ПИСЬМО IX

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПИСЬМО IX

Впервые — ВЕ, 1886, № 10, стр. 687–700.

Сохранилась черновая рукопись, которая имеет сложную историю.

В январе — феврале 1884 года Салтыковым была задумана и начата

1 См. «Бюллетень рукописного отдела Пушкинского дома». IX. М. — Л., 1961, с. 59–60.

(написано вступление) сказка «Пестрые люди» (рук. № 2161, стр. 400–402). Самое начало ее, в редакции, несколько отличающейся от первой (от: «Пестрое время, пестрые люди» до: «…что ни поступок, то предательство и измена» — стр. 400; ср. стр. 376), было перебелено на листе, где уже ранее было написано и зачеркнуто «Письмо к пошехонцам» (рук. № 215, см. стр. 524). На этой стадии работа прекратилась по причинам, изложенным в письме к Н. К. Михайловскому от 8 февраля 1884 года: «Ужасно обидно: задумал я сказку под названием «Пестрые люди» написать (об этом есть уже намек в сказке «Вяленая вобла»), как вдруг вижу, что Успенский о том же предмете трактует![76] Ну, да я свое возьму не нынче, так завтра».

Закончив и опубликовав в июне 1885 года «Письмо VII», Салтыков приступил к работе над следующими «письмами», в том числе над «Письмом IX», и, возможно, именно тогда решил использовать незавершенную «сказку» (точнее — вступление к ней). Однако тяжелая болезнь прервала дальнейшую работу. 23 августа Салтыков писал M. M. Стасюлевичу, что «так безнадежно болен, что потерял всякую способность к труду». «Не читаю и не пишу, — продолжал он с горечью. — Мне это тем более досадно, что материал для «Пестрых писем» был у меня уже собран. В особенности жалко главы о пестрых людях, которою хотел я заключить письма».

Работа над «Письмом IX», начатая еще летом 1885 года, но завершенная лишь к августу 1886 года, отражена в черновой рукиписи (№ 215). Салтыков меняет заглавие «Пестрые люди» на «Пестрые письма», вписывает на полях первый абзац нового произведения («В пестрых письмах <…> пропуск» — см. стр. 376.) Затем, после ранее написанного на листе фрагмента сказки «Пестрые люди» (см. стр. 400), знаком вставки и указанием «на другом листе» Салтыков отсылает к другой рукописи (№ 216), в которой зачеркивает не только ту часть текста, которая была перенесена ранее в рукопись (№ 215), но и три фрагмента, оставшиеся от первоначального замысла «сказки». Далее следует вновь написанный текст собственно «Письма IX». Точная дата его завершения определяется письмом А. Н. Пыпина к M. M. Стасюлевичу от 20 августа 1886 года, в котором тот сообщал, что «сию минуту получил письмо от М. Е. Салтыкова, который просит ему оставить место и на октябрь — статья у него готова» (ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 1188, л. 118). На следующий день, в письме к тому же адресату, рассказывая о посещении вчера только что переехавшего с дачи Салтыкова, Пыпин прибавлял: «Сегодня дал он еще одно — последнее — «Пестрое письмо», которое я и прочел на обратном пути сюда. Недурно очень. Я опять сдам его теперь же в типографию и скажу, чтобы послали Вам тотчас» (там же, л. 121). Ознакомившись с содержанием очерка, Стасюлевич 9/21 сентября отвечал Пыпину: «О новом «Пестром письме» на октябрь я немедленно написал в типографию; да и действительно там ровно ничего нет, что могло бы вызвать на «размышления» (ГПБ, ф. 621, ед. хр. 836, л. 62 об.-л. 63).

Однако оптимизм Стасюлевича не оправдался. Доклад В. М. Ведрова в С.-Петербургский цензурный комитет (27 сентября) об октябрьском номере «Вестника Европы» посвящен одним только «Пестрым письмам».

«Статья «Пестрые письма», — писал цензор, — характеризует настоящее положение нашего общества. «Проворовались людишки, остатки совести потеряли» (стр. 687). Это те люди, которые следуют направлению правительственному; их три сорта: 1) коноводы, 2) поддакиватели, 3) Молчалины (plebs) (стр. 688). Это — физиологический очерк влияющих лиц и подчиняющихся государственной системе. Он дышит презрением и оплеванием этих тружеников государства.

Представитель первого сорта — Скорняков, из либерала делается опричником беспримесным, надрывающим себя ради целей, имеющих только абстрактное значение (стр. 694). «Он — хам», участвовавший во всех реформах: «плакали отцы, плакали матери, а он, сильный медным лбом и камнем в груди, шел дальше и дальше вглубь» (стр. 674).

Ко второй категории относятся «люди, замученные жизнью», «попались и бьются там, не подавая голосов». Автор сожалеет, что у них нет героизма политического, и надеется, что в нем скоро не будет надобности (стр. 698). Иронизируя, он предрекает «время, всех освещающее», когда исчезнут истязания, умолкнут вопли.

К третьей категории автор относит «живой рабочий инвентарь — plebs».

«Сплошной массой наполняя канцелярию, они до того сродняются с атмосферой «своего места», что перестают даже различать, чем там пахнет» (стр. 698).

Это не сатирический легкий обзор пороков современного общества, это — проклятие, произнесенное над людьми правительственного строя, которых автор величает «подневольной апостазиею» (стр. 697, 700), «игом апостазии». Какой же может быть результат такого ужасного положения, столь позорно описанного, так жестоко выставленного на вид всех истинно честных людей?

