ПРИЛОЖЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
БЕСЕДА С АНС 26 августа 1990 г.
Аркадий Натанович Стругацкий
Светлана Бондаренко
Игорь Евсеев
Вадим Казаков
Сергей Лифанов
Юрий Флейшман
Михаил Шавшин
<…>
Ю. Ф.: Допустили ли вы ошибку, или это было сознательно? Вы же вывели себя в «Экспедиции в преисподнюю». Я могу это доказать. Толчком к этому делу послужил вот этот рисунок Стерлиговой. [Показывает иллюстрацию к ЭВП из «Уральского следопыта».]
А. Н.: Ага…
Ю. Ф.: Вот. Это, естественно, Гансовский. Это Булычев. Но, когда узнавал всех, я себе задал вопрос: это случайно получилось? Стерлигова, так сказать, нарисовала то, что ей хочется, или она отразила реально существующие тенденции? И оказалось, что вы все-таки себя вывели. Если помните, в третьей части, когда идет заседание Мирового Совета…
А.Н.: Да.
Ю. Ф.:… вот этой комиссии по чрезвычайным происшествиям: «У нас есть шизофреники, Магда?» — «Да, у нас есть шизофреники, Петр. Они нетипичны также, как ваши нетипичные ученики». Это во-первых. «Ваши», значит, Председатель Совета — педагог. Это раз.
А. Н.: Вам быть учениками Мирера.
Ю. Ф.: Сейчас. Разрешите, я еще два тезиса скажу, на которых я основывался. Второе: когда задают слово «Итай-Итай», председатель говорит: «На старояпонском — это обозначает "доктор Айболит"». А то, что вы занимаетесь старояпонским, это ясно всем. И третье: «У меня есть правнук, которого зовут Тошка»… А Борис Натанович мне сказал, что Антон — это было ваше в шестидесятые годы любимое имя. Отсюда я сделал вывод…
А. Н.: Кто это сказал? Борис Натанович?
Ю. Ф.: Борис Натанович сказал, что Антон — это…
А. Н.: Это он… э-э-э… преувеличил. Дело в том, что, когда мы писали «Попытку к бегству», я предложил имя «Антон». У меня вообще туго с именами, все время попадаются «Петр», «Сергей»…
М. Ш.: А Румата тоже Антон был.
А. Н.: А это было практически неизвестно.
Ю. Ф.: На основании этого мы сделали вывод…
А. Н.: Нет, ни в коем случае не делайте таких выводов. Вы как Мирер, я повторяю. Вы Мирера знаете?
В. К., Ю. Ф.: Конечно.
А. Н.: Он до того докопал «Мастера и Маргариту»… Даже собирался недавно писать целую книгу «Нож в "Мастере и Маргарите"». Вот как он копает. Где нож есть в наличии… Вы помните там: как убийца, любовь выскочила с финкой, и так далее, и так далее. И там, где, по его мнению, якобы нож подразумевается… И так далее.
В. К.: Ну, частично он это провел…
А. Н.: Нет, я ничего не имею против таких поисков. В конце концов, это очень полезные логические упражнения. Тем более на живом материале. И тем более без вреда для живого материала. Но… это слишком далеко идущие, так сказать…
Ю. Ф.: Вот этот человек (показывает на В. К.) так же докопался с «Отягощенными Злом».
В. К.: Ну, это довольно экзотическая вещь…
А. Н.: А что там такое?
Ю. Ф.: Ну, он много чего там обнаружил. Потом мы эти тезисы говорили Борису Натановичу, а Борис Натанович, когда ознакомился, сказал такую фразу: «Мы этого не планировали, но если вещь вытекает из текста, она имеет право на существование». Ну, Вадик, скажи…
А. Н.: Это идея вытекает?
Ю. Ф.: Идея или какой-то вывод вытекает. Вот он нашел там с 33-м годом, например… Аллюзии с 33-м годом. 33-й год — Иешуа, Иисус; 633 — ислам…
В. К.: Йемамские все эти события…
Ю. Ф.: 1933 — Шикльгрубер… И 2033 — это этот самый Ташлинск.
А. Н.: Ташлинск.
С. Б.: Аркадий Натанович! А вы знаете, как интересно копаться, находить что-то…
А. Н.: Да нет, что вы, я это отлично знаю, я же все-таки филолог.
В. К.: Тут как раз собралась именно публика, которая любит копаться.
Ю. Ф.: Да. Очень причем.
А. Н.: Я вот, например, когда переводил рыцарский роман японский, «Ёсицунэ»… Я там сделал несколько открытий, чем очень горжусь. Причем — маленькие открытия, но все-таки я японское ёсицуноведение… кое-где обогнал.
В. К.: Аркадий Натанович! А вы что-то переводили со старояпонского после «Ёсицунэ»?
А. Н.: Нет. Я хотел «Гэндзи моногатари» переводить, но сначала, значит, по известным причинам со мной разговаривать не хотели, потом я взял этот «Ёсицунэ», ничего не поделаешь. А пока, значит, я возился с «Ёсицунэ», «Гэндзи моногатари» передали какой-то третьестепенной переводчице.
В. К.: Это вот тот самый перевод… Вы тогда говорили, лет пять назад, что этот перевод вообще не с японского, а с английского.
А. Н.: Да, Это тем более плохо, потому что у нас ведь в России школа перевода лучшая в мире. А англичане, скажем, французы… как я знаю, особенно американцы — они не столько переводят, сколько пересказывают. Работают над фразами. И если по-английски он затрудняется перевести, так сказать, точь-в-точь, а это часто бывает с экзотическими языками… он просто ломится…
В. К.: Приближенно передает текст.
А. Н.: Чтобы читателю было интересно и понятно. Тогда читателей будет больше, и это тоже, конечно, имеет смысл. Больше чем, так сказать, у классики. Вот у нас, смотрите, сколько существует переводов Шекспира! Один другого красивее, один другого лучше, один другого прекраснее. А возьмите, например, переводы Шекспира на немецкий или на французский…
В. К.: Кстати, совсем не так давно я как раз сталкивался с Шекспиром применительно к стругацковедению. Когда мы искали в «Дне затмения»… Там Глухов у вас воспроизводит цитатку, как потом мы выяснили… Ну, «зима тревоги нашей позади» и так далее.
А. Н.: Ребятки! Так ведь это же… А, ну, вы просто моложе… В мое-то время и во время Бориса Натановича эта «Зима тревоги нашей», эта стейнбековская вещь, она была у всех на зубах.
В. К.: Так вот я-то ее и вычислил по Стейнбеку.
А. Н.: Ну, а ее не нужно было вычислять по нашим-то расчетам, потому что мы думали, что вы тоже Стейнбека читали.
