Крысы в опере
Крысы в опере
ДЖУЛИАН: Мы обговорили все пессимистические сценарии, и теперь я хочу обсудить потенциальный сценарий, при котором все будет очень хорошо. Сетевая молодежь становится все более радикальной, а сегодня это бо?льшая часть молодежи мира. С другой стороны, мы наблюдаем за отчаянными попытками анонимизации, за борьбой за свободу публикации контента, свободу от цензуры, которую проталкивает широкий спектр госструктур и взаимодействующих с ними частных компаний. Предположим, что ход событий окажется наиболее благоприятным. Что нас тогда ждет?
ДЖЕЙКОБ: Думаю, нам нужно право читать и говорить свободно, без каких бы то ни было исключений, без исключений для любых людей на планете, без исключений вообще, если перефразировать Билла Хикса[129]. Он имел в виду образование, одежду и еду, но к этой формуле можно свести и то, о чем идет речь и у нас: право читать и говорить свободно есть у каждого из нас. Отсюда — право на анонимное высказывание, возможность переводить деньги без вмешательства третьих лиц, возможность свободно путешествовать, возможность исправлять личные данные в информационных системах. Любые инфосистемы должны быть прозрачны и подконтрольны пользователям.
ЭНДИ: Я бы добавил: по мере появления новых способов обработки данных в Сети и с учетом доступности криптографии, сервисов вроде Tor и т. д. объем информации, которую можно запретить, становится все меньше, и власти это понимают. Они осознают, что сегодня действовать втайне получится только на протяжении какого-то времени, что рано или поздно правда выйдет наружу, — и очень хорошо, что они отдают себе отчет. Методы властей меняются. Они понимают: их действия однажды подвергнутся оценке. Это означает также, что власти будут расширять практику информаторства. Скажем, закон Сарбейнса—Оксли требует от компаний, зарегистрированных на биржах США, создавать инфраструктуры для информаторов, чтобы люди, которые хотят сообщить о преступлениях начальства, имели такую возможность и не подвергались преследованиям со стороны тех, на кого донесли[130]. Хорошо, что власть понимает, что происходит, — в долгосрочном плане это добавит процессу стабильности.
ЖЕРЕМИ: Дополняя Джейка, скажу, что мы должны донести до всех и каждого: свободный, открытый и универсальный интернет — это, вероятно, важнейшее средство решения глобальных проблем, а защита Сети — одна из основных задач, стоящих перед нашим поколением, и когда кто-то где-то — государство ли, частная ли компания — ограничивает право группы людей на доступ к интернету во всей его полноте, страдает в целом интернет. Тем самым ограничивается человечество. Как мы видим, наши коллективные действия увеличивают политическую цену такого рода решений, а значит, все люди со свободным доступом в интернет могут им противостоять. Мы начинаем понимать, что граждане Сети обладают весом при решении политических вопросов, что мы способны заставить наших избранных представителей и наши правительства отчитываться перед нами за неверные решения, влияющие на наши фундаментальные права и на свободную Глобальную сеть. И я уверен, что нам нельзя сидеть сложа руки. Следует и дальше делиться знаниями о том, как бороться за свои права. Совершенствовать наши методы, рассказывать о способах влияния на парламент, разоблачать политиков, вскрывать то, как промышленные лобби воздействуют на процесс принятия решений. Нам следует и дальше создавать сервисы, позволяющие гражданам более эффективно развивать децентрализованную зашифрованную инфраструктуру, и обладать собственной инфраструктурой коммуникации. Нам следует пропагандировать наши идеи, чтобы построить мир лучше прежнего. Мы уже начинаем это делать — и нам не следует останавливаться.
ДЖУЛИАН: Джейк, если прочесть описание проблем интернета, например, в книге Евгения Морозова, окажется, что шифропанки предвещали эти проблемы давным-давно[131]. Мы ни в коем случае не ограничивались нытьем по поводу расцветающей слежки и т. п.; мы знали, что способны, а на деле — должны готовить инструменты для новой демократии. Мы можем создавать их собственным умом, распространять среди других людей и организовывать коллективную оборону. Технология и наука не нейтральны. Некоторые формы технологии дают нам фундаментальные права и свободы, о каких многие мечтали так долго.
ДЖЕЙКОБ: Именно так. Думаю, главное, что мы должны донести до людей, — особенно до подростков 16—18 лет, желающих изменить мир, — это то, что никто из сидящих здесь и вообще никто в мире не рождается с достижениями, о которых потом пишут на могильных плитах. Все мы создаем альтернативы реальности. Каждый из нас в этой комнате создавал такие альтернативы — и любой человек, особенно с интернетом, имеет право делать то же самое в своем контексте. Не то чтобы люди были обязаны преобразовывать мир, но если они хотят — это в их власти. Меняя реальность, они тем самым воздействуют на жизни множества людей, что особенно верно в интернете. Сеть усиливает альтернативы и аккумулирует их.
