Железный закон революций
Железный закон революций
Во время революций люди в буквальном смысле «выходят из себя». Стремятся выскочить из тесных старых одежд и сменить их новыми.
Хотя по роду занятий я — историк и литератор, но чаще всего мне, как и большинству людей, приходится думать не о прошлом, а о будущем. Прошлое только помогает спрогнозировать то, что произойдет с нами. Образно говоря, тот, кто знает историю, держит ключи от дверцы, через которую войдет в будущее. О том, что происходит с нами сегодня, я впервые задумался в… 2002 году.
Я был тогда начинающим писателем, опубликовавшим только две книги. Но они пользовались некоторым успехом, и журналисты стали брать у меня первые интервью. Одно из них вышло в очень популярном тогда киевском журнале «Академия», пытавшемся совершить практически невозможное — соединить глянец с интеллектуализмом.
Москва, 1993 г. Российская Федерация — тоже детище революции. В столице России Белый дом горел точно так же, как Дом профсоюзов в Киеве в феврале нынешнего года.
ЛАВНЫМ-ДАВНО. В этом интервью я сказал следующее: «Хочу сделать маленькое предсказание. Если будет продолжаться ситуация зажатости, начнется террор. Сначала информационный, когда для разрушения репутации других людей будут использовать интернет, грязные пиаровские технологии. Потом это может перейти в террор физический. Очень давно не было чисток и репрессий, в ходе которых уничтожались буйные и активные. А сейчас подрастает новое поколение. Мы его не замечаем, оно родилось, по большому счету, где-то в 1991 году. И оно вот-вот проявится. Молодые люди придут и увидят мир, который им не принадлежит. Увидят банки, в которых у них нет счетов, автомобили, которые едут по улицам и в которых сидят не они, поделенные земельные участки, принадлежащие не им. Они спросят: «Почему у нас всего этого нет?» И самые горячие ударятся в террор. Потому что если у тебя в руках университетский диплом, но нет работы, выбор весьма ограничен».
Иными словами, уже тогда я думал о смене поколений и возможности революции в Украине. По мере того, как напряжение в украинском паровом котле нарастало, я все чаще вспоминал это интервью. Действительность убеждала меня, что я прав. И в дни первого Майдана 2004 года. И когда в Киеве появились «Фемен» с их, на первый взгляд, абсурдным бунтом против морали, за которым проглядывал жесткий экономический расчет. И во время второго Майдана.
Советские поколения, родившиеся в 1930-е и 1940-е, на которых держалась до этого Украина, естественным образом уходили вместе со своей системой ценностей. Бандитские 1990-е выстроили политическую систему, жесткую и непроницаемую для чужаков: закрытый клуб «счастливчиков», уцелевших в междоусобицах за раздел «народной» (на самом деле — государственной) собственности. Социальные лифты отсутствовали. Вместо них процветала семейственность. Дети, сестры и любовницы «хозяев жизни» становились депутатами. Остальным доставалась в качестве утешительного приза «стабильность» и «ВЕЛИКА ПОДЯКА», как в анекдоте про колхозное собрание. А киевское метро наполняли недовольные люди из райцентров и сел, стремившие убежать из родных мест, где не осталось работы. Ориентированная на экспорт сырья экономическая модель все равно оставляла в бюджете страны ежегодную дыру в 7 млрд долларов. Могло ли ОНО в таких условиях не рвануть? Да еще при президенте, которого Анна Герман на днях назвала олицетворением быстрого обогащения и гламура? (Дословно: «Вместе с Януковичем ушла эпоха быстрых денег и гламура»…)
Кто бы мог подумать, что плоды Французской революции соберет Наполеон? Анархию всегда сменяет диктатура.
КОГДА ЛИФТ НЕ ЕДЕТ. Мы многое узнали и во многом изменились. Хотя и не нашли пока счастья. Ведь не может же быть утешением золотой батон «гламурного» президента, обнаруженный вместо золотого унитаза? Разве это тот «хлеб», которым Христос накормил тысячи страждущих?
Сказать по-честному, все было не так плохо. Страна развивалась. Домики строились. Машинки покупались. С голоду никто не умирал. Многие даже ездили на отдых — кто в Турцию, кто в Европу. Но первое железное правило революции крепло, как та бейсбольная бита, которой вооружились «мирные» активисты. ОТСУТСТВИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ЛИФТОВ.
В этом не было ничего типично украинского. Разве плохо жилось в дореволюционной России? Значительно спокойнее и сытнее, чем в раннем СССР в 1930-е. Но революция произошла. Только потому, что сыну крестьянина надоело быть крестьянином, сыну попа — попом, а местечковому еврею, жившему за чертой оседлости, — местечковым евреем. Наследственные права царской семьи, монополизировавшей политическую власть, раздражали подавляющее большинство жителей империи всех оттенков красного и белого, вплоть до кучки аристократов, убивших Распутина (напомню, что белая гвардия — тоже детище революции, только не Октябрьской, а Февральской). И царя свергли, хотя лично он был весьма неплохим человеком, с эстетическими вкусами куда утонченнее, чем у нашего последнего президента: вместо золотых батонов коллекционировал яйца Фаберже.