В. К.: Вот из всех присутствующих у единственного, у кого Стейнбек оказался, только поэтому и вычислил.
А. Н.: Нет, вы много не потеряли, конечно. Он с философской точки зрения писатель, так сказать, второго класса по сравнению с классиками Америки. Но у нас он просто у всех на зубах навяз. Тогда очень мало издавали иностранную литературу. Так, старье. И он оказался одним из первых переводов…
В. К.: Аркадий Натанович! Такой вопрос применительно к переводам. Тут у нас возникли некоторые сомнения с атрибутацией. Дело в чем: есть три текста, под которыми не стоит ваша подпись, но, тем не менее, мы очень подозреваем, что писали вы. Значит, первое — перевод Джекобса «Старые капитаны»…
А.Н.: Да.
В. К.: В «Мире приключений». Там есть предисловие. Ваше?
А. Н.: Да.
В. К.: Так. Второе — Акутагава, 70-й год издания, «В стране водяных». На клапанах суперобложки…
А. Н.: Это вряд ли. Может быть, там взяты выдержки из предисловия моего…
В. К.: Нет-нет. Предисловие у вас — 74-й, а это еще за четыре года до того. Или, может быть, уже был… Может, были уже какие-то разработки… Вот. И третье — это гребневская книга в рамочке. Там, где от редакции идет вводка. «Пропавшее сокровище», «Мир иной».
А. Н.: Понятно.
В. К.: Тоже ваша?
А. Н.: Ну конечно. Некому же больше было. Покойного Исаака Марковича Касселя, который фантастикой вместе со мной занимался, разве что оглоблей можно было загнать на какую-нибудь работу.
В. К.: То есть такие вещи пишет, как правило, ответственный редактор? То есть, если вы были ответственным редактором…
А. Н.: Это может кто угодно написать. Можно заказать и так далее, но какому фантасту в те времена можно было заказать?
В. К.: Понятно. То есть мы смело можем включать это в библиографию.
Ю. Ф.: Это речь идет о библиографии. Потому что у нас сейчас библиография творчества Стругацких подходит к 1300 позициям, и мы попытаемся издать небольшим тиражом первую и вторую части, то есть список художественных произведений и список статей, интервью, выступлений. Во второй части у нас есть несколько белых пятен… И такой вот вопрос, если можно. Вы работали в «Детской литературе», редактировали серию «Библиотеки приключений и научной фантастики» и некоторые книги… Мы знаем: Гребнев. Мы знаем: «Шаги в неизвестное»…
В. К.: «Экипаж Меконга». «В стране дремучих трав»… А. Н.: Вот это я не помню, чтобы я… В. К.: Кассель первое редактировал, а вы — второе. Ю. Ф.: Вы там стоите.
А. Н.: А, это просто Кассель уже не работал тогда, а нужно было поставить.
Ю. Ф.: Девятый «Мир приключений»…
А. Н.: Так что «В стране дремучих трав» брагинскую… Это вы из меня… Я не являюсь редактором.
Ю. Ф.: Так там написано.
А. Н.: Это ничего не значит. Я же говорю: она была один к одному сделана с…
В. К.: Она не отличается практически ничем.
А. Н.: Мне даже раскрывать ее не пришлось, потому что расклейка была просто в типографии. И все. Но! Гораздо важнее для начальства было… Если была бы подпись Касселя, а начальство бы заглянуло, а Кассель уже два года не работает в издательстве. Могли быть неприятности.
Ю. Ф.: Понятно. А еще вы не помните, что вы редактировали?
А. Н.: Вот что я вам могу сказать. Ведь Гребнев… Вы правильно, конечно… Хотя я не знаю, откуда вы это узнали…
В. К., Ю. Ф.: От Бориса Натановича.
А. Н.: От Бориса Натановича… Да, это я ему жаловался в свое время. Дело в том, что когда я поступил в Детгиз, перешел просто из Гослитиздата из восточной редакции переводом. Тогда еще очень строго было, чтобы сохранялся непрерывный стаж. Нужно было добиваться перевода. Не просто уволиться из Гослитиздата и поступить в Детгиз. Надо, значит, перевод из Гослитиздата в Детгиз, приказ начальства, в трудовой книжке и так далее, и так далее. Меня встретили там довольно неприветливо. Но за меня Исаак Маркович Кассель поручился. А паче всего поручился за меня Иван Антонович Ефремов. И старуха наша, Калакуцкая Мария Михайловна, заведующая редакцией, она дала мне в качестве предмета на засыпку совершенно невыполнимое задание для редактора. Наброски Гребнева к «Миру иному». Гребнев в конце своей жизни впал в тяжкий алкоголизм, болел много. А поскольку, как вам, наверное, известно, все-таки он считался классиком фантастики…
В. К.: «Арктания»?
А. Н.: «Арктания». И Детгиз издал еще эту «Арктанию» под другим названием… Я уже не помню…
В. К., Ю. Ф.: «Тайна подводной скалы».
А. Н.: «Тайна подводной скалы». Вот. Поэтому с ним заключили договор. Потом пришла его жена и начала плакать, что двадцать пять процентов проедено и пропито, значит. Ему даже выписали одобрение, хотя он написал несколько страниц. Потом опять его жена пришла и сказала, что они нищенствуют и пропадают. И тогда им выплатили все сто процентов. И тут он умер. И тут появляюсь я. И Калакуцкая говорит: «Вот, отредактируйте». Пачечка — пятьдесят страничек разрозненных…
М. Ш.: Значит, вы заново написали?
А. Н.: Вот это я написал заново.
В. К.: И «Пропавшее сокровище» тоже?
А. Н.: Нет, «Пропавшее сокровище» — это он раньше написал. Оно про библиотеку Ивана Грозного, да?
С. Л.: Да. В одной книжке выпущено.
А. Н.: Она была задолго до того опубликована. Это очень удачная и интересная вещь, мне показалось. Она была опубликована в одном из первых выпусков «Мира приключений». А потом получилась еще одна вещь… Простите, я пройду туда… (Идет к книжному шкафу, достает книгу.) Ах, вот… Эту книгу знает кто-нибудь?
В. К.: Чижевский.
Ю. Ф.: Знаем.
И. Е.: Читали в детстве.