ДЖУЛИАН: То есть, создав что-то, ты можешь подарить это миллиардам пользователей.
ДЖЕЙКОБ: Участвуя в разработке анонимной сети — вроде того же проекта Tor, — ты помогаешь создавать альтернативу анонимной коммуникации, ранее не существовавшей.
ЖЕРЕМИ: Ты свободно делишься знаниями и создаешь коммуникационные каналы, по которым знания распространяются беспрепятственно. Tor, бесплатная и открытая программа, столь популярна именно потому, что свобода заложена в ней на базовом уровне. Мы создаем заведомо свободные альтернативы, технологии и модели.
ДЖЕЙКОБ: Свободному миру требуется свободное программное обеспечение, а еще нам нужно свободное и открытое аппаратное обеспечение.
ДЖУЛИАН: Свободное ПО — то есть программы с открытым исходным кодом, позволяющим их переделывать и смотреть, как они работают?
ДЖЕЙКОБ: Именно. Нам нужно ПО, которое открыто в той же мере, в какой при демократии открыты законы, — чтобы каждый мог изучить программу, изменить ее, понять, как она работает, и убедиться: да, она делает именно то, что должна. Свободное программное обеспечение, свободное и открытое аппаратное обеспечение[132].
ДЖУЛИАН: Как говорили шифропанки, код — это закон.
ЖЕРЕМИ: Это слова Ларри Лессига.
ДЖУЛИАН: В интернете все, что вы делаете, определяется существующими и функционирующими программами, потому код — это закон.
ДЖЕЙКОБ: Именно, и, следовательно, можно создавать альтернативы, особенно в части программного обеспечения, но еще и в части 3D-принтеров или сообществ вроде существующих хакспейсов — тоже[133]. Ты можешь содействовать созданию альтернатив, и самое главное тут — убедить людей в нормальности этого процесса, чтобы они социально привыкли создавать свои трехмерные объекты, модифицировать свое программное обеспечение, чтобы они знали: если кто-то — кто бы он ни был — запрещает все это делать, он не предоставляет доступ в интернет — он заманивает клиентов в «фильтрнет», в «цензорнет» и не заботится о них так, как должен. Каждый из нас живет ради свободного будущего, и люди должны знать, что они могут внести свой вклад в лучший мир для грядущих поколений, да и для нашего тоже. Вот почему я здесь: если я не поддержу Джулиана сейчас, не помогу ему выстоять, какой лучший мир я создам? Какой знак я подам, если позволю помыкать собой стаду свиней? Никогда и ни за что! Мы обязаны строить новый мир, мы обязаны преобразовывать существующий. Как говорил Ганди: «Если хочешь что-то изменить, ты должен измениться сам», — и если ты желаешь, чтобы машина дала сбой, ты должен стать сбоем[134]. Я процитировал веб-комикс A Softer World, а не совсем то, что сказал Ганди, но, я думаю, люди должны осознать, что нельзя сидеть и ничего не делать, что нужно действовать, — и, хочется надеяться, они это поймут[135].
ЭНДИ: Полагаю, у нас есть все шансы увидеть, как кто-то примет от нас эстафету и отправится дальше. Альтернативы создаются теми, кто не удовлетворен нынешней ситуацией или предлагаемым выбором.
ДЖУЛИАН: Расскажи в этом контексте о компьютерном клубе Chaos.
ЭНДИ: Опять Chaos… фнорд! [136]
ДЖУЛИАН: Другого такого в мире нет.
ЭНДИ: Компьютерный клуб Chaos — это галактическая хакерская организация, пропагандирующая свободу информации и прозрачность технологии. Наша цель — свести людей и технический прогресс, чтобы общество и технология взаимодействовали друг с другом.
ДЖУЛИАН: При этом вы вторгаетесь в политику.
ЭНДИ: Chaos стал площадкой для хакерских дискуссий, в которых участвуют несколько тысяч членов клуба, часть из них — немцы, но мы не считаем, что живем в Германии, мы считаем, что живем в Сети, и, может быть, такое мировоззрение тоже привлекает людей. Мы отлично ладим с хакерскими группами во Франции, Америке и других странах.
ДЖУЛИАН: Как ты думаешь, почему Chaos появился именно в Германии? Там его сердце, оттуда он распространился по всему свету.
ЭНДИ: Немцы всегда пытаются структурировать реальность.
ЖЕРЕМИ: Немецкие инженеры — лучшие.
ДЖУЛИАН: Я думаю, тут есть еще кое-что. Берлин, падение Восточной Германии.