Автор не говорит прямо, но указывает, что суд истории пройдет молчанием о людях двух последних категорий.

По нашему мнению, вся статья — протест против современного порядка и лиц действующих. Не полагая возможным арест книги, имею честь довести до сведения комитета дурное содержание статьи» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 2, 1865 г., ед. хр. 102, ч. 2, лл. 100–101; неточно в книге: В. Евгеньев — Maксимов и Д. Максимов. Из прошлого русской журналистики. Л., 1930, с. 73–74)

При обсуждении доклада В. М. Ведрова на заседании С.-Петербургского цензурного комитета (2 октября) председательствовавший на нем Е. А. Кожухов заявил, что «о содержании статьи им доложено начальнику Главного управления по делам печати» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 27, 1886 г., ед. хр. 514, лл. 375–376). В связи с этим комитет постановил «принять доклад к сведению».

О «пестроте», характеризующей русскую жизнь, Салтыков писал в заключении «Письма четвертого» (1881) цикла «Писем к тетеньке», называя и самое это письмо «пестрым» (т. 14, стр. 304). Эволюцию «пестрой массы» от «недоумения» и «стыдливости» к поддержке лозунга «да здравствуют ежовые рукавицы!» Салтыков конспективно, в виде «намека» (см. стр. 520), изобразил в сказке «Вяленая вобла». Отказавшись от «сказочной» интерпретации сюжета о «пестрых людях» и используя начало предполагавшейся «сказки» в качестве вступления к «Письму IX», по жанровой своей природе не имеющему ничего общего со «сказкой», Салтыков характеризует в этом письме все три разряда «пестрых людей», а не только тип молчалинский, в сущности, уже исчерпанный «Господами Молчалиными». Больше того, художественно индивидуализируется как раз не бессознательный представитель «пестрой массы», не Молчалин, а деятельный ее «коновод и зачинщик», пестрящий сознательно и целеустремленно, активный идеолог и агент «пестроты». Это было отмечено и современной критикой. Внимание сатирика, писал, например, А. И. Введенский, «должно было остановиться не на тех несчастных, для которых двоязычие есть истязание, и не на тех, кто бессознательно совершает свое пестрое дело, а на «первообразе», по его выражению, который преимущественно и может служить объектом сатирического отношения <…> Рассказывая судьбу этого представителя предательства, автор, как всегда, дает меткие характеристики нашего общества. Но существенный смысл этого лица и окружающего его общества в вопросе не о том, как могут существовать подобные люди, — где же их нет! — а о том лишь, как возможно, чтобы Скорняковы играли в обществе ту выдающуюся роль, которая достается им. В этом, собственно, главная тягостная сторона картины, изображаемой автором. Страшно не то, что зло существует, а что оно становится главным двигателем жизни, превращающим в зло и те безразличные элементы двух последних категорий «пестрых людей», которые, при торжестве добра и правды, были бы на стороне их, хотя и без всякой способности инициативы, послужили бы их целям, их еще большему торжеству в обществе».[77]

Стр. 377. Помните, я однажды рассказал, как свинья Правду чавкала… — Имеется в виду аллегорическое сновидение «Торжествующая свинья, или Разговор свиньи с Правдою», включенное в состав «За рубежом» (т. 14, стр. 200–202).

Стр. 378…о распределении богатств… — См. прим. к стр. 241.

Стр. 379…мы танцуем на вулкане. — Выражение, которым характеризовал современное положение России M. H. Катков.

Стр. 380…называло их кутейниками. — Презрительное наименование лиц духовного сословия.

Стр. 381…на столбцах одной «уважаемой» московской газеты… — то есть в «Московских ведомостях».

Прошла питейная реформа… — См. прим. к стр. 278.

…попал в обрусители. — То есть в качестве чиновника осуществлял правительственную политику в Польше после подавления восстания 1863 г.

Стр. 382…предпочел стоячую магистратуру сидячей. — Стоячая магистратура (франц. magistrature debout) — прокуроры; сидячая магистратура (франц. magistrature assise) — судьи.

Стр. 383. Прежде были Кочубеи, Панины, Долгорукие, Голицыны, а нынче — Скорняковы да Боголеповы. — Возможно, намек на Каткова и Победоносцева.

Стр. 384…суд общественной совести — суд присяжных…в основе этого суда лежит одна анархия — Нападки на новый суд составляли один из постоянных мотивов реакционной политической публицистики 80-х годов (см., например, прим. к стр. 256). Один из таких публицистов писал: «Очевидно, что возникший <…> в России, в 1864 году, суд присяжных — не столько суд общественной совести, как его у нас назвали, сколько общественный самосуд в самом широком смысле, не имеющий никакой связи с государственным судом, не существующий ни в одной монархии» (Виктор Фукс. Суд присяжных. — PB, 1885, № 3, с. 44).

Стр. 385…в деле подневольной апостазии… — Апостазия — (лат. apostasia) — отступничество, ренегатство.

Стр. 386…«время, всех освещающее»… — Из манифеста 19 февраля 1861 г.

Стр. 387. По праздникам он режет пирог той самой рукой, которая неведомо кому разбила существование. — Реминисценция из «Господ Молчалиных»: «Я видел однажды Молчалина, который, возвратившись домой с обагренными бессознательным преступлением руками, преспокойно принялся этими самыми руками разрезывать пирог с капустой» (т. 12, стр. 12).

…той грызущей семейной боли, которая сторожит их впереди… — Речь идет о возмездии, которое понесут Молчалины в своих детях («Чужую беду руками разведу», «Больное место» — т. 12; «Счастливец» — т. 16, кн. вторая).