<…>
А. Н.:… начинается направление. Под это дело заключили с ним договор, с Чижевским. Рисунки его тоже здесь очень неплохие. А писать он отказался. И мне опять пришлось половину этой книги дописывать. Вот еще один случай, когда я принимал активное участие в чужих делах. А что касается «Экипажа Меконга»… Это история гораздо интересней. Ну что, скажем, написать книгу, такую простодушную, как «Мир иной», или такую научпоповскую вещь, как «В дебрях времени». Войскунский и Лукодьянов, бакинцы замечательные, прислали в Детгиз свой «Экипаж Меконга». Ну, а психология редактора совершенно однозначна в отношении толстых рукописей. Если рукопись неохватна, значит, заведомо, почти наверняка, — это халтура или… э-э-э… графоманство. Лев Николаевич Толстой не имел бы на свою «Войну и мир» никаких шансов сейчас. (Смех.) Если бы не удостоился, например, что его прочитает, скажем, Солженицын или даст свой отзыв Гроссман… А эта рукопись провалялась года два уже. И в один прекрасный день вызывает меня заведующая, я уже был там персона весьма и весьма грата, и говорит: «Вот здесь рукопись валяется у нас уже два года, нужно написать разгромную рецензию и отослать обратно. Чего она тут валяется?»
М. Ш.: Заранее установка была.
А. Н.: А Калакуцкая дружила очень с некой Морозовой, которая была директором Дома детской книги, и подкармливала ее рецензиями этими. Это есть способ подкармливания, неприличный, отвратительный… Я вас вызываю к себе, например, и: «Слушай, — говорю, — у тебя, я слышал, неприятности, на квартиру тебе не хватает. Ну, давай, я тебе дам несколько десятков рукописей. Пиши быстренько рецензии, отрицательные, так, чтоб мы имели право отослать их обратно. Ну, и получишь там, естественно, тысячу». Была такая практика, и есть она, конечно. Хотя сейчас в кооперативных издательствах ничего подобного быть не может, потому что кооперативные издатели не станут тратить деньги на отрицательные рецензии. И она говорит: «Вот нужно сделать такое дело». Ну, ладно. Что еще остается? Есть такой первый редакторский прием чтения — читать наискосок, читать через страницу. Второй, который воспитывает очень хорошего редактора, — это читать все подряд. Я потерял все навыки быстрого чтения, пока работал шесть лет редактором. Три года внутри. Пока в Гослитиздате работал, потом в Детгизе, я потерял навыки быстрого чтения. Да, и сел я… А это было, наверное, часа за два до конца рабочего дня. Сел и пропал. Я, значит, читал. Рукопись-то огромная. Не могу оторваться. Схватил ее, перевязал бечевкой — и домой. Сидел, всю ночь читал. Утром прихожу… «Я прочитал эту рукопись». И Марья Михайловна говорит: «Ну и что? Отправляем?» А я говорю: «Нет, никуда не отправляем, эту рукопись нужно издавать и немедленно». — «Как так?» — «Да вот так». Ну, получился небольшой скандальчик, потому что на редакцию… Там на редакцию у нас распределялись бумажные объемы. Естественно, значит, пионерская литература получала больше всего. Дошкольная литература получала меньше, чем пионерская, но все-таки тоже много. Потом историческая литература. А мы уж совсем получали мало. Ну, я взял грех на душу. Выкинул несколько переизданий фантастики. И мне удалось ее просунуть к директору и к главному редактору. Они, ошеломленные таким натиском, дали добро… Вот так вы и прочитали «Экипаж Меконга». Так он и вышел…
В. К.: Аркадий Натанович! Насколько верны слухи, что вы редактировали какую-то книгу Казанцева?
А. Н.: Пробовал. «Дети Марса».
СЛ.: «Внуки Марса»?
А. Н.: Да, «Внуки Марса». Значит, получил я рукопись. Вызывает меня заведующая редакцией, Казанцев сидит, надутый, как клоп. (Смех.) Поздоровались. «Вот, Александр Петрович принес свою новую рукопись. Называется "Внуки Марса"». — «Ну, — я говорю, — страшно рад. (Смех.) Страшно горд». Вот вы хохочете. Вам хорошо, ребятушки, смеяться, а тогда же Казанцев был, так сказать, вождем фантастики нашей, бог и царь. Папа Римский… Ну, взял я… Язык, вы сами понимаете… Идея — черт с ней, в конце концов. Правда, она содрана. Я читал интересный очень роман, в 20-х годах был, «Последний рейс Лунного Колумба». Там, где исходной идеей является происхождение людей от селенитов… Я уже не помню. Так что на идею я особого внимания не обращал. Но уж очень плохо было написано… И я так аккуратно карандашиком поверх стал писать свой вариант. Тут как раз полетел Гагарин… Я написал Казанцеву, что я первую главу отредактировал, надо бы показать, согласны ли встретиться. «Ну, приезжайте». Я поехал туда. Гремела музыка. Там где-то Гагарин с Хрущевым пьянствовал. А я, значит, пришел к Казанцеву. Он сидит на телефоне и диктует на тему: «О чем еще мечтать фантастам?» Или: «Что еще осталось фантастического?»
С. Б.: Мечтать больше не о чем.
В. К.: Это «Советская культура». Была эта подборочка как раз.
А. Н.: Да. Он увидал, значит, мою карандашную вязь: «Нет, — он говорит, — я ни одного слова не приемлю. Извольте стереть и сдавать в производство». Я говорю: «А вам не кажется, что, вот…» Он: «Нет, мне кажется, что я сказал лучше, чем вы написали…» Я поехал к заведующей и говорю: «Вот, так и так. Казанцев требует, чтоб пустили в производство безо всякой редактуры». — «Старый дурак! — сказала Калакуцкая. — Ну, и сдавайте, Аркадий Натанович, пусть он сам за себя отвечает хоть раз в жизни». Вот так оно и пошло.
В. К.: То есть оно вообще пошло без ответственного редактора?
А. Н.: Да, безо всякого. Ну, а числюсь там я, по-моему.
Ю. Ф.: Все-таки числитесь, да?
А. Н.: Я уже не помню, чем это закончилось.
В. К.: Аркадий Натанович! Слышали мы, что вы очень короткий период, где-то в начале 70-х еще, занимались редакторской работой где-то. Профессионально. В Худлите, по-моему.
Ю. Ф.: Аркадий Натанович, извините, я еще дополню вопрос. Дело в том, что детлитовская ваша работа более-менее известна, а вот нам не совсем известен вопрос с литиздатовской вашей работой после армии и работа в Худлите, когда вот эта история была с «Неназначенными встречами». То есть не могли бы вы немножко более подробно рассказать и, если можно, какие-нибудь книги вспомнить, что вы редактировали. Потому что мы не можем найти эти книги и восточные…
В. К.: Кроме Акутагавы и Ихары Сайкаку…
Ю. Ф.:… которые вы редактировали в то время… после 53-го года и в начале 70-х.
А. Н.: Ой, ребята, вспоминать — это… мучительно.
Ю. Ф.: Жалко, конечно. Потому что мы несколько знакомы с историей с «Неназначенными встречами» и знаем, что вам пришлось пойти работать тогда из-за этого, потому что вас не печатали в то время.