ЭНДИ: Тут есть много всякого. Германия поступила с другими странами так ужасно, как никто до нее, и, возможно, мы чуть лучше защищены от таких вещей, как милитаристские настроения. Мы через них прошли, мы развязали войну, нас очень сильно наказали, мы вынесли из этого урок, так что сегодня в немецких школах учат децентрализованному мышлению и антифашистскому поведению, учат тому, как противостоять созданию тоталитарного государства, — ведь мы его уже создавали, причем наихудшее в истории. Отчасти поэтому можно сказать, что Chaos — немецкий феномен. Вау Холланд, отец-основатель нашего клуба, тоже был политическим активистом. Я стоял рядом с отцом Вау у его могилы — сын ушел раньше, — и отец не произносил красивых речей. Он сказал: «Чтобы на немецкой земле никто и никогда не создал воинственное тоталитарное государство». Для меня эти слова человека, который хоронил сына, стали ключом к пониманию того, почему Вау старался убеждать других, заботился о них, был миротворцем, делился идеями, а не ограничивал их, действовал неагрессивно и всегда стремился к сотрудничеству.
Концепция совместного создания чего-либо — движения за открытый исходный код и т. п. — быстро распространилась по миру и совпала с концепциями американских шифропанков, Джулиана Ассанжа с его WikiLeaks и пр. Теперь это глобальная концепция, швейцарские, немецкие, итальянские хакеры привносят в нее очень разные децентрализованные культурные установки — и это хорошо. Итальянские хакеры ведут себя совсем не так, как немецкие, — куда бы итальянцы ни приехали, они повсюду готовят вкусную пищу, а немцам нужно, чтобы все было разложено по полочкам. Я не говорю, что кто-то лучше, а кто-то хуже, я лишь хочу сказать, что у каждой децентрализованной культуры есть свои прекрасные аспекты. На итальянской конференции ты идешь на кухню и попадаешь в рай; в немецком хакерском лагере у тебя есть чудесный интернет, а на кухню лучше не смотреть. Но все мы так или иначе создаем что-то. И, я думаю, нас объединяет какое-то общее сознание, не имеющее никакого отношения к национальной идентичности — не важно, немец ты, итальянец или американец, — мы все хотим решать проблемы, мы хотим работать сообща. Мы рассматриваем цензуру в интернете и войну, объявленную властью новой технологии, как некие эволюционные трудности, которые нам надо преодолеть.
Мы на пути к пониманию того, как решать проблемы, а не просто их выявлять, и это не может не радовать. Вероятно, нам придется сражаться со всякой ерундой не знаю сколько еще лет, но в конце концов придет поколение политиков, для которого Сеть не будет врагом, и оно поймет, что это не проблема, а часть решения проблемы. Наш мир по-прежнему зиждется на оружии, на власти секретов, на соответствующем экономическом базисе, однако ситуация меняется, и я уверен, что мы сегодня — важный фактор в процессе принятия политических решений. Мы обсуждаем различные темы с самых разных сторон — собственно, именно этим давно и успешно занимается Chaos. Мы не однородная группа, в клубе есть люди с самыми разными взглядами. По-моему, здорово то, что мы сейчас собрались и не можем сразу дать ответы — мы только ставим вопросы, бомбардируем друг друга разными идеями и смотрим на итог. Такое обсуждение должно продолжаться, и для этого нам нужен свободный интернет.
ДЖУЛИАН: Я спросил о том, что нас ждет при наиболее благоприятном варианте развития событий. Самопознание, разнообразие и сети свободного волеизъявления. Высокообразованные люди по всему земному шару — я имею в виду не формальное образование, а понимание того, как функционирует наша цивилизация на политическом, промышленном, научном и психологическом уровне, — как результат свободного коммуникационного обмена, стимулирующего новые живые культуры и максимальную диверсификацию индивидуальной мысли, более эффективного волеизъявления регионов, волеизъявления групп по интересам, способных быстро образовывать сети и обмениваться ценностями, невзирая на географические границы. Возможно, именно это мы видели во время «арабской весны» — панарабские активисты объединялись через интернет. Когда мы работали с сайтом Nawaat.org, создавшим Tunileaks, который в обход цензуры дореволюционного Туниса публиковал переписку местного МИДа, я напрямую ощущал фантастическую силу Сети, доставлявшей информацию туда, где она была нужна, и эта работа себя оправдала — благодаря в том числе нашим усилиям в Тунисе началась революция[137]. Я думаю, что борьба за свободное волеизъявление неотделима от нашей борьбы.
