страны, и это – при открытой раздражённой оппозиции российской общественности, страстно желающей своей стране поражения.
Сочувствие Соединённых Штатов к Японии активно выражалось американской печатью. Американская пресса «приветствовала каждую японскую победу и не скрывала надежд, что Россия будет быстро и решительно побеждена»[1180]. О том, что симпатии президента Теодора Рузвельта были на стороне Японии и он поддерживал её, дважды упоминает Витте[1181]. И сам Рузвельт: «как только эта война разразилась, я довёл самым вежливым и дискретным образом до сведения Германии и Франции, что в случае антияпонской комбинации» в союзе с Россией, «я тотчас встану на сторону Японии и не остановлюсь в дальнейшем ни перед чем, что окажется нужным в её интересах»[1182]. Можно предположить, что такое отношение Рузвельта не могло остаться тайной для Японии.
И в этом на первый план выступил уже известный, крупнейший тогда банкир Яков Шифф – один «из величайших евреев, душевные стремления которого могли получить осуществление, благодаря его исключительному положению в мире экономическом»[1183]. – «Шифф рано стал заниматься коммерческими делами», из Германии переехал в Нью-Йорк, вскоре стал во главе банка Кун, Леб и К°. К 1912 «является в Америке железнодорожным королём, ему принадлежат 22 тыс. миль рельсового пути», он «известен также в качестве щедрого и энергичного благотворителя; в особенности отзывается он на еврейские общественные нужды»[1184]. Шифф горячейше принимал к сердцу судьбы российского еврейства, и был поэтому враждебен России до самого 1917. По современной Еврейской (иерусалимской, на английском языке) энциклопедии, «Шифф выдающимся образом участвовал в даче займов своему правительству и иностранным, из которых самым впечатляющим был заём Японии в 200 млн. долларов во время русско-японской войны 1904-05. Чрезвычайно разгневанный антисемитской политикой царского режима в России, он с радостью поддержал японские военные усилия. Он последовательно отказывался участвовать в займах для России и использовал своё влияние, чтобы удержать и другие фирмы от размещения русских займов, в то же время оказывая финансовую поддержку группам самообороны русских евреев»[1185]. Но если деньги на своё вооружение получали революционные Бунд и Поалей-Цион, то не менее вероятно, что такая помощь могла идти и другим российским революционерам (включая эсеров, в те годы резко действовавших террором). Есть свидетельство, что в разговоре с чиновником российского министерства финансов и своим дальним родственником Г. А. Виленкиным Шифф «признал, что через него поступают средства для русского революционного движения», а для остановки такой помощи «дело зашло слишком далеко»[1186].
В России же барон Г. О. Гинцбург продолжал ходатайствовать за еврейское равноправие. В 1903 он во главе еврейской делегации посетил Витте: выразить пожелание российского еврейства об уравнении в гражданских правах. Витте (который в роли главы кабинета министров и раньше занимался еврейским вопросом) тогда им ответил: равноправие евреям может быть дано лишь постепенно, но, «чтобы он мог поднять этот вопрос, евреи должны усвоить себе «совсем иное поведение» – отказаться бы от участия в общей политической деятельности. «Это не ваше дело, предоставьте это русским по крови и по гражданскому положению, не ваше дело нас учить, заботьтесь о себе». Гинцбург, Слиозберг и Кулишер согласились тогда с его мнением, остальные присутствующие – нет, и в особенности возражал Винавер: «настал момент… полно[го] равноправия для всех подданных[России]… евреи должны всеми своими силами поддерживать русских, которые этого добиваются и за это воюют с властью»[1187].
А от японской войны, уже в начале 1904, российское правительство стало искать западной финансовой поддержки – и ради неё готово было обещать расширение прав евреям. По поручению Плеве видные лица снеслись об этом с бароном Гинцбургом – и был послан за границу Слиозберг для зондирования мнений среди крупнейших еврейских финансистов. Я. Шифф в принципе «отклонил всякий торг о количестве и качестве прав евреев». Он может «вступить в финансовые сношения только с правительством, которое стоит на почве признания равенства всех граждан в политических и гражданских правах… «Финансовые… отношения можно поддерживать только с цивилизованными странами». И парижский барон А. Ротшильд также отказался: «Не расположен пойти на финансовую комбинацию даже при тех облегчениях, которые русским правительством могут быть даны евреям»[1188].