А. Н.: Да? Это вы путаете насчет 70-х годов, что тогда я занимался редакционной работой. Я как раз тогда занимался переводом и аннотированием японских патентов электроматериалов.
Ю. Ф.: Когда мы брали у Бориса Натановича интервью, то зашла речь об этом вопросе, и он сказал так: «Я помню эту ситуацию, когда у нас оставалось на сберкнижке сто рублей, и мне пришлось продать коллекцию марок, а у Аркадия Натановича коллекции марок не было, и ему пришлось поступить на работу».
А.Н.: Да.
Ю. Ф.: И мы решили, что вы поступили именно в «Художественную литературу».
А. Н.: Нет. Я поступил в институт, вернее, филиал загородный… филиал института…
В. К.: Это не электроугольных изделий?
А. Н.: Вот-вот-вот. Электроугольных изделий.
Ю. Ф.: Так, значит, в редакции вы работали два раза — в Гослитиздате и в Детлите?
А.Н.: Да.
Ю. Ф.: А потом уже стали профессиональным писателем и больше не…
А. Н.: Ну, когда в 64-м году приняли в Союз Писателей, — можно было, чтоб участковый не привязывался.
В. К.: Аркадий Натанович! Тут зашла речь о «Неназначенных встречах»… Мы с благословения Бориса Натановича… получили материалы по этому делу. Мы сейчас готовим в «АБС-панораме» со следующего выпуска подборочку наиболее ударных документов, связанных с перепиской Стругацких с Медведевым. Вот у меня два вопроса по этому поводу. Там есть два документа, очень принципиальных, которыми мы не располагаем. Вернее, даже три. Первое — это рецензия Казанцева на «Пикник на обочине». Борис Натанович говорил, что она утеряна. Но, может быть, как-нибудь…
А. Н.: А когда вы с Борисом Натановичем по этому поводу говорили?
В. К.: По этому поводу мы говорили в начале года.
А. Н.: А вы знаете что? Вы обратитесь к нему опять. Он, конечно, забыл, о чем вы говорили. Дело в том, что какой-то пакет этих документов я передал Борису Натановичу не то в апреле, не то в мае.
Ю. Ф.: И еще. Дело в том, что в свое время он мне дал часть для копирования, которая была у него. Потом он съездил в Москву, забрал материалы, которые… Переписку вашу, которая шла на ваше имя, и документы, которые шли на ваше имя. Потому что в Москве, он сказал, вы в основном занимались с Медведевым…
А.Н.: Да.
Ю. Ф.: Так что, еще что-то было?
А. Н.: Нет.
В. К.: Значит, это то же самое.
А. Н.: Нет, просто каким-то образом, не помню уже сейчас… Каким-то образом разделились папки с этой перепиской. Не то Борис Натанович счел, что тяжело ему везти. Или он здесь их просмотрел и сказал, что пока отложим и начнем… Мы эти папки для чего ведь собирали? Мы хотели написать что-то вроде автобиографической, так сказать, повести. Наши приключения в мире литературы. Ну, это, конечно, идея дурацкая, и мы ее оставили… Но, во всяком случае, одна папка, по-видимому, осталась непросмотренной, и я ее отдал Борису Натановичу не то в апреле, не то в мае.
В. К.: Понятно. Так вот, Аркадий Натанович, я продолжаю. Это первый документ. Второй документ — это стенограмма широко известного заседания по поводу Медведева 28 ноября…
Ю. Ф.: Разгром, когда вскрыли историю с Фабищенко…
А. Н.: Да-да.
В. К.: С Железновым…
Ю. Ф.:… историю с Железновым и рецензией товарища этого… так сказать, инородческие… В. К.: Ну, эти маргиналии…
Ю. Ф: Да, эти, медведевские. Вот эту стенограмму, где-нибудь ее можно достать?
А. Н.: Вот этого я не знаю. То есть она несомненно есть, но дадут ли вам ее?
В. К.: В том-то и дело. Потому что мне называли несколько человек. Там фигурировал покойный Подольный. Но мы не успели к нему.
А. Н.: При чем здесь Подольный?
В. К.: Ну, потому что говорили, что у него это было.
А. Н.: Ах, нет. Есть официальная стенограмма. Должна быть в архивах Союза Писателей.
Ю. Ф.: Ну, я думаю, что они для нас закрыты. Поэтому мы искали у людей…
А. Н.: Да… Ну, может, тогда сгоряча кое-кто и вел стенограмму просто сам…
В. К.: Мне Беркову еще называли.
А. Н.: Вот, Беркову. Но… Беркова сейчас мало котируется, и она вряд ли сейчас… Если б лет пять назад, я бы из нее выжал эту стенограмму.
В. К.: Нам Александр Исаакович то же самое сказал.
А. Н.: А сейчас она там по вольному найму работает.
В. К.: Понятно. И третье. Вот по этому поводу Борис Натанович сказал, что у вас определенно должно быть и, в общем, предложил нам именно к вам обращаться. Это постановление или заключение, не знаю, как оно там называлось, коллегии Госкомиздата от 83-го года, то самое, знаменитое, по поводу сосредоточения фантастики в трех издательствах, где давалась разгромная оценка «Неназначенным встречам», в частности, «Пикника на обочине»…..
Ю. Ф.:… как худшего произведения, изданного в последние годы «Молодой гвардией», а лучшее — это Щербаков, Казанцев…
В. К.: Ну, мы всё это в пересказе Щербакова и Казанцева знаем, а подлинника, так сказать, мы никогда, естественно, не видели.
А. Н.: Да… Может, оно… Может, я его засунул в ту папку, которую я Борису Натановичу…
Ю. Ф.: Нет, ее там нет. Потому что я просматривал ее. Эту папку.
А. Н.: Я спрашиваю: когда вы ее просматривали? Ю. Ф.: Ну, когда он приехал, он мне ее дал. А. Н.: Когда?!
Ю. Ф.: В начале года.
А. Н.: А я вам говорю, что еще одну папку я отдал Борису Натановичу…
Ю. Ф.: Хорошо. Выяснили этот вопрос. Аркадий Натанович, тогда вопрос. Если, конечно, он вам не неприятен. Борис Натанович нам всю эту историю рассказал… Но хотелось бы и с вашей стороны… Вот, Медведев. Фигура, конечно, соответствующая. Возникло это еще с 67-го года, с этого идиотского интервью, или раньше? Или во время этих «Неназначенных встреч»? Этот вот хвост оттуда тянется или это события последних лет? Почему вдруг он? Если можно, расскажите об этом.
А. Н.: Значит, Медведев… Это система такая была. «Молодая гвардия» была одним из самых лучших издательств в Советском Союзе. Квалифицированнейшие работники. Квалифицированный редактор. Квалифицированная заведующая. Ну, были отдельные прохвосты, но их было мало.