С точки зрения психологии любая революция — это разновидность помешательства, массовый психоз. Люди в буквальном смысле «выходят из себя». Стремятся выскочить из тесных старых одежд и сменить их новыми. Если кто-то думает, что я отделяю себя от остальных сограждан, он ошибается. Отделить себя от психоза революции НЕВОЗМОЖНО. Его переживают ВСЕ. И тот, кто ее хотел. И те, кто не хотел. И революционер. И контрреволюционер. Я тоже его пережил. И временами переживаю до сих пор. Эта боль имеет свойство накатывать в самый неподходящий момент. Временами она бывает просто непереносима. Но именно эта боль, переворачивающая душу (революция в буквальном смысле слова — «переворот») возвращает нас к жизни, заставляя выделить в ней самое ценное.
Несбыточная мечта. Один из законов любой революции гласит, что она всегда есть попыткой воплотить в действительность МЕЧТУ О БУДУЩЕМ. Французская революция выдвинула лозунги Свободы, Равенства и Братства. Октябрьская революция в России пыталась сделать реальностью РАЙ НА ЗЕМЛЕ — коммунистическое общество. И то, и другое, естественно, недостижимо. Нынешняя послереволюционная Франция (кроме первой, самой известной, в ее истории было еще четыре революции — 1830-го, 1848-го, 1870-го и студенческая 1968-го) — по-прежнему одно из самых забюрократизированных государств на Земле. А на «братьев» меньше всего похожи якобинцы, уничтожавшие своих революционных конкурентов-жирондистов и, в конце концов, уничтоженные ими на той же гильотине, которую первым «раскрутил» якобинец Робеспьер.
Украинская революция началась с мечты о Европе. Поводом для нее стал отказ Януковича подписать договор о евроассоциации. Европа мыслилась как рай. Подпишем — и все будет хорошо. Януковича нет. Политическая часть ассоциации подписана. Экономическая — тоже. Скоро все на практике убедятся, что это такое, и достижим ли рай в евроассоциации — хотя бы та его часть, которая называется безвизовым режимом. Недовольных много. Плату за коммуналку подняли в полтора раза. Зарплаты заморожены. Социальные выплаты урезаны. Стране грозит безработица. Но разве можно запретить жить мечтой?
Ведь революционеры всегда хотят поменять буквально все. Французы даже календарь придумали новый, начав отсчет времени от дня свержения королевской власти (22.09.1792 года), а привычные августы и сентябри переименовав во «фруктидоры» («дарящие фрукты») и «вандемьеры» (месяцы сбора винограда). Календарь продержался до 1805 года, когда его отменил Наполеон.
Именно он, образно говоря, собрал плоды Французской революции, хотя на заре ее этого никто не предполагал.
Все революции всегда завершаются авторитаризмом, диктатурой или… реставрацией (то есть возвращением предыдущего режима). Они ищут безграничную свободу. Даже — анархию. А приходят к порядку еще более жесткому. Русская революция 1917-го закончилась «красным царем» Сталиным. Английская революция XVII века — восстановлением династии Стюартов. Когда в 1649 году англичане отрубили голову Карлу I, кто мог сказать, что в 1660 году на трон вернется его сын Карл II, и та же Англия (точнее, почти та же!) будет встречать его радостными криками?
МОСКОВСКИЙ МАЙДАН. Кто мог предсказать приход Путина, которого теперь одни называют «диктатором», а другие — «лидером российской нации», в тот августовский день 1991 года, когда Ельцин стоял на танке возле Белого дома в Москве? А ведь это тоже было!
В нынешней России украинскую революцию восприняли настороженно. Сегодня там мэйнстрим — консервативные охранительные настроения. Причем не только наверху, но и внизу. Между тем киевская революция удивительно напоминает российскую времен Ельцина. Киевляне хотят в Европу? Москвичи тоже жаждали этого в 1991-м. Им хотелось вкусить «общечеловеческих» ценностей, о которых так долго говорил Горбачев. «Общечеловеческие» — аналог наших европейских.
Большую роль в московской революции 1991-го сыграли русские националисты. Я помню тогдашние настроения в России: «Во всех республиках СССР есть компартии, а у нас нет! Во всех республиках — свои столицы, а Москва — столица Советского Союза, а не России!» Развал Союза начался не с Беловежской пущи, а с Декларации о государственном суверенитете РСФСР, принятой 12 июня 1990 года. Именно этот документ запустил механизм «демонтажа» СССР. Аналогичное решение о суверенитете Украины было принято более чем через месяц — 16 июля 1990-го. И явно под влиянием событий в Москве.