Витте удалось получить крупный заём без содействия еврейских финансовых кругов. Тем временем российское правительство в 1903—1904 предприняло шаги (частью упомянутые выше) к ослаблению ограничений еврейских прав. Первым и самым значительным из них, ещё при жизни Плеве, было, в исключение Правил 1882 г., освобождение от запрета для евреев 101 крупного населённого пункта, не считавшихся ещё городами, но многие – с оживлённой торгово-промышленной деятельностью и торговлей хлебом[1189]. Затем – распоряжение о переводе группы евреев в присяжные поверенные из помощников, что было преграждено с 1889[1190]. – А после убийства Плеве и с «эпохи доверия» кратковременного министра внутренних дел Святополк-Мирского ослабления продолжались. Тут – снятие ограничений 1882 с евреев, получивших высшее образование, включая жительство в запретных дотоле областях Войска Донского, Кубанской и Терской. Тут был и отменён запрет жительства в 50-вёрстной приграничной полосе; а также возвращено (отнятое при Александре II после 1874) право повсеместного в Империи жительства и «воинским чинам из евреев… беспорочно служивши[м] в действующих войсках»[1191]. И, по случаю рождения наследника трона в 1904, прощены евреям денежные взыскания за уклонения от воинской повинности.
Однако – опозданы были эти уступки. В крутом узле японской войны, куда увязла Россия, уже не принимали их, как видим, ни еврейские финансисты Запада, ни большинство еврейских деятелей России, ни, тем более, – еврейская молодёжь. И в ответ на обещательные заявления Святополк-Мирского при вступлении в должность, что евреям будет облегчена и черта оседлости и право избирать занятия, – было выдвинуто заявление «свыше 6.000 лиц» (подписи собирала Еврейская Демократическая группа): «Считаем бесплодной всякую попытку удовлетворить и успокоить еврейское население какими-либо частичными улучшениями. Считаем несостоятельной всякую политику постепенного устранения тяготеющих над нами ограничений… Мы ждём уравнения нас в правах… как дела чести и справедливости»[1192].
А от правительства, увязшего в войну, – требовать стало легче.
Само собой, при том презрении к власти, каким кипело в те годы российское образованное общество, было бы странно ожидать массовый патриотический энтузиазм от еврейской молодёжи. По данным долголетнего тогда военного министра, а затем главнокомандующего на Дальнем Востоке генерала Куропаткина, «в 1904 году число не явившихся к призыву евреев увеличилось вдвое против 1903 года. Призвано было 66.000 евреев; не явилось без уважительных причин свыше 20.000. На каждую тысячу призываемых недобор был свыше 300 человек, в то время как недобор среди русского племени составил на 1.000 человек – всего 2 человека. Да и те евреи, которые были призваны из запаса, массами бежали с пути на театр военных действий»[1193].
Косвенная американская статистика подсказывает, что с начала японской войны потекла массовая эмиграция евреев призывного возраста. А именно, за два военных года иммиграция евреев в Америку возросла особо резко среди рабочего (14-44) возраста и мужчин. За 1904 и 1905 – рабочего возраста приехало на 29 тысяч больше, чем следовало бы ожидать (сравнительно с остальными иммигрантами), а мужчин прибыло на 28 тысяч больше, чем следовало бы ожидать (сравнительно с женщинами). После этих двух лет соотношение восстановилось[1194]. (Газета «Киевлянин» привременно утверждала, что «20-30 тысяч солдат и запасных солдат из евреев… чуть не поголовно скрылись и бежали за границу во время японской войны»[1195].)
В статье «Воинская повинность в России» та же Еврейская энциклопедия приводит сравнительную таблицу недобора призывников христиан и евреев; и по официальным цифрам относительный недобор евреев в сравнении с христианами составлял, на тысячу призывников: в 1902 – соответственно 30 и 1, в 1903 – 34 и 1. По утверждению Энциклопедии, еврейские призывники могли не явиться и по причинам эмиграции, незарегистрированной смерти, неправильного учёта. Но необъяснённое отсутствие в её таблице именно 1904 и 1905 годов лишает всякой возможности прямо судить о недоборе во время войны[1196].
