ПИРАТСКИЙ ОСТРОВ

ПИРАТСКИЙ ОСТРОВ

Середина апреля 2004 года. Отбываю в отпуск. Место экзотическое — остров Мадейра в Атлантическом океане. От Лиссабона — 900, от побережья Африки — 500 км. Так оно и есть: «в океане остров образовался» когда-то путем вулканических катаклизмов. Ветер дует круглосуточно, и днем и ночью грохот океана не смолкает. Место обитания — удивительное, нет единого метра движения по прямой плоскости. Все время, либо задрав голову вверх, идешь и чувствуешь, как ноги превращаются в сплошные сухожилия, либо вниз, и не просто вниз, а запрокидывая тело назад, так как спуск под 35–40 градусов.

Пользуются ли здесь автотранспортом? Интересный вопрос. Дороги в горах непостижимо узкие, по рисунку это спираль сначала снизу вверх, а затем — сверху вниз. Виды умопомрачительные. С любой точки — пропасть, а дальше — океан. Растет все, что известно ботанике. Пейзаж в трех вариациях: просто скалы; скалы, поросшие не всегда понятно чем, и скалы, застроенные белоснежными отелями с красночерепичными крышами. И, конечно же, цветы. Цветы на балконах, цветы на деревьях, цветы на скалах. Все это складывайте и получите остров в океане под названием Мадейра.

Говорят, что Мадейра — излюбленное место отдыха немцев. Похоже на правду. Англичан тоже достаточно, но немецкая речь преобладает. Здесь, на Мадейре, я вдруг заметил, что пожилые немцы и англичане удивительно похожи. «Ты прав, — сказала жена, — старость одинаково уродует людей. Они теряют свою индивидуальность и становятся похожими». Наверное, это так. Встречал кого-либо, и не покидало ощущение: с этой седовласой дамой и лысым загорелым господином только что виделся. Или та пара была почти такая же, как эта. Громко говорила и так же громко смеялась.

Когда русские начали выезжать на отдых за рубеж, могло сложиться впечатление, что все наши санатории из Крыма, Сочи, Абхазии переехали сюда, на берега Испании, Португалии, Турции. Сначала русские появились среди прочих туристов, потом — прочие туристы среди русских.

Смотришь на все это и не знаешь, радоваться туристскому нашествию русских или нет. Вроде мир узнали, волной пошли. А тоска на сердце непреходящая. Года два назад проехал я вдоль набережных Крыма. Вроде и набережные есть, а набережных нет. Стоят коробки недостроенных санаторных зданий с черными глазницами пустот вместо окон. И серые бетонные панели, собранные уже, и не понять, в каком году, но точно — в прошлом веке, без излишнего архитектурного изыска, съедаемые ржавчиной в металлических стыках. И гудят они в ветреную погоду, продуваемые вдоль и поперек сквозняками.

Стоящий рядом со мной капитан катера задумчиво говорит «Уже и не покупает никто «недострой» этот. Просят оплатить снос. И правильно. Земля нужна. Земля цену имеет, а эти бетонные доты, кому нужны? Никому. Сочи еще держится». Я молчу, а сам думаю: там, на «импортных» курортах, и строят, и обновляют. Только вот что строят и для кого?

На Мадейре мы с женой встретили русского «украинца». Сам он из Донецка, потомственный шахтер. На Мадейру его занесла нужда, поехал на заработки. Сначала работал на стройке. Один отель, второй. Все скалы ими обвешаны, прилипли, как ласточкины гнезда. А затем бум прошел, все, что можно построить, построили. И наш случайный знакомый перешел в разряд обслуги одного из таких отелей. В языках лихости особой не проявил, португальский — в пределах 1000 слов. «А немецкий, английский?» — спрашиваем. Чешет затылок: «Годы не те, упустил время». Самому лет под пятьдесят. «Кем же, — спрашиваем, — в обслуге работаешь, официантом?» «Ну-у!!! Куда загнул! Официантом! Это, считай, босс. Деньги получает, заказы принимает. Посуду уже не убирает. Тут бы до помощника официанта дослужиться».

Эх, горе наше, горе российское! Что украинское, что белорусское, — нет разницы. Потомственный шахтер. И не поверишь, двадцать лет назад — самая почитаемая профессия. И ее обладатели на обложках журналов — сплошь увешаны геройскими звездами и россыпью орденов, легенда нации. Это они шли в фарватере сверх цели «догнать и перегнать». И вот, спустя двадцать пять лет, потомственный донецкий шахтер мечтает дослужиться до помощника официанта на португальском острове Мадейра.

— А дальше как? — спрашиваю. — Здесь останешься или домой вернешься?

— Вот сын закончит учебу, тогда можно и домой.

— А что дома?

— А кто его знает?

Он живет и работает здесь уже более пяти лет.

— Как же вы тут передвигаетесь? Такие подъемы, спуски. Никаких ног не хватит.

— С непривычки тяжело, конечно, — соглашается наш знакомый. — Вверх на маршрутном автобусе, а вниз — пешком.

— А машины своей нет?

— Нет, машины нет. У друга есть. Купил недавно. Не новую, правда, но все равно, машина. Он — молодец, официантом работает, живет здесь с португалкой. Немецкий сам освоил, а баба с английским помогла.

О друге мы уже не стали расспрашивать. У нашего отеля распрощались.

— А мне дальше, — сказал он. — Мой отель в самом конце побережья.

И пошел потомственный донецкий шахтер добиваться должности помощника официанта.

Эта случайная встреча по-своему примечательна. Вспоминаю то, еще недалекое наше прошлое, в котором уже активно жили и действовали те, кому нынче под пятьдесят, и ухитрявшиеся проводить отпуск на юге, либо в санаториях, либо дикарями. Почти с восторгом они разглядывали шахтерские здравницы, самые большие, самые оснащенные, самые богатые. Если, конечно, не считать здравницы ЦК КПСС, Совета Министров СССР и МПС. Именно там, в санаториях или домах отдыха с одинаковым названием «Шахтер», давались самые лучшие концерты. Артисты эстрады выбирали именно эти санатории, там их принимали лучше, чем в остальных, и всегда была гарантия успеха. Всесоюзные шахтерские здравницы. Нет-нет, в этих словах нет восторженного умиления.

Нынче иная философия, и отдых иной. Но вряд ли шахтер соберет денег на отдых с семьей не то что в Турции, а даже на берегу Черного или Азовского моря. Вот ведь какая история. Пропал класс-гегемон, растворился. Нет рабочего класса, нет класса крестьянства. Рабочие вроде еще кое-где есть. А класса нет. И опять настырный вопрос: хорошо это или плохо?

Бесклассового общества быть не может. То, что нет класса-гегемона, а значит, нет раз и навсегда определенной правящей партии — это бесспорный плюс. Но… Скрытая мечта правых, наших «апостолов» либерализма — ситуация, когда есть работники, наемные элементы, а рабочего класса нет. Иначе говоря, нет организованной силы. Пусть будут профсоюзы. Но лучше, если их будет меньше. А вот класс пролетариев не нужен.

Сложилась, по сути, алогичная ситуация: вместе с утратой доминанты отечественного производства в России, мы потеряли рабочий класс, а вместе с ним исчез в стране и фундаментальный профессионализм. Так что, господа либералы, говорить: «Все хорошо!» — увы! — нечестно. Ибо потерь больше, чем обретений.