Глава 4. Рождение «Треста»
Глава 4. Рождение «Треста»
Началом самой известной и успешной операции Государственного политического управления против русской эмиграции принято считать убийство видного большевика Вацлава Воровского в Лозанне 10 мая 1923 года. Он прибыл во главе советской делегации в Лозанну на международную конференцию по Ближнему Востоку, чтобы подписать и поныне действующую конвенцию о режиме судоходства в контролируемых Турцией черноморских проливах. Вечером Боровский ужинал в ресторане гостиницы «Сесиль» со своим помощником Максимом Дивиль-ковским и Иваном Аренсом, берлинским собкором агент-ства новостей РОСТа (сегодня это ИТАР-ТАСС — А.Г.), освещавшим работу конференции в советской печати. Увлекшись разговором, они не обратили внимания на молодого человека, подошедшего к ним от соседнего стола.
Судя по всему, Боровский так и не успел понять, что произошло. Вытащив из кармана брюк браунинг, неизвестный сразил его наповал первым же выстрелом в затылок. Еще две пули достались Аренсу — раненный в плечо и бедро, он вместе со столом обрушился на пол. Дивильковский, не имевший при себе никакого оружия, бросился на террориста. Тот выстрелил в упор в последний раз, ранив юношу в бок, протянул оружие подбежавшему метрдотелю и, улыбнувшись, сказал: «А теперь зовите полицию!»
Кто же убийцы? Стрелявшим был Морис Конради. Он родился в 1896 году в семье владельцев шоколадной фабрики и, по собственному признанию, ощущал себя полностью русским, никогда не вспоминая про швейцарские корни. В 1916 году, недоучившись на инженера в Петроградском технологическом институте, ушел добровольцем на фронт. За год дослужился до чина поручика. Командовал ротой.
После переворота в октябре 1917 года шоколадная фабрика Конради была национализирована. Дядю, тетю и старшего брата Мориса расстреляли во время красного террора. В приговоре было отмечено: агенты мировой буржуазии. Отец, взятый большевиками в заложники, умер от голода в тюремной больнице.
Сам Морис Конради служил в дроздовской дивизии. Это о нем пелось в марше «малиновых»:
Вперед поскачет Туркул славный,
За ним Конради и конвой.
Услышим вновь мы клин наш бранный,
Наш клич дроздовский боевой.
Смелей, дроздовцы удалые!
Вперед без страху! Снами Бог! Снами Бог!
Поможет нам, как в дни былые
Чудесной силою помог. Да, сам Бог!
Штабс-капитан Морис Конради прошел всю Гражданскую войну. С русской армией генерала Врангеля эвакуировался из Крыма в Галлиполи. Вместе с женой переехал потом в Швейцарию, где с помощью дальней родни устроился скромным клерком в один из торговых домов Цюриха. Там же к нему присоединились мать и четверо младших братьев и сестер, чудом выбравшихся из России, доказав свое швейцарское гражданство.
В марте 1923 года он уволился и отправился в Женеву, где встретился со старым другом и однополчанином — тридцатитрехлетним Аркадием Полуниным, работавшим в не признанной большевиками, российской миссии при Международном Красном Кресте. Конради заявил о своем желании «убить кого-нибудь из советских вождей, чтобы отомстить за семью». Полунин немедленно предложил устроить покушение в Германии на наркома иностранных дел Советской России Чичерина и посла в Англии Красина. Штабс-капитан, приехавший в Берлин 13 апреля 1923 года, не застал их в советском постпредстве и, огорченный неудачей, вернулся в Женеву. Там-то он и узнал из газет о прибытии большевистского наркома в Швейцарию. Его судьба была решена...
На следующий день после убийства Воровского был арестован Полунин. Он сразу призншгся, что был единственным сообщником Конради. Но советское руководство во всем обвинило швейцарские власти, заявив, что они потворствуют террористам и не могут обеспечить безопасность. В последовавшей долгой полемике «кто виноват?» точку поставили послы европейских держав, которые собрались на конференцию: «Ответственность за политическое преступление должна нести страна, на территории которой оно произошло».
Процесс по делу об убийстве Воровского начался в Лозанне 5 ноября 1923 года. Уже во вступительном слове ничуть не раскаявшийся Морис Конради заявил: «Я верю, что с уничтожением каждого большевика человечество идет вперед по пути прогресса. Надеюсь, что моему примеру последуют другие смельчаки, проявив тем самым величие своих чувств!» Защищавшие Конради и Полунина известные швейцарские адвокаты Сидней Шопфер и Теодор Обер сумели превратить процесс в суд над большевизмом. За десять дней слушаний перед присяжными выступили около семидесяти свидетелей, вынужденных покинуть Россию, спасаясь от красного террора. Исход суда стал ясен после пятичасового выступления Обера. В конце речи он сказал: «Ваш вердикт может способствовать освобождению великого народа, стонущего под рабским игом большевизма. Однако для него этот вердикт должен явиться безоговорочным приговором коммунизму. Иначе ночь, царящая сейчас в России, станет еще беспросветнее, а рабство русского народа — еще более тяжким: он будет им еще более подавлен, и повсюду будут сомневаться в самой возможности правды и справедливости.