О воевавших же Энциклопедия утверждает, что в войне участвовало тоже от 20 до 30 тыс. евреев, не считая 3 тысяч евреев-врачей; и указывает, что даже «Новое время», враждебно относившееся к евреям, признавало мужественное поведение евреев на той войне[1197]. – Это вполне согласуется со свидетельством ген. Деникина: «В российской армии, солдаты-евреи, сметливые и добросовестные, создавали себе всюду нормальное положение и в мирное время. А в военное – все перегородки стирались сами собой и индивидуальная храбрость и сообразительность получали одинаковое признание»[1198]. – И исторический факт: геройство Иосифа Трумпельдора, который, и руку потеряв, пожелал остаться в строю[1199]. Отличился и не он один.
В конце неудачной для России японской войны президент Теодор Рузвельт согласился на посредничество в переговорах с Японией (в Портсмуте, США). Ведший эти переговоры Витте вспоминает о «депутации еврейских тузов, являвшихся ко мне два раза в Америке говорить об еврейском вопросе». Это были Яков Шифф, крупнейший юрист Луи Маршалл, Оскар Страус и др. – Теперь положение России было весьма ущемлённое, и оно диктовало российскому министру более уступчивый тон, чем в 1903. Доводы Витте «вызвал[и] резкие возражения Шиффа»[1200]. Пятнадцать лет спустя член той делегации Краус, к 1920 Президент ложи Бней Брит, вспомнил их так: «Если царь не даст своему народу те свободы, на которые он имеет право, то революция сможет установить республику, через которую те свободы и будут достигнуты»[1201].
В тех же неделях проявилась и ещё одна зреющая мина под русско-американскими отношениями. Провожая Витте, Т. Рузвельт передал предупреждение русскому императору, что давний (с 1832) взаимовыгодный русско-американский торговый договор пострадает, если в России будут применять вероисповедные ограничения к приезжающим американским деловым людям[1202]. Этот протест – с одной стороны, конечно, принципиальный – на практике касался, в основном, уже заметного числа российских евреев, от эмиграции получивших американское гражданство. Они снова возвращались в Россию, – часто и для революционной работы, – но уже как купцы, которые не должны испытывать теперь ограничений в деятельности и местности. Этой мине предстояло взорваться несколькими годами позже.
К 1904 в Штутгарте уже не первый год издавалось «Освобождение» и большая масса русского образованного общества почти нескрываемо принадлежала душой к нелегальному Союзу Освобождения. Осенью 1904 по всем крупным городам России прокатилась «банкетная кампания» с накалёнными и вещательными тостами к свержению «режима». Из-за границы на банкеты тоже подоспевали, с публичными речами (например Тан-Богораз).
«Политическое оживление охватило все крути еврейского общества». Оно готовно втягивалось в это политическое кипячение, уже и без различия классов и партий. И «многие выдающиеся еврейские деятели, даже национально настроенные, входили… в нелегальный «Союз Освобождения»[1203]. Вместе со всем русским либеральным обществом они были «пораженцами» в японской войне. Вместе со всем обществом восторгались удавшимися «казнями» министров Боголепова, Сипягина, Плеве. А вся русская «прогрессивная» общественность даже толкала евреев в эту сторону, не допускала, чтобы еврей был правее левого демократа, а ещё бы естественней – социалист. Еврей-консерватор – это отталкивало! Даже в академической Еврейской Историко-Этнографической комиссии «в бурные годы уже не было времени для спокойной научной деятельности… надо было „делать историю“[1204]. – «Радикальные и революционные течения в русском еврействе всегда исходили из того, что проблема равноправия евреев… основная историческая задача российского еврейства будет разрешена только тогда, когда будет отрублена вся голова Медузы, со всеми вьющимися из неё змеями»[1205].
В эти годы сильно активизировалось петербургское Бюро Защиты евреев, с задачей «бороться против антисемитской литературы и распространять надлежащие сведения о правовом положении евреев, с целью, главным образом, влиять на общественное мнение русских либеральных кругов». (В этом, пишет Слиозберг, широко помогали средства международного ЕКО.)[1206] Но влиять – не столько на русское общество. В самой России не возникало филиалов Бюро – ни даже в Москве, Киеве и Одессе: с одной стороны, пропаганда сионизма поглотила «всю энергию наиболее интеллигентных евреев», с другой – пропаганда бундистская захватила большую часть еврейской интеллигентной молодёжи. (Слиозберг настаивал осудить Бунд, Винавер препятствовал тому, считая, что не следует ссориться с Бундом: он «обладает энергией, пропагандистской силой».)[1207] – Однако Бюро Защиты вскоре установило прочные связи взаимной информации и взаимопомощи с Американским Еврейским комитетом (президентами которого были Я. Шифф, затем Луи Маршалл), Англо-Еврейским комитетом (Клод Монтефиоре, Люсьен Вульф), Альянсом в Париже и Комитетом помощи немецким евреям (Hilfsverein der deutschen Juden, Джеймс Симон, Поль Натан)[1208].