Тогда Ельцину для прихода к власти удалось собрать в один кулак российскую либеральную мечту и российскую почвенническую. Точно так же в Киеве на Майдане произошла смычка украинских европоцентристов с ультранационалистами. Их ситуативно объединила ненависть к прежнему режиму. В обоих случаях налицо был кризис управления — Янукович так же разучился руководить страной и адекватно оценивать ситуацию, как и Горбачев. Поразительны даже такие совпадения, как попытка двух падающих лидеров построить свой маленький дачный рай в тот момент, когда все вокруг них рушилось! Падение своей власти Горбачев встретил на даче в Форосе (новую крымскую резиденцию, под ропот возмущенных масс, строили специально для него), а Янукович — в пресловутом «Межигорье». Кто скажет после этого, что история не повторяется?
Кризис элит в столицах империй всегда приводит к отпадению окраин. Пока в Москве, Париже или Киеве дерутся за власть, «колонии» отправляются в самостоятельное плавание. У каждой революции есть свой Крым. Это такое же железное правило любого революционного переворота, как и попытка воплотить Мечту. Когда в конце XVIII века якобинцы в Париже устанавливали свой «культ разума», обильно поливая его древо кровью казненных политических противников, в далекой французской колонии Сан-Доминго (Гаити) восстали негры-рабы. Они провозгласили независимость и создали свою свободную «черную» республику. Присоединить ее снова к Франции не смог даже Наполеон Бонапарт. Первое, что сделал Ленин, придя к власти, — предоставил независимость Финляндии. Точнее, даже не предоставил, а просто СОГЛАСИЛСЯ с нею, прекрасно понимая, что в противном случае получит очаг белого сопротивления прямо у изголовья «колыбели революции». В последний день уходящего 1917 года Совет народных комиссаров признал независимость Финляндии «в полном согласии с принципами права наций на самоопределение». К тому времени финская нация, как говорится, полностью вызрела — до революции страна находилась в унии с Российской империей, объединенная общим монархом. Отречение Николая II от престола автоматически расторгало и унию.
За переворот в Москве в 1991 году новой российской политической элите, состоявшей из наскоро перекрасившихся в «демократов» партноменклатурщиков младшего поколения, пришлось согласиться с «разбором» СССР и уходом из единого союзного государства «республик-сестер». На этом плата за революцию не закончилась. Междоусобица уже среди победителей осенью 1993-го, когда за власть стали бороться президент РФ и Верховный Совет (Ельцин против Хасбулатова и Руцкого), обернулась уличными боями в Москве, штурмом «Останкино» сторонниками парламента и ответным обстрелом Белого дома войсками «царя Бориса». Точное количество погибших не определено до сих пор — чаще всего называют цифру в 2000 человек. После этого возникшей на развалинах Союза стране пришлось пережить еще две чеченских войны, подавляя сепаратистские тенденции уже внутри себя самой.
Киев, 2014 г. Все революции чем-то похожи друг на друга. Это стихия, обижаться на которую невозможно.
НА КРУГИ СВОЯ. Революция — это стихия. Причем, в отличие от землетрясения или цунами, это стихия в нас самих, что делает ее особенно опасной, хотя и такой захватывающе интересной. Это изменение массового сознания, затрагивающее, тем не менее, каждого. Белогвардейский публицист граф Алексей Толстой не знал в дни революции, что станет «красным графом». Монархист доктор Булгаков не подозревал, что станет советским писателем и даже сталинистом в своей последней пьесе «Батум». Русский офицер Петров вряд ли думал, что превратится в военного министра УНР и уедет в эмиграцию как петлюровец. Петлюровские солдаты Сосюра и Довженко даже не догадывались, что их ждет судьба видных советских деятелей культуры.
На революции бессмысленно обижаться. Тот же Булгаков, при всей его сатирической язвительности, уверял, что «на революцию невозможно написать пасквиль». «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», — эти тютчевские строки стали хрестоматийными, хотя многие с ними и не согласятся.
У каждого в такие дни своя судьба. Кто-то убивает, а кто-то спасает. Одно не отменяет другого. Не осуждайте. Не впадайте в отчаяние. Вспомните библейскую фразу, которой отметил Шолохов в «Тихом Доне» могилу «бессудно убитого» Валета: «В годину смуты и разврата не обессудьте, братья, брата»… Почему-то именно она крепче других засела из этого романа мне в память.
Вспоминая революцию и Гражданскую войну, мой дед, которому в 1919-м было семнадцать, говорил: «Тодi людину вбити було раз плюнути». Но сам он никого не убил.
Самый главный закон революций состоит в том, что все они рано или поздно заканчиваются.
29 марта 2014 г.