Кончая, я повторю еще раз: Конради и Полунин совершили не убийство, а акт правосудия. Они по мере своих сил и жертвуя собою выполнили миссию, которую должна была выполнить Европа и которую она выполнить не посмела. Сэр Робертсон, моральный авторитет коего непререкаем, — живой свидетель большевизма— сказал: «Суд приближается, и если мы страдаем на Западе, оставаясь бездушными свидетелями большевистских преступлений, то наше страдание должно почитать весьма слабым наказанием за нашу недопустимую терпимость».
В то время как вы, господа присяжные, будете совещаться в этом отныне историческом зале, вокруг вас будет тесниться огромная, невидимая и молчаливая толпа — миллионы русских смертников... умерших от голода, миллионы страдальцев, умерших под пыткой, — мужчин, женщин, старых и молодых, врачи, сестры милосердия, горожане, крестьяне, рабочие, священники, распятые на кресте... Вы ясно почувствуете: души всей этой массы русских страдальцев на вашей совести.
Все они взывали и взывают о справедливости, но тщетно до сих пор. Никто им не ответил. Никто им не сказал слова утешения и правды. Но вы, вы им ответите!»
14 ноября 1923 года присяжные большинством в девять против пяти голосов признали Мориса Конради, действовавшего под давлением обстоятельств, вытекавших из его прошлого, и, стало быть, не подлежавшим уголовному наказанию. Судья также обязал убийц возместить судебные издержки и ходатайствовал о высылке Полунина из страны за злоупотребление правом убежища и нарушение общественного порядка. Этот оправдательный приговор был с большим одобрением встречен русской эмигрантской прессой. Парижские «Последние известия» писали 18 ноября 1923 года: «Преклонимся перед приговором присяжных. Самое распределение голосов показывает, что в совещательной комнате аргументы «за» и «против» боролись упорно, и если, в конце концов, победили первые, то тем больше значение для нас имеет решение совести. Чтобы вынести это решение, швейцарские судьи должны были перешагнуть через угрозу репрессий швейцарцам, оставшимся в России, через предубеждение обвинителя, что этим создается безнаказанность политических убийств на швейцарской территории, наконец, через бесспорный факт самого преступления, совершенного Конради и признанного присяжными единогласно. Оправдание Конради и Полунина не есть, конечно, оправдание Белого движения, как, быть может, постараются в противоположных целях представить дело обе стороны. Но это, несомненно, есть осуждение большевистского режима в том, что в нем является противоречием общечеловеческой этике и праву. Это есть осуждение системы насилия человека над человеком во имя классовой ненависти. Это есть признание, что к построенному на этом начале «государству общечеловеческие нормы закона и права неприменимы».
Совсем по-другому встретили решение суда в Советской России. По стране прокатились многотысячные митинги протеста. Трудящиеся требовали строго наказать убийц. В выражениях особо не стеснялись. Тут вам и «мерзкий куток эмиграции, возглавляемый монархической сволочью», и «отъявленные белогвар-дейско-эсеровские негодяи», и «мутная пена буржуазно-контрреволюционных кадетов». Точку поставила газета «Правда»: «Путь обычный: святые всегда набирались из разбойников и убийц. Неудивительно, что когда русской белогвардейщине, т.е. тем же разбойникам дворянам, понадобился в ударном порядке святой, его, по старым традициям, выбрали из среды убийц и грабителей. Выбор оказался удачным и даже весьма удачным. Стаж у Конради оказался великолепный. Школу хамства, пьянства и разврата он прошел в царской армии. А там по этим предметам нужно было знать на пять с плюсом. Школу грабежа и убийства Конради прошел у Колчака и Деникина. Убийство и грабеж в соединении с хамством, пьянством и развратом дали такой букет, что хоть сейчас без экзамена ступай в «равноапостольные». Кто мог лучше, чем он, подойти на амплуа «героев» и «святых» у зарубежной белогвардейщины ? И выбор, натурально, пал на него. Фашисты дали револьвер. Счет за него будет предъявлен русским монархистам, когда они получат новую субсидию от Антанты. История вынесет свой приговор не над Конради, а над его судьями, над страной, где происходит этот знаменитый суд над всеми странами, где правит буржуазия. Пролетариат глубоко врежет в памяти своей приговор лозаннского суда, чтобы при случае не забыть, чтобы при случае его вспомнить.