Описывает М. Кроль: «Жизненным нервом нашего кружка было «бюро прессы»[для распространения] достоверной информации о положении евреев в России в современной печати русской и иностранной». Эту работу взял на себя А. И. Браудо. «Он выполнял её превосходно. При тогдашних русских условиях такая работа должна была вестись с большой осторожностью», требовала соблюдать «строжайшую конспирацию. Даже члены «Бюро Защиты» не знали, каким образом и какими путями ему удавалось провести ту или иную кампанию в прессе… целый ряд статей, появившихся в русской или заграничной повременной печати, и нередко производивших большое впечатление, были доставлены в соответственные газеты и журналы или лично Браудо, или благодаря его усилиям»[1209].
«Доставка достоверной информации» ради возбуждения «той или иной кампании в прессе» – производит несколько жутковатое впечатление, особенно зная уже весь опыт XX века. На сегодняшнем языке это называется: умелое манипулирование прессой.
В марте 1905 Бюро Защиты созвало в Вильне организационный съезд «Союза для достижения полноправия еврейского народа в России»[1210], но на том вскоре самораспустилось, перетекло в руководство Союза Полноправия. (Термин «полноправие» как более сильный, чем «равноправие», предложил Винавер. Ныне его смягчённо вспоминают как «Союз для достижения полного равноправия»[1211].)
Хотели, чтобы этот новый Союз объединил все еврейские партии и группы[1212]. Но бундисты порочили тот съезд и Союз, считая его буржуазным. Однако многие сионисты – не удержались в своей сионистской отдалённости. Поток начавшейся российской революции внёс в их ряды раскол за расколом. И из разных течений повлеклись: ну как не принять участие в том великом, что совершается вот прямо тут? А приняв участие – они повлияли на задуманное чисто гражданское направление съезда. Крепло сознание, что нельзя бороться только за гражданские права – но с той же энергией и за национальные[1213].
Слиозберг возражал этому влиянию сионистов, «желавших выделить евреев из числа граждан России», эти требования «заявлялись часто лишь… с демагогической целью». Ибо российское еврейство «нисколько не было стесняемо в проявлении своей национальной жизни… Было ли уместно возбуждать вопросы о национальной автономии евреев, которой в сущности не имеет ни одна национальность России, тогда, когда и сам русский народ, в своей православной части, далеко не свободен в проявлении своей религиозно-национальной жизни?» Но «время было такое, когда демагогия на еврейской улице приобретала особенное значение»[1214].
Итак, вместо до сих пор всем ясного «равноправия» – ещё не достигнутого, но кажется уже не поспевающего за политическим моментом, – выдвинули лозунг еврейского полноправия. Под полноправием понималось: сверх равноправия ещё «национальная автономия». «Да впрочем, заявившие эти требования едва ли отдавали себе ясный отчёт о смысле и содержании этих требований. Учреждение еврейских школ никаким законом ограничено не было. Требовался русский язык… поскольку речь идёт не о хедерах. Но и… другие более цивилизованные государства… держались государственного языка как в сношениях с властями, так и в школе»[1215]. – Никакой «национальной автономии» у евреев не было и в Соединённых Штатах. Однако «достиженцы» («Союз для достижения…») хотели в пределах России «национально-культурного самоопределения» с широкой автономией еврейских общин (а заодно: секуляризовать их, оторвать от еврейского же религиозного влияния – идея пригодная и сионистам, и социалистам). Позже это формулировалось как «национально-персональная автономия». (И, в частности, чтобы еврейские культурно-бытовые учреждения содержались на счёт государства, но оно не вмешивалось бы в их деятельность.) – А как может «самоуправляться» территориально-рассеянная нация? 2-й съезд Союза, в ноябре 1905, вынес решение: созывать Всероссийское Еврейское Национальное Собрание[1216].