М. Ш.: Это когда еще Жемайтис был?
Ю. Ф.: Жемайтис, Клюева?
А. Н.: Да-да. Жемайтис, Клюева… Я познакомился с этой редакцией в 61—62-м году. Тогда еще была хорошая обстановка в «Молодой гвардии». Я тогда познакомился через них и с редакторами других редакций: «Жизнь замечательных людей», молодежной редакцией. И это всегда в ЦК ВЛКСМ вызывало страшное раздражение. Потому что эти вонючие инструктаришки, которые наполняли ЦК ВЛКСМ… Ну, из этих, которые, значит, до десятого класса были комсоргами, тащились с «тройки» на «пятерку». Потом их сразу же брали в райком комсомола. Потом путем естественного отбора они переходили в горком комсомола, а там путем естественного отбора они, значит, уже поднимались до…
М. Ш.: Выходили в люди, которые ничего не умели делать.
А. Н.: Ничего не умели делать, но которые все время очень хотели кушать. А даже в ЦК ВЛКСМ у инструкторов, насколько я помню, было всего девяносто рублей зарплаты. Тогда как у редактора «Молодой гвардии» зарплата была сто пятьдесят, а то и двести. И началось давление на редакторов, из которых там было в достаточном количестве и беспартийных. Что якобы «Молодая гвардия» не выполняет своих функций. И начали вытеснять понемножечку их и замещать этими самыми господами.
М. Ш.: Это, видимо, повсеместно было, не только в «Молодой гвардии»?
А. Н.: Я рассказываю только о «Молодой гвардии». Нет, повсеместно этого не было, вообще-то говоря. В Госкомиздате этого не было.
М. Ш.: Ах да, это ЦК ВЛКСМ…
А. Н.: Да. А Медведев еще раньше пристроился. Я не знаю, работал ли он в ЦК ВЛКСМ, во всяком случае, он был активный комсомольский работник… Он устроился в «Технике — молодежи»… Не знаю, какую роль он играл в разгроме редакции, но во всяком случае его поставили во главе этой редакции фантастики. Да, ходили слухи, что от него хотел Захарченко избавиться, потому что он начал давить на Захарченко — чтобы выжить Захарченко из «Техники — молодежи» и взять всю «Технику — молодежи» себе. И Захарченко его сплавил туда. Ну и все. Остальное известно.
Ю. Ф.: Да, события нам известны, а вот Борис Натанович сказал, что он долго думал над тем, почему Медведев так долбал «Пикник на обочине», и он пришел к выводу, что ЭТО не тупость… а просто способ мышления такой. То есть он искренне считал, что так писать, как пишут Стругацкие, нельзя, а можно писать, как пишут Казанцев, Щербаков и так далее и тому подобное.
М. Ш.: Нет. Это защитная реакция.
А. Н.: Нет, я не исключаю такого.
Ю. Ф.: Почему он к вам прицепился так?
А. Н.: Почему — «к нам»? Он прицепился ко многим. Савченко плюнул Медведеву в рожу, забрал рукопись и ушел. Они хотели Кира Булычева приспособить к себе. Кир Булычев сказал: «Атанде!», тоже забрал рукопись и ушел. Так что это не только мы…
Ю. Ф.: Тогда вопрос наоборот: а почему вы все-таки восемь лет потратили на то, чтобы это пробить?
А. Н.: Назовите мне издательство в Москве, где можно было еще издать «Пикник».
Ю. Ф.: Нет, я понимаю…
А. Н.: Ну, вот и все. Кроме того мы сохраняли какие-то иллюзии. Мы же привыкли к благожелательному отношению со стороны этой редакции. Мы были, пожалуй, уже и старейшими, если не считать Ефремова, авторами этой редакции.
В. К.: Аркадий Натанович, такой вопрос. Это, собственно, нам для разработки по истории с «Неназначенными встречами». Речь идет о так называемом «письме Стругацких» в 76-м году перед очередным писательским съездом, где была потом эта разбираловка с госбезопасностью.
А. Н.: А-а… Это была очень смешная история. А что, Борис Натанович рассказал вам?
В. К.: Борис Натанович нам вкратце рассказывал, но поскольку непосредственно на вас выходили с этим делом…
А. Н.: Пошел я раз к Гише Гуревичу. Сказал Елене Ильиничне, моей супруге, что, значит, я буду у Гиши Гуревича, и если я ей понадоблюсь, пусть звонит. Ну, сидим, выпиваем, закусываем. Вдруг — звонок. Вот и говорят мне, так и так, дескать, звонили только что из «Комсомольской правды», сказали, чтоб немедленно позвонил вот по такому-то телефону. Говорят, очень серьезное дело. Ну, ладно — я позвонил. Звоню, отвечает женский голосок очень встревоженный: «Аркадий Натанович, не можете ли вы приехать немедленно в «Комсомольскую правду»?» Я говорю: «Что? Очень срочное дело?», потому что я слегка был под газами. «Да, — говорит, — это очень срочное и серьезное дело. И может иметь очень серьезные для вас последствия»… Да! Надо вам сказать, что, по-моему, наследующий день съезд писателей должен был быть… Я туда поехал. Сидит, значит, компания: две девочки, два мальчика. И они протягивают мне бумагу, написанную от нашего имени. Странно, что меня больше всего возмутило то, что нашими именами подписано совершенно невозможное стилистически и изобилующее орфографическими ошибками…
СЛ.: Даже так?
А. Н.: Да! Это ребята из отдела почты «Комсомольской правды».
С. Л.: Это в «Комсомолку» пришло?
А. Н.: Да. Ну, а там написано еще: копия в «Правду», копия в ЦК, копия в Союз Писателей, копия еще куда-то. Я говорю: «А можно это взять, снять копию?» — «Нет, к сожалению нельзя. Мы же зато… что мы вам показали — это уже является преступлением». И кстати, они были правы. Через неделю их поувольняли всех. Именно из-за этого дела. Ну, тем не менее я пошел к знающим людям. В данном случае знающим человеком была Беркова Нина Матвеевна. Она подала хороший совет: «Немедленно напиши два письма. Одно письмо в Союз Писателей, в Президиум съезда, а другое письмо в КГБ». Я так и сделал, поехал в Союз Писателей. Там Верченко заседал, меня там не пускали. Я наорал на секретутку, стерва поганая. Вот, подбирают же там кадры!
С. Л.: Умеют.
