ПРЕДЧУВСТВИЕ МРАКА

ПРЕДЧУВСТВИЕ МРАКА

Я не хотел писать эту вот главу своей книги, но обстоятельства изменились. Я оказался во главе телекомпании ТВ Центр. По вине тех же самых обстоятельств она находилась в оппозиции к преобладающим на тот момент политическим силам, олицетворяющим и власть, и предвластие. Образно говоря, обостренную оппозиционность телеканала я получил в наследство. Она была, скорее, вынужденная, ситуационная, нежели сущностная. И мне казалось, что виной всему радикальная смена власти в государстве, а вся конфликтность того времени приходится именно на президентские выборы в России после досрочного и добровольного отказа Ельцина от руководства страной. Он назвал своим преемником Владимира Путина. И Путин, никому доселе практически не известный, победил. Он, нет, не перехитрил всех. Да и такой задачи не ставилось, и навыка подобного не было. Он оказался совершенно естественным. Он начал с продолжения самого себя.

В мою комсомольскую бытность, а ВЛКСМ считался не только резервом КПСС, но и КГБ, всюду и везде, работа в «органах» воспринималась одной из вероятных ступеней на должностных лестницах. Многих в КГБ приглашали, другие шли сами, добиваясь там места, иные ждали, когда позовут. Это считалось и престижным, и рангово весомым. И хотя лично у меня с этим ведомством исторически сложились непростые отношения, знакомых в той среде было достаточно. Так вот, в одном из жестких разговоров, когда КГБ никак не рассчитывало, что политическая история повернется к нему спиной, один чин, сверхвысокий в этом ведомстве, мне назидательно сказал: «Мы в этом мире для того, чтобы выстраивать порядок. Вы — писатели, чтобы разрушать и раскачивать, а мы, чтобы выстраивать». Интересно, я никогда не думал об этой вот особенности сказанного глагола «выстраивать». Не строить, не устанавливать, не созидать, а выстраивать. Это у них, у чекистов, в крови, что ли? Не строить, а ставить в строй, в линию. «На первый-второй рассчитайсь!» По локоть чистые руки и холодная с одной мыслью о порядке голова. Генерал, кстати, был достаточно образованным, пробовал сочинять стихи и «хорошую прозу», консультировал фильмы, а посему был вхож в киношные и литературные сферы. Каждый из нас — продолжение себя и только себя.

Странно, мне никогда не приходил на память этот случаи. И вдруг… Казалось бы, триумфальное избрание нового президента в первом туре голосования с превосходным результатом 51 %. Человека, ранее не известного, рекомендованного предшественником, популярность которого на излете не превышала 7 % и которого народ в добровольную отставку проводил, практически молча, без сожаления. И вдруг — Путин Владимир Владимирович, подполковник КГБ. Из тех, кто выстраивает порядок. И, не исключено, что порядок новый.

Губернаторы, на марше сменившие симпатии, поспешили немедленно отрапортовать о своей верности и, очевидно, имели расчет на безусловную ответную благодарность нового президента. Будем справедливы, именно губернаторы сделали победу Путина на выборах бесспорной. И перелом настроений губернаторов в пользу Путина Березовский считал своим главным достижением.

Резкий отрыв в общественных симпатиях, который продемонстрировал Путин, насторожил губернаторов. Складывалась ситуация, при которой Путин мог одержать победу и без их помощи. Возможно, не такую внушительную, но выигрыш был реальный. И губернаторы решили не рисковать, не распылять свои симпатии.

Я часто теряюсь, услышав очередной вопрос, как следует относиться к новому президенту. Уважительно, как требуют того конституционные нормы, когда ты воспринимаешь персону через призму ее функциональных отношений? Все-таки, без спору — всенародно избранный президент.

А может быть, с состраданием? Попал в передрягу, какая ему и не снилась в страшном сне. Вроде как и не стремился, не хотел — почти заставили, втолкнули в круг и сказали: властвуй!

Стоп! Здесь явный пережим. Что значит «не хотел»? Что значит «заставили»? Сострадание — удел слабых. А наш Путин с первых минут своей яви поставил на сильную карту. Дал понять, что его роль — роль сильного и решительного человека.

7 августа 2000 года. Исполнился год путинскому «Я».