Все эти идеи, и «национально-персональная автономия» еврейства в России, проявлялись и продержались в разных формах до самого Семнадцатого года. Однако Союз Полноправия не оказался долговечен. В конце 1906 от него откололась противосионистская Еврейская Народная группа (Винавер, Слиозберг, Кулишер, Штернберг), отказавшаяся от задачи Еврейского Национального Собрания; вскоре затем – и Еврейская Народная партия (С. Дубнов, духовный и культурный национализм, в частности гарантировать право еврейского языка повсеместно в публичной жизни, – но на какие средства и каким образом?..); и ещё Еврейская Демократическая группа (Брамсон, Ландау), близкая к трудовикам[1217]. Обвиняли Союз Полноправия и в том, что он примкнул к кадетской партии и потому «не может представлять еврейское население в России»; а сионисты считали «достиженцев» «чуть ли не ассимиляторами», социалисты – упрекали в буржуазности[1218]. – В начале 1907 Союз перестал существовать[1219].
Сионисты же всё дальше увлекались вихрем идущей, кажется, российской революции, и в ноябре 1906 их всероссийский съезд в Гельсингфорсе признал «необходимым не только повернуться лицом к повседневным нуждам и требованиям русского еврейства, но и вложиться вплотную в его политическую и общественную борьбу»[1220]; Жаботинский настаивал внести в сионистскую программу требование установить в России народовластие; Д. Пасманик отклонил возражением, что «такое требование могут выставлять лишь те, кто готовы выйти на баррикады»[1221]. В конце: Съезд «санкционирует присоединение сионистов к Освободительному Движению»[1222]. А оно как раз уже было на исчерпе, после провала Выборгского воззвания.
Автор этой программы Жаботинский обосновывал: конечная цель сионизма может быть осуществлена только через несколько десятилетий, а в борьбе за полноправие евреи ещё лучше поймут задачи сионизма[1223]. Правда, Жаботинский оговаривался: «Мы оставляем первые шеренги представителям нации-большинства. Мы отклоняем от себя несбыточную претензию вести: мы присоединяемся»[1224]. То есть Палестина – Палестиной, а пока будем бороться в России. За три года до того Плеве и указывал Герцлю, что опасается именно этого поворота в сионизме.
Слиозберг видит роль сионистов никак не скромной: «сионисты после гельсингфорсского съезда решили захватывать все области еврейской общественной деятельности в свои руки», стремились «к захвату влияния на местах». (В 1-й Государственной Думе из 12 евреев-депутатов пятеро были сионистами.) Но замечает: впрочем, вся эта еврейская многопартийность была «делом небольших кружков интеллигентов», а не еврейских масс, и пропаганда этих группок «создавала только путаницу в умах»[1225].
Да, ото всех этих дроблений не добавлялось определённости: за какие права – равные или полные – и в какой именно форме – гражданской или национальной – российские евреи боролись?
И не забудем: «Все эти группы, чисто интеллигентские… не включали в себя элементов ортодоксального еврейства, которое, наконец, сознало необходимость организации в целях борьбы против распространявшегося антирелигиозного настроения среди еврейской молодёжи». И так «началось то, что потом получило своё развитие в «Агудат Израиль». Это движение было озабочено, что «революционные еврейские элементы вербовались среди нерелигиозной еврейской молодёжи», тогда как «большинство евреев, а именно ортодоксальное, стремясь к получению прав и к отмене ограничений, оста[ё]тся верноподданными престолу и далек[о] от мысли о ниспровержении существующего строя»[1226].
Изучая историю российского еврейства в начале XX века, редко прочтёшь об ортодоксальных евреях. Слиозберг однажды заявил, на гнев Бунда, что, «имея за собою меламедов, опираюсь на большее количество евреев, чем вожаки Бунда, так как меламедов больше в еврействе, чем рабочих»[1227]. С секуляризацией еврейской общественности – никак не исчезли еврейские общины черты оседлости. Не исчезли те же старые вопросы об устройстве их жизни, о религиозном образовании, о роли раввината. Уже во временное спокойствие 1909 года реформа еврейской общины обсуждалась основательно на съезде в Ковно. «Работы съезда оказались чрезвычайно плодотворными, и редко еврейский съезд мог бы сравниться[с ним] по серьёзности и обдуманности принятых решений»[1228].