А. Н.: Да. И она, оскорбленная, побежала, вызвала Верченко. Я Верченко дал эту бумагу и говорю: прочтите, мол. Он прочел, вытаращил глаза. А написал я вот что: меня мало задевают эти дела. Но вот интересно, что здесь же фактически наши подписи, так? Подписи наши. А во-вторых, значит, съезд завтра, и вы здесь впопыхах возьмете да и исключите меня… нас из Союза Писателей. И возможны провокации всяческие. Туг предмет такой… Он сказал: «Правильно, правильно, спасибо, что это сделали очень своевременно… Пока еще мы не получили эту копию. А, может, уже и получили, но сейчас не долго. Значит, вперед будем знать». Ну и прекрасно. Ну, как вы знаете, на съезде ничего ни слова об этом не говорилось, и никто не обратил внимания. А я поехал в приемную ГБ. Приехал в приемную ГБ, мне там толстый прапорщик какой-то говорит: «А вы опустите ваше письмо…»
С. Л.: В долгий ящик.
А. Н.: В дубовый сундук. «Хорошо, — сказал я, — товарищ прапорщик, но имейте в виду, что если случится несчастье, вы будете отвечать». — «А, — говорит, — тогда другое дело». (Смех.) Углубился в какой-то коридор, поманил меня пальцем — зайдите. Сидит какой-то хмырь… Как это у Яна сказано: «С физиономией, забывшей улыбку». Я ему подал эту бумагу, он прочитал и спросил лениво: «Чего же вы хотите?» — «Как, чего я хочу? Вы кто? Вы — государственная безопасность, то есть вы охраняете и нас тоже. Так ведь?» — «Ну, так». — «Ну, — я говорю, — храните. Вот выясните, кто это сделал». — «Это ваша подпись?»
Я говорю: «Подписи наши, а письмо писали не мы». — «Ну, ладно, оставьте. Разберемся». С тем я и удалился. Я уже и забыл об этой истории, но тут, значит, приходят двое молодцов оттуда. Озабоченно меня стали спрашивать… И тут я вспомнил, в чем дело, что мне показалось в этих подписях интересного. Дело в том, что в Москве все договоры подписываю я и за себя, и за Бориса. В Ленинграде — Борис подписывает. А здесь договор подписан, значит, моей рукой — и за Бориса, и за меня. Они, дураки эти самые, не учли этого обстоятельства. Уж такое письмо, конечно, должен был Борис сам подписать. Вот я им вспомнил это дело. «А, — говорят, — это интересно, это интересно. А что, у вас ваша подпись есть?» Я говорю: «Мы заключали шесть или восемь договоров с «Молодой гвардией». На каждом договоре…»
М. Ш.: Все нити ведут в «Молодую гвардию»,
А. Н.: Да. Ну, это нетрудно было… Больше некому. Вот так оно примерно и кончилось. Потом мне позвонили и сказали, чтоб я успокоился, все расследовано. Я говорю: «А кто это все-таки сделал?» — «Аркадий Натанович! Вы о чем просили нас? Вы просили нас разобраться. Мы разобрались». (Смех.)
Ю. Ф.: Так и не выяснили потом? Может быть…
А. Н.: Сейчас бы запрос, конечно, интересно послать.
В. К.: Аркадий Натанович, а вы не знаете, куда потом разбежалась вся эта публика из «Молодой гвардии»? Ну, за исключением Медведева, про него мы знаем… Которая непосредственно занималась курированием этого сборника: Авраменко, Синельников…
А. Н.: Синельников… А Синельников, он, собственно говоря, не курировал сборник. Он просто по поручению дирекции «Молодой гвардии» и по поручению ЦК ВЛКСМ защищал интересы. Он же в ЦК тогда был. Защищал интересы «Молодой гвардии». Авраменко — не знаю, куда девалась. Ну, времена еще такие, что даже эта дура еще найдет себе работу. По-моему, она нашла себе пристанище в Госкомитете по печати Российской федерации.
Ю. Ф.: У Полторанина, получается?
А.Н.: А?
В. К.: По-моему, это было до Полторанина.
Ю. Ф.: А-а, это до Полторанина было. Слава богу, я думал, сейчас, в новом…
А. Н.: Да, они тогда все свалились, наши неприятели. И Синельников там, и еще кое-кто.
Ю. Ф.: Аркадий Натанович! Когда мы брали интервью, Борис Натанович рассказал то, что он обычно никогда не рассказывал. Это о деле Хейфеца, о КГБ, его два контакта таких, угрожающих, потому что речь шла о том, что… не собирались ли вы выезжать. У вас подобных контактов с КГБ не было? Таких, которые могли бы представлять угрозу для… ну, я не знаю, как сказать… для жизни… не для жизни, но для…
В. К.: Для нахождения на свободе.
Ю. Ф.: То есть, никогда вас не вызывали на допросы… Потому что его-то вызывали, он подробно об этом рассказал.
А. Н.: Нет. Меня, значит, вызывал на допросы наш дорогой Ильин.
Ю. Ф.: Куратор Московской писательской организации?
А. Н.: Да. Секретарь по оргвопросам. Два раза. Значит, пер вый раз, когда опубликована была в «Посеве» «Улитка на склоне», а второй раз, когда «Гадкие лебеди». Здорово там…
<…>
С. Б.: И вообще, товарищи, я понимаю, это все очень интересно и нужно, но у человека скоро юбилей, ему нужно вспоминать что-нибудь радостное, а мы…
В. К.: Сейчас мы радостное вспоминаем.
С. Б.: А мы постоянно что-то такое…
В. К.: Ну, почему? У нас сейчас тонус оптимизма будет все повышаться и повышаться.
С. Б.: Можно мне вопрос?
В. К.: Можно.
С. Б.: Аркадий Натанович, какой день рождения вам запомнился как лучший?
А. Н.: Все они худшие.
С. Б.: Ну, хоть какой-нибудь был радостный? А. Н.: Я очень не люблю этих праздников.
С. Л.: Вообще всех?
А. Н.: Единственный праздник, который мне нравится, — это Новый Год.
С. Б.: Ну, а тогда… первый день рождения, который вы вообще помните. Самый первый.
А. Н.: А-а… Это мне было, значит, двенадцать лет. Я его запомнил вот почему. Отец наш покойный очень любил заниматься спортом, в частности боксом. Была замечательная такая штука — мяч, вроде волейбольного, растянутый… В пол была резинка вделана и в потолок. Ко мне пришла группа — четверо моих одноклассников. И мы начали, значит… И вдруг — о ужас! — одна из резинок пополам перервалась. (Смех.) Они, конечно, смылись, а я остался.
С. Л.: Отвечать.
А. Н.: Да. И тут, значит, было мне… плюходействие устроили. На день рождения.
М. Ш.: Поэтому и запомнилось.