7 августа он сменил Сергея Степашина на посту премьер-министра России. В этот год вписалось очень многое: и премьерство мало кому известного выходца из ФСБ и кремлевской Администрации; и предвыборный президентский марафон; и сто дней Президента Путина.

Дагестанская операция, а затем и возобновление военных действий в Чечне, начало второй чеченской войны — все это премьер Путин. А вот новые тысячи жертв нашей армии, войск МВД, возобновление серых конвертов с похоронками в почтовых ящиках матерей и невест, стук о дерево и жесть вскрываемых «грузов 200» по утрам во дворах жилых домов и в селах страны, оказались уже исчислением нового Президента России Владимира Путина.

Я уже писал здесь: мы становимся суеверными, и во всякий очередной август живем, предчувствуя беду. Действительно, для России август обретает черты рокового, окаянного месяца. В 1991 году — путч; 1998 год — дефолт; в 2000-м взрыв в подземном переходе на Пушкинской площади, а спустя две недели — трагедия с АПЛ-141 в Баренцевом море. Если в 1991 году был приговорен социализм, в 1998-м та же участь постигла экономические надежды реформаторов, а в 2000 году — державные атомные амбиции ВМФ. Гибель подводного атомного крейсера «Курск» — кратно больше, чем крушение военного корабля. Странно, что президент, давая оценку трагедии, заметил, что генералы делают все возможное, и у него нет претензий к генералам.

А тогда, кто виноват? Увы, подобная реакция президента вне всякой критики. Не проявив должного внимания к человеческой драме, а на атомной подводной лодке погибла элита военно-морского флота, президент нанес удар по собственному авторитету в армии, каковая исчислялась солдатами, матросами, старшинами, младшим и средним офицерским составом. Путин не может этого не понять. И тогда он делает «ход конем» — он берет под защиту генералитет, тем самым определив свой опорный фундамент в армии. Объясняя свое отсутствие в Мурманске, Путин так и сказал, он не хотел мешать руководству ВМФ. Видимо, оглядываясь на президента, командующий ВМФ адмирал Владимир Куроедов тоже не хотел мешать подчиненным. А подчиненные — другим нижним чинам. Таким образом, никто не помешал гибели «Курска».

В те дни имиджмейкеры Президента упрямо повторяли, что Путин не совершил какой-либо ошибки, не прервав своего отпуска в связи с трагедией АПЛ-141 «Курск». Однако здравость мышления исключала такое неадекватное поведение высшей власти в минуты трагедии.

Путин это понимает. И вынужденно избирает самый тяжкий в такой ситуации крест — сразу после возвращения из отпуска вылетает в Мурманск и встречается с родственниками и семьями погибших.

Журналистский мир, уже настроенный двухнедельным определением поступков высшей власти, пишет о случившемся неохотно: «С большим опозданием Президент…»

А по сути, все справедливо, и про большое опоздание, и про «неохоту» простить Путина его нелепой сочинской паузы, тем более что прощения-то он, как истинный чекист, ни у кого и не попросил. Политтехнолог Глеб Павловский ожесточенно клеймил столичную интеллигенцию за ее предрасположенность к истерии, противопоставлял Москве остальную страну, которая, по Павловскому, якобы считала поведение Президента, его не прерванный отпуск выверенным и спокойным, как поведение человека, не предрасположенного к панике, что в полной мере достойно для высшего лица в государстве, именуемом Россией. Впрочем, в сентябре 2000 года, отвечая в прямом эфире CNN на вопрос Ларри Кинга: «Что случилось с российской атомной подлодкой?», Владимир Путин с потрясшей мир простотой ответил: «Она утонула». И, ведь, правда, «утонула», «легла на грунт с разгерметизацией всех узлов жизнеспособности», как говорят на флоте. Не солгал Президент мировой общественности.

После «Курска» в 2000 году был еще пожар на Останкинской башне. И снова — полное управленческое и технологическое бессилие федеральной власти. Горит. И ладно.

Впрочем, суть наших рассуждений не в журналистских придирках.

Суть в восприятии властью ментальности, сущности, собственного народа. Путину кажется, что он выходец, если не из низов, то, по крайней мере, из среды, которая знает, «почем фунт лиха». А как стал «над народом», оказавшись в «князях», так и выяснилось, а с народом-то не только говорить не о чем, общаться не всегда хочется. В тягость.