«Ортодоксия находилась в борьбе, не всегда явной, а скрытой, против еврейской интеллигенции. Было ясно, что ортодоксия, осуждая освободительное движение среди еврейства, стремилась получить благоволение правительства»[1229]. Но уже было поздно. К 1905 – самодержавие обронило вообще порядок в стране. А традиционное еврейство к этому году напрочь потеряло целое, и уже не первое, поколение, ушедшее в сионизм, в светский либерализм, редко – просвещённый консерватизм, а всего значительней по последствиям – в революционное движение.
Новое революционное поколение вышло на свет к рубежу века. Вожди его Григорий Гершуни и Михаил Гоц решили возобновить террор народовольцев. «Гершуни взял на себя очень трудную и ответственную задачу создать в России новую революционную партию, которая должна была быть достойной продолжательницей «Народной Воли», «организаторскому таланту Гершуни и ещё нескольких самоотверженных революционеров удалось уже в конце 1901 года создать» её. «Одновременно… была создана и её боевая организация. Творцом и вдохновителем этой необыкновенной организации был тот же Гершуни»[1230]. – В партии эсеров евреи «в первые годы её существования играли выдающуюся роль». Тут были «Анский-Раппопорт, Х. Житловский, Осип Минор, И. Рубанович» и снова Марк Натансон. В БО (Боевой организации) состояли «Абрам Гоц, Дора Бриллиант, Л. Зильберберг», не говоря уже о знаменитом Азефе. В боевиках-эсерах развивался и М. Трилиссер, будущий крупнейший чекист. «Среди рядовых членов партии с. – р. также было немало евреев», хотя, считает Д. Шуб, «они всегда составляли в ней незначительное меньшинство». По его утверждению – это «наиболее русская» революционная партия[1231]. – Центр партии перенесли для безопасности за границу[чего не делал, например, Бунд], в Женеву, к М. Гоцу и О. Минору. А неукротимый «тигр» Гершуни, притворно усыпив внимание к себе Зубатова, – успешно метался по многим губерниям России – подобно Б. Савинкову наводя террористические акты, убеждаясь в исполнении их. Так, он был на Исаакиевской площади при убийстве Сипягина; был рядом и в Уфе при убийстве губернатора Богдановича[1232]; и в Харькове при убийстве губернатора Оболенского; на Невском – при неудачном покушении на Победоносцева. Исполнители «тер-актов» во всех случаях были «христиане», как П. Карпович, С. Балмашев, Е. Созонов и др. (Изготовителем бомб для убийства Плеве, в. кн. Сергея Александровича и намечавшихся убийств в. кн. Владимира Александровича, министров внутренних дел Булыгина и Дурново – был Максимилиан Швейцер, в 1905 сам взорвавшийся при изготовлении бомбы[1233].) – Арестованный случайно, Гершуни был приговорён к казни, высочайше помилован без его просьбы, в 1907 изобретательно бежал из Акатуя в бочке из-под капусты, затем через Владивосток и Америку в Европу; царское правительство требовало выдачи его из Италии, но либеральная общественность в Европе стала стеной – не выдавать, повлиял и Клемансо, тоже, как известно, «тигр». Гершуни вскоре умер от саркомы лёгких. – Выделялся среди эсеровских террористов и Абрам Гоц, в его счёте – активное участие в покушениях на Дурново, Акимова, Шувалова, Трепова, доля в убийствах Мина, Римана. (Но, не к счастью своему, он жил много дольше старшего брата, рано умершего, – и в будущем предостаточно хлебнул от большевиков.)
Смелее предыдущего революционного поколения брались теперь играть с историей. Не так знаменит, однако» стоит внимания Пинхус (Пётр) Рутенберг. В 1905 готовил боевые дружины в Петербурге и снабжал их оружием. Он же вдохновитель и соратник Гапона 9 января 1905, а в 1906 «по заданию партии эсеров стал организатором и руководителем его убийства» (ещё позже опубликовал записки «Убийство Гапона»)[1234]. В 1919 эмигрировал в Палестину, там прославился электрификацией страны. Там – он показал, что способен строить; но в свои ранние годы в России – он не инженерствовал, а разрушал. – Не услеживаем дальнейшей судьбы «студента Циона» – безответственного взмутчика бессмысленного свеаборгского мятежа, а сам благополучно избежал массового убоя.