А. Н.: Правда, еще, конечно, пришел папин приятель, какой-то издательский работник, принес мне «Республику ШКИД», роскошное совершенно издание «Барона Мюнхгаузена» и какую-то еще очень интересную, забавную книжку про… журналист какой-то написал… про одно из первых кругосветных путешествий советских моряков в наше время. Такие книжки. И я, утирая сопли и слезы, значит… (Смех.)
Ю. Ф.: Аркадий Натанович! Вот я в своей статье о вас как о переводчике написал, что если б вы не стали профессиональным писателем… Конечно, было бы горе для миллионов читателей…
С. Л.: Для «люденов» особенно.
Ю. Ф.: Да. Что вы стали бы профессиональным переводчиком. А вот сейчас, так сказать, с высоты вашей… Кем вы себя видели и жалеете ли вы о том, что вы не стали тем, кем вы хотели?
А. Н.: Я совершенно убежден, что я лично (я говорю за себя, а не за Бориса Натановича), кем бы я ни стал, и тот, кем я стал — не профессионал, а дилетант.
М. Ш.: А кто тогда профессионал?
А. Н.: А это уж не знаю. Пусть каждый за себя говорит.
С. Л.: А что же тогда, по-вашему, профессионал?
А. Н.: Я говорю о своих ощущениях.
М. Ш.: А, ну…
А. Н.: Старик был прав, между прочим. Чем дальше живешь, тем меньше знаешь.
М. Ш: А можно еще один вопрос? Аркадий Натанович, вы начинали писать в общем-то на взлете оттепели. Ну, судя по хронологии…
А. Н.: Да.
М. Ш.: Если читать первые произведения, там изрядная доля оптимизма, то есть… вы верили в светлое будущее. Глазами очевидца вот сейчас: как вы оцениваете ту ситуацию — могло что-то быть другое или…
А. Н.: Тогда?
М. Ш.: Да.
А. Н.: Дело в том, что, несмотря на то, что очень много статей появляется по этому поводу, я все это очень плохо представляю себе — то, что происходило Ведь ЭТО же на наших глазах все рушилось. Сначала мы были удивлены всеми ними эскападами Хрущева, потом огорчены, а потом начали горько хохотать.
М. Ш.: То есть, система уже была выстроена и другого ничего не могло получиться?
А. Н.: Но некоторое время по инерции мы, конечно, шли стадом. Ну, а потом, значит, по мере того, как постепенно появлялась наша главная тема — ситуация морального выбора, — нас уже, так сказать, эта социология как таковая стала интересовать меньше и меньше. Все больше и больше нам стал интересен человек.
С. Л.: Психология личности, психология перехода от одного этапа к другому?
А. Н.: Да… Как человек на лыжах летит. Перед ним — сосна, одна лыжина туда, а другая сюда. И такая вот ситуация — это и есть интереснее всего.
С. Б.: Аркадий Натанович! Мне кажется, что последние ваши вещи уже не столько относятся к психологии, сколько к философским проблемам. «Отягощенные Злом», «Хромая судьба»… Вы чуть-чуть отошли уже от психологии и уже, так сказать…
А. Н.: Светланочка дорогая! Здесь дело в том, что когда мы говорим о философии, мы очень часто забываем, что такое философия.
С. Л.: В широком смысле.
С. Б.: Проблемы философского плана.
А. Н.: Вот что такое «проблемы философского плана»?
М. Ш.: Это человек и…
А. Н.: Нет, не в этом дело. Самые общие проблемы развития…
С. Б.: Да-да-да…
А. Н.:… материи, общества и человека.
С. Б.: Да.
А. Н.: Так что говорить, что мы отошли от человека, нельзя.
С. Б.: Нет-нет, не отошли, вы просто уже перешли…
А. Н.: Вот в том-то и дело, что нас интересуют самые общие проблемы нравственности. Даже не вся психология, не любая психология, не вся! А именно нравственная сторона.
С. Л.: То есть даже психология не личности…
А. Н.: Общие закономерности развития…
Ю. Ф.: Развития общества?
А. Н.: Да.
Ю. Ф.: Психология общественных масс.
А. Н.: Нет, это нас не интересует. Общество можно любое выдумать. Можно выдумать арканарское общество, можно выдумать Ташлинск… Или можно выдумать, понимаете ли, любые причины завязки вроде этого гомеостазиса вонючего из «За миллиард лет до конца света». Не имеет значения. Имеет значение поведение человека.
С. Б.: Ну да, личность.
А. Н.: Каким образом ситуации влияют на нравственность человека. Вот что интересно!
Ю. Ф.: То есть по-прежнему проблема выбора.
А. Н.: По-прежнему проблема выбора. Даже, я бы сказал, больше еще. Все острее и острее проблема выбора.
С. Л.: То есть уже выбор какой-то более конкретный и более жесткий, да?
А. Н.: Да.
СЛ.: Вот именно в плане — две лыжины в разные стороны вокруг одной сосны?
А. Н.: Вот-вот.
Ю. Ф.: Аркадий Натанович, вы сказали «Арканар», я сразу вспомнил. Борис Натанович сказал, что вы придумали Арканар в детстве.
А. Н.: Да. Это от моего имени название.
С. Л.: Ну, да! Это похоже.
А. Н.: Вроде Швамбрании.
Ю. Ф.: Ну, а Румата, например. Это что? Это по-японски что-то обозначает?
А. Н.: Нет. Это действительно японское слово. Это обозначение одного из иероглифических элементов. Часто встречающегося.
В. К.: А какого именно?
А. Н.: Могу нарисовать, пожалуйста.
В. К.: Аркадий Натанович, и заодно, если можно: как ТОЧНО пишется иероглиф «сандзю»? (Общее оживление.)
А. Н.: Ради бога! «Сандзю» очень просто пишется, Это (Пишет.)
М. Ш.: А Румата?
А. Н.: А «румата» — это вот такой знак. (Пишет.) Вот он в древнем написании… Вот это «рука» в нижней части — «мата». Но «мата» не значит «рука», нет. Это потом уже бывший когда-то элемент «рука» обратился в слово «мата» — «опять», «снова» и так далее… Сверху — «ру». Это буква из японской азбуки. Это элемент звуковой. Здесь он читается как «то», а здесь смысловой элемент. Вот, например, если вы сюда прибавите так… (пишет) будет слово обозначать «бросать», скажем. Если такое вот, это будет обозначать… (пишет) Не знаю, какое-то экзотическое дерево, в Японии которое растет.
Ю. Ф.: А вот имя — «Биг-Баг».
А. Н.: Биг-Баг — это в переводе обозначает «большая шишка», «великий человек». Это американский сленг.
В. К.: Аркадий Натанович, а операция «Белый ферзь» — это, так сказать, чистая придумка или все-таки у вас были какие-то заделы, из которых вы…
А. Н.: Да, это были заделы, мы хотели писать.