При благоприятном сценарии наша цивилизация начнет познавать саму себя, потому что прошлое не может быть уничтожено. А значит, новые тоталитарные государства не возникнут — им станут препятствовать свободное движение информации, возможность общаться приватно и сговариваться против тоталитарных тенденций, а также способность микрокапитала бесконтрольно уходить из государств, негостеприимных к людям.
С подобными предпосылками можно создать самые разные политические системы. Если бы Утопия существовала, для меня она была бы антиутопией. Я считаю, что настоящие идеалы утопии — это прежде всего разнообразие систем и моделей взаимодействия. Посмотрите на бурное развитие новых культурных продуктов, на то, как меняется язык, как субкультуры формируют не существовавшие ранее механизмы взаимодействия, невозможные без Сети, — и вы поймете, что интернет действительно открывает нам новое будущее.
Вместе с тем я вижу очень сильные тенденции к однородности и универсальности, к тому, что вся наша цивилизация превратится в один большой рынок, где действуют нормальные для рынка факторы и в разрезе каждого сервиса и продукта есть лидер, второй и третий по значимости игроки, а также аутсайдеры, которые никак не влияют на ситуацию. Возможно, нас ждут массовая гомогенизация языка, массовая гомогенизация культуры и массовая стандартизация, благодаря чему быстрый обмен информацией станет еще более эффективным. Боюсь, пессимистический сценарий тоже весьма вероятен, между тем уже сегодня мы живем в мире транснациональной слежки и бесконечных войн дронов.
Я вспомнил о том, как тайком пробрался в Сиднейскую оперу, чтобы послушать «Фауста». Сиднейская опера в темноте необычайно красива, это величественное, ярко освещенное здание, восстающее из воды и возносящееся в ночное небо. После представления я вышел на улицу и увидел трех женщин, которые разговаривали у парапета перед потемневшим заливом. Та, что постарше, говорила о проблемах с работой — а работала она, как выяснилось, агентом ЦРУ, — о том, как жаловалась в особый комитет Сената по разведке и т. д., и все это она излагала тихим голосом своей племяннице и еще одной женщине. Я подумал: «Ух ты! Агенты ЦРУ и правда ходят развлекаться в Сиднейскую оперу!» Потом я заглянул через массивные стеклянные панели в фойе — и вдруг увидел среди роскошества и великолепия водяную крысу, которая бежала по полу, то и дело останавливалась, запрыгивала на столы, покрытые изящными скатертями, лакомилась любыми яствами, прыгала на стойку с билетами и вообще развлекалась как могла. Я понял, что это и есть самый вероятный сценарий будущего: ограничивающая, однородная, постмодернистская транснациональная тоталитарная структура невероятной сложности, полная абсурда, девальвирующая всё и вся, а внутри этой невероятной сложности — пространство, по которому могут перемещаться только умные крысы.
Таков положительный аспект неблагоприятного развития событий. Мы идем к транснациональному государству тотальной слежки, вооруженному дронами, с сетевым неофеодализмом транснациональной элиты. Это будет не элита в классическом смысле слова, а сложное многостороннее взаимодействие, в которое выльется общение и смешение разнообразных национальных элит. Вся коммуникация окажется под контролем, ее станут непрерывно отслеживать и записывать, в процессе слежки каждый человек будет идентифицирован, и новый истеблишмент получит о вас полную информацию — от вашего рождения до вашей смерти. Десять лет назад все это казалось невозможным, а сегодня тотальная слежка — почти реальность. В результате нас ждет мир всеобщего контроля. Если бы вся собранная информация была обнародована, глобальная цивилизация смогла бы поколебать систему и сама решила бы, каким путем ей идти. Но без существенных перемен этого не произойдет. За большинством так или иначе следят, и власть внутри этой схемы принадлежит избранным, которые, я подозреваю, тоже обрадуются дивному новому миру. Одним из элементов системы станет гонка армий дронов, которые уничтожат четкие границы между странами — эти границы сложились в результате борьбы за физические элементы ландшафта, а дроны преодолеют их и начнут бесконечную войну, когда борющиеся за влияние сети станут трясти мир, требуя от врагов уступок. На этом фоне людей буквально похоронит под собой невозможная бюрократическая математика.
Как нормальный человек может быть свободным внутри такой системы? Ответ очень прост: никак. Это нереально. Конечно, внутри любой системы существуют те или иные ограничения, но в грядущем все те свободы, которые мы получили в ходе биологической эволюции и культурной адаптации, будут полностью уничтожены.
Думаю, единственными, кто сохранит свободу, которой человечество обладало, скажем, двадцать лет назад — а тотальная слежка уничтожила почти всю нашу свободу, только мы этого пока не осознали, — будут высокообразованные элементы системы. Свободной останется только взбунтовавшаяся элита, разбирающаяся в технологиях. Умные крысы, бегающие по зданию оперы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.