Кроме эсеров, с каждым годом подрастали и новые социал-демократические борцы, говоруны и теоретики. Одни казались очень значительными на короткий период в узком кругу, как Александра Соколовская, оставшаяся в истории лишь тем, что была первой женой Троцкого и матерью двух его дочерей. – Незаслуженно мало остались отмечены Зиновий Литвин-Седой, начальник штаба краснопресненских дружин в московском вооружённом восстании; Зиновий Доссер из руководящей «тройки» того восстания. Ещё из вожаков московского восстания – «Марат» – В. Л. Шанцер, Лев Кафенгаузен, Лубоцкий-Загорский (почти на столетие давший свой псевдоним Сергиеву Посаду) и Мартын Мандельштам-Лядов, член Исполнительной Комиссии РСДРП по руководству вооружённым восстанием[1235]. Другим – как Ф. Дану или О. Нахамкису – ещё только предстояло крупно профигурять, в Семнадцатом году.
Несмотря на неприязнь к евреям со стороны Бакунина, многие пошли в вожди и теоретики анархистов. «Другие русские анархисты, например, Кропоткин, не относились отрицательно к евреям и старались привлечь» их[1236]. Среди вожаков можно выделить: Якова Новомирского, Александра Ге, Льва Чёрного, В. Гордина[1237]. Ещё один из вожаков анархистов, И. Гроссман-Рощин, с глубоким уважением, вспоминает белостокского Арона Елина: «знаменитый террорист», но не просто «красных дел мастер», «никогда не впадает… в „механический боевизм“[1238]. – «Менее терпеливая часть еврейской массы… ищет ускоренного способа для достижения социалистического строя. И такое вспомогательное средство, „карету скорой помощи“, она находит в анархизме»[1239]. – Особенно сильное влечение к анархизму испытали евреи Киева и Юга, и например в материалах о Богрове встречаем немало анархистов помельче, не вошедших в историю.
Мы уже замечали раньше, но стоит повторить: не только из-за стеснении евреи густо рвались в революцию. «Участие евреев в общероссийском революционном движении только в очень небольшой степени объясняется их неравноправием… Евреи только разделяли общее настроение» борьбы с самодержавием[1240]. Удивляться ли? Молодёжь интеллигентных семей, и русских и еврейских, годами слышавшая дома: «преступления власти», «правительство убийц», – кинулась в революционные действия со всей энергией и яростью. Так и Богров.
В 1905 еврейский историк С. Дубнов обвинил всех еврейских революционеров – «в национальной измене». В статье «Рабство в революции» он писал: «Та многочисленная армия еврейской молодёжи, которая занимает самое: видное место в рядах: Российской Социал-Демократической Партии и выдвигает там даже своих «командиров», формально порвала всякие связи с еврейством… Вы не творцы, а батраки революции или маклеры её»[1241].
Но, с ходом времени, взрослые всё сильнее одобряли свою революционную молодёжь. Это явление усилилось у нового поколения «отцов», и было, в общем, сильней у евреев, чем у русских. Член Государственной Думы Мейер Бомаш десятью годами позже (1916) заявит: «Мы не раскаиваемся, что евреи участвовали в освободительной борьбе… Они боролись за вашу свободу»[1242]. – А полгода спустя, уже в озарении новой Революции, в марте 1917, знаменитый адвокат О. О. Грузенберг, перед руководителями Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов, страстно и с основанием заявит: «Мы щедро отдали революции огромный „процент“ нашего народа – почти весь его цвет, почти всю его молодёжь… И когда в 1905 г. восстал революционный народ, в его ряды с неудержимой силой потекли без счёта еврейские борцы»[1243]. Об этом и другие: «Историческая обстановка для еврейских масс в России сложилась так, что они не могли не быть активнейшими участниками революции»[1244]. – «Евреи связали судьбу еврейского вопроса в России с торжеством в ней прогрессивных идей»[1245].
Общий накал российского революционного движения несомненно усиливался от накала еврейских революционеров.
Но одна разночинная, интеллигентская и ремесленная молодёжь не могла совершить революции. Из первых задач было: захватить, увлечь, повести в бой русских индустриальных рабочих, и особенно петербургских. Однако, отмечает тогдашний директор Департамента полиции: «В начальной стадии своего развития рабочее движение… было чуждо политических вожделений». И даже перед самым 9 января на «экстренном собрании рабочих 27-го декабря рабочими был выгнан из залы еврей, пытавшийся произнести агитационную речь политического характера и разбросать прокламации, и были задержаны три еврейки, агитировавшие на политической почве»[1246].
Чтобы действенно увлечь петербургских рабочих, понадобилась псевдоправославная агитация Гапона.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.