Ю. Ф.: Я скажу больше. Поскольку я в свое время брал интервью у Бориса Натановича и задавал ему вопросы насчет того, что среди фэнов циркулируют упорные слухи… И он сказал, что роман продуман и… «Но вряд ли мы его когда-нибудь напишем». Но по опыту нашего изучения ваших интервью мы знаем, что о ненаписанных вещах вы ничего не говорите. Отсюда мы сделали очень такой далеко идущий вывод, что роман у вас написан….
А. Н.: Нет-нет-нет. Он только задуман.
М. Ш.: А жалко.
А. Н.: Ребятушки, нет.
Ю. Ф.: И не напишете вы его?
А. Н.: Вряд ли. Сейчас мы другую думаем…
Ю. Ф.: Этот вопрос был после того, как я Борису Натановичу в течение долгого часа, не отрываясь, пересказывал «Тайну белой субмарины», которую мне удалось прочитать. И он очень заинтересованно… И вот из-за этой заинтересованности я подумал, что все-таки что-то есть.
С. Б.: Аркадий Натанович, вопрос такой. Я знаю, вы не любите говорить, о чем вы пишете. Но скажите, вообще — вы сейчас пишете?
А. Н.: Да. Пишем. А что еще делать? Алкоголем не будет человек заниматься все двадцать четыре часа в сутки.
В. К.: Вы цикл «Полдня» собираетесь продолжать каким-то образом? Или уже…
А. Н.: Не вижу никаких оснований для этого.
В. К.: И «Волны» — это уже эпилог и все?
А. Н.: Да.
<…>
А. Н.: Да, кстати, кто из вас в Ленинград поедет?
Ю.Ф.: Я.
А. Н.: Один?
М. Ш.: Нет, я еще.
Ю. Ф.: Вдвоем. У меня рюкзак. Значит, если вы насчет книг…
А. Н.: Мне вас жалко.
Ю. Ф.: Ничего, сколько дадите, столько и заберем.
А. Н.: Вон они лежат.
Ю. Ф.: Вот эти? И всего-то?
<…>
С. Б.: Аркадий Натанович! А вообще-то, на сколько лет вы себя сейчас чувствуете? А. Н.: На девяносто.
С. Б.: Нет, я имею в виду не физическое состояние, естественно. А моральное.
А. Н.: А я не знаю, как чувствуют себя морально. У меня уникальный опыт, свой собственный. Другого у меня нет.
С. Б.: Ну, как вы себя чувствуете? Вы молоды душой?
А. Н.: Нет, конечно. Нет. Я и стар, и я устал. Энергии осталось только-только работать. Шестьдесят пять лет — это не шуточки, Светланочка. Поэтому никогда не задавайте таких вопросов людям в таком возрасте.
СБ.: Извините.
В. К.: Аркадий Натанович! Я понимаю, что вопрос о вашей работе не совсем приличен, но, по крайней мере, что у вас будет опубликовано в ближайшее время? Ведь есть какие-то ближайшие заделы.
СЛ.: Хотя бы в периодике.
В. К.: В условиях нашей безобразной подписки мы хоть какой-то контроль установим.
А. Н.: Ну, в ближайшее… Борис Натанович вам, наверное, говорил, — наша пьеса пойдет.
Ю. Ф.: Это в «Неве», да?
А. Н.: Да.
В. К.: А как называется пьеса?
А. Н.: Хорошо называется — «Жиды города Питера».
К. Ф.: И «Нева» рискнула такое название напечатать?
А. Н.: Рискнула.
М.Ш.: Да-а.
Ю. Ф.: Она в одном номере?
А. Н.: Да.
<…>
Ю. Ф.: «Пилигрим» стартовал в 234 году…
А.Н.: Угу.
Ю. Ф.: Если судить прямо, что это 2234 год, то «Малыш» выпадает, потому что все произведения у вас происходят в XXII веке, за исключением «Волны гасят ветер». Мы долго думали, как же нам это обойти, и пришли к выводу, что там у вас почему-то вдруг тот же прием, который вы использовали в «Экспедиции в преисподнюю» — «от Великой революции год 234».
А. Н.: Можно так считать, а можно, вообще-то говоря, вам возразить. Нет доказательств, что все наши произведения, кроме, скажем… начиная с «Жука в муравейнике» и даже, может, «Обитаемого острова», происходят в 22-м веке. Если вас смущает возраст Горбовского…
Ю. Ф.: Нет. Не возраст Горбовского.
Ю. Ф.: Этот самый Славин, когда Кондратьев спрашивает Славина: «Какой год?» — говорит: «2119. Они называют его просто девятнадцатый». Каммерер в 38-м году родился.
С. Л: В 37-м.
Ю. Ф.: Подкидыши — в 38-м. Майя через три года после Абалкина — в 41-м. Значит, что получается? Майе Глумовой в «Малыше» 20 лет, поскольку Попов говорит: «Кибертехник 20-ти лет от роду, и она — моя ровесница». Значит, получается, что «Малыш» происходит в 61-м году. В 2161.
С Л.: А «Обитаемый остров» в 57-м.
Ю. Ф.: Значит, если брать, что «Пилигрим» пропал в 234 году от Великой революции, получается 2151 год. Не беря возраст Малыша…
С. Л.: Возраст Малыша надо учитывать…
Ю. Ф.: Не беря возраст Малыша, потому что неизвестно, сколько ему лет. Там есть у вас такая фраза, когда Майка про корабль говорит: «Лет десять-пятнадцать». Если к 2151 году прибавить десять лет, получается как раз 2161 год. Именно тогда, когда происходит действие…
В. К.: «Жук» с «Малышом» монтируются как раз.
Ю. Ф.: Да, дело вот в чем. Я это Борису Натановичу сказал. А он мне сказал: «Мы не ведем строгой хронологии». Я сказал: «Но у вас все сходится год в год». Поэтому надо взять две версии, которые вы запросто всегда отвергаете. Первая версия, что вы — пришельцы из будущего, которые, значит, пишут мемуары. А вторая версия, что вам помогает (жест в небо)… Вот. Потому что, понимаете, Аркадий Натанович, у вас все сходится. Все. Абсолютно. За двумя исключениями. Первое исключение — это «Малыш». Борис Натанович сказал, что… «Я посмотрю и, может быть, мы все-таки рискнем это изменить». В смысле, изменим дату. Отчего вдруг появился 234 год? Непонятно.
А. Н.: А я откуда знаю?
Ю. Ф.: Вот. Если б еще 134 год, мы бы как-нибудь это дело натянули. И вторая ошибка…
А. Н.: Ну, здесь может всякое…
М. Ш.: Нет, кстати, на следующей страничке в «Малыше», там, когда они разговаривают, они просто упоминают 34-й год.