Родина, не предавай меня
Родина, не предавай меня
С Александром Чикуновым мы встретились воскресным вечером в тихом московском переулке на Ильинке. Щебетание птиц, солнце и дрема. Кроме нас никого. Тихое вялое спокойствие госпитального двора. Может, именно поэтому он и начал рассказывать о ранении.
— Впервые на войну я попал в Сумгаите. Когда нас привезли, все только начиналось. На перекрестке улиц Дружбы и Мира собралась толпа — тысяч пятнадцать человек. Между ними — бээмпэ какого-то пехотного училища. Я не знаю, кто сидел в этих бэхах — армяне или азербайджанцы. Главный у них был капитан. И вот этот капитан вдруг вскидывает автомат и начинает стрелять по толпе. Тридцать боевых патронов в упор по скоплению людей. Толпа отхлынула. Раненные, убитые, крики… А этот капитан вытаскивает из люка механика-водителя, садится на его место и на полной скорости врезается в толпу. И начинает давить людей, разворачиваться на них. То на одной гусенице, то на другой. Представляешь, что там было? Каких только трупов мы не навидались… Бэха была кровью заляпана по самую башню. На этом перекрестке — улицы Дружбы и улицы Мира — было положено начало всех войн. После этого я и стал писать.
Чикунов достает сигареты. Закуриваем. Он продолжает.
— Я в армии отслужил тридцать два года, и от армии у меня осталось ощущение не товарищества, а предательства. Предательство было страшное. Как их убивали, этих мальчишек. Свои же. "Градом", артиллерией. В Грозном однажды нас набилось на консервном заводе как селедок в бочке. Кругом чехи. Нас разделяло метров сто, не больше. И командующий вдруг отдает приказ на артподготовку. За двенадцать километров с Толстой-Юрта начинает работать тяжелая артиллерия. На таком расстоянии разлет в сто метров обычное дело. Два часа нас утюжили «саушками». Там горы трупов были, горы… Я ходил к командующему, просил прекратить огонь. Меня назвали паникером — ты, мол, боишься потерять десяток другой солдат. Когда в бронежилет мне рикошетом угодила задница от снаряда — огроменный осколок, я пошел к командующему и швырнул этот осколок ему на стол…
Через несколько дней нас перекинули в глубь города. Я был с отрядом СОБРа. Сидим на броне, вдруг пригоняют толпу мальчишек в форме — именно толпу, подразделением их назвать никак нельзя. Я спрашиваю: "Кто такие?" Резерв Министерства обороны. "Присягу принимали?" Нет. "Из автомата хоть раз стреляли?" Нет. Совсем зеленые, у них форма даже не помятая была, колом стояла. Начинается минометный обстрел. Солдаты продолжают стоять — толпой, кучками. Они даже падать без команды не умели. Представляешь, что такое минометный обстрел, когда весь двор забит людьми? Мина ударит — четыре, пять, шесть трупов… В толпе образовывается дырка, эту дырку тут же заполняют другие. Прижимаются друг к другу, как пингвины. Им страшно, они в кучи сбиваются, а тут следующая мина. Опять дырка, опять новые своими телами её заполняют. Мы с офицером собровцем начинаем их растаскивать, хватаем за одежду и в колеи от гусениц запихиваем. Я только следующего схватил, сзади разрыв. Нас вместе с ним в яму швырнуло, он первый, потом я, а на меня сверху еще один упал. Я из-под него вылезаю, переворачиваю, у него бушлат разорван, а в груди огромная дыра и еще дымится. Он в сознании был. Посмотрел на меня: "Только маме не говорите"… и умер.
"Не убит я, а ранен, я знаю,
Я живой — на меня посмотрите! —
Прошептал солдат, умирая, —
Только маме не говорите!"
"Я смотрю, как птицы взлетают,
Вы подняться и мне помогите, —
Попросил солдат, умирая,
Только маме не говорите!"
— Армия была настолько деморализована, настолько подавлена, — продолжает Чикунов. — Солдаты просто сидели и ждали, пока их убьют. Они воевать совсем не могли. В таком состоянии находились… Я у психологов потом спрашивал, что это за ступор такой — идет как зомби, автомат по земле волочит, на убитых, на внутренности наступает — ничего не видит, а глаза — белые, просто белые, зрачков совсем нет. Они говорят — ну, это уже полный абзац.
Предательство. Сплошное предательство. Вы знаете, что за сутки до расстрела колонны 245 полка под Ярыш-Марды с соседних высоток были сняты три сводных батальона? Они ушли, утром на их место пришел Хаттаб и из наших же окопов весь день долбил колонну.
Черт возьми, ну как тут не запоешь?
Вы не встречайте нас весело.
Мы не с победою прибыли.
Не говорите нам песнями,
Из нас бойцов сколько выбыло.
Сколько там наворочено,
Не прикроешься строчками.
И опять нас во всем винят.
Только не предавай меня
Родина,
Не предавай меня.
Вот и звоны плывут колокольные,
Над полями, березами грустными.
Почему мы не птицы вольные?
Разве наша вина, что мы — русские?
Ты кормила нас досыта сказками,
Не сыны тебе ближе, а пасынки.
Из огня идем в полымя.
Только не предавай меня,
Родина,
Не предавай меня.