Конечно, не столько те 9 присяжных, 9 подобранных судей буржуазной совести, которые так ловко «разбили» свои голоса, что убийцы тов. Воровского уйти обласканными и поощренными. И даже не председатель суда, который с первого дня дал понять наемным убийцам, что они могут держать себя на суде, как дома, и угрожать новыми убийствами. И даже не прокурор, который так составил обвинительный акт, чтобы оправдать уличенных и скрытых преступников. И даже не следователь, который замел следы, ведущие к главным вдохновителям преступления, и посадил на скамью подсудимых одних исполнителей. Оправдала убийц тов. Воровского та международная шайка, которая выбрала место, время и обстановку убийства, которая застигла тов. Воровского в Лозанне, когда он мог не подозревать о вероломстве швейцарских властей, и, застигнув, пустила в него рукой Конради несколько пуль. Международные организаторы убийства тов. Воровского обеспечили оправдание физическим убийцам. Пусть трудящиеся всех стран запомнят этот главный урок лозаннского суда».
Чтобы уже не возвращаться к этой теме, коротко о судьбах Конради и Полунина после процесса. Дроздовский штабс-капитан надолго исчезнет из Европы, прослужит несколько лет во французском Иностранном легионе в Африке. Незадолго до присвоения ему офицерского звания сержант Конради ударит по лицу своего командира. Тот обозвал подчиненного «русской свиньей». И капитан гвардейской артиллерии, награжденный орденом Святого Георгия 4-й степени за подвиги на фронте Первой мировой войны, не сдержался. Конради изгоняют из легиона. Сведения о его дальнейшей судьбе крайне противоречивы, даже дата и причины смерти разнятся. Но, судя по всему, он был участником французского Сопротивления в годы Второй мировой войны и умер в 1946 году. Единственное, что точно известно: Морис Конради жил затворником, опасаясь мести чекистов. Место его захоронения неизвестно. А ведь о храбрости Мориса ходили легенды не только в дроздовской дивизии. Но до сих пор не удается найти фотографий штабс-капитана, сделанных на фронте или в эмиграции. Конради таким образом защищали от всесильной Лубянки. Ведь опасения его сослуживцев не были напрасными. Еще в 1923 году, выступая на митинге в Москве, председатель ГПУ Феликс Дзержинский заявил: «Мы доберемся до негодяев». Через десять лет при странных обстоятельствах умрет Аркадий Полунин. Умрет 23 февраля — вдень рабоче-крестьянской Красной армии...
***
В иностранном отделе ГПУ было принято решение использовать удачную встречу Якушева с Артамоновым, и, коли он выразил желание сотрудничать с органами, приступить к серьезным действиям. На Лубянке хорошо понимали, что одного действительного статского советника явно недостаточно, чтобы эмиграция поверила в существование монархической организации Центральной России. Было принято решение, выражаясь современным языком, привлечь в ряды контрреволюционной организации политических тяжеловесов, хорошо известных всему русскому военному зарубежью. Так, главой МОЦР стал генерал-лейтенант русской императорской армии, профессор советской военной академии, автор научных трудов о Первой мировой войне Андрей Медардович Зайончковский. Его заместителем — генерального штаба генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов. Якушеву досталась должность главы политсовета и ответственного за переговоры с эмигрантскими организациями. А Стауниц ведал финансовой составляющей и по совместительству был секретарем: это именно он шифровал все письма за границу. Для пущей достоверности в «Трест» ввели и самых настоящих врагов рабоче-крестьянского государства: камергера Ртищева, балтийского барона Остен-Сакена, нефтепромышленника Мирзоева, тайного советника Путилова. Но русской эмиграции довелось увидеть только двух заговорщиков: Якушева и Потапова. Стауница решили от феха подальше за границу не отправлять. Тогда же МОЦР стал именоваться «Трест», как сказал бы Остап Бендер: для конспирации, гофмаршал.
Вот теперь можно было начинать играть по-крупному Якушев сообщил Артамонову, что на съезде монархической организации Центральной России было решено признать великого князя Николая Николаевича главой монархического движения, как местоблюстителя российского престола и верховного главнокомандующего белой рати: «Из прилагаемого постановления вы убедитесь в том, что съезд состоялся, и велико было наше огорчение, когда мы так и не дождались вашего представителя. Что касается моего приезда, то я счастлив буду, если позволят обстоятельства, повидать вас всех, дорогие собратья.
Теперь текст постановления нашего съезда — приведу только начало, которое глубоко волнует: «Горестно было русскому сердцу пережить горькую весть о том, что великий князь Кирилл объявил о своих притязаниях на императорский российский престол. Болит сердце за наше общее дело. Мы здесь, пребывая в смертельной опасности, каждодневно готовы отдать наши жизни, сознавая, что только его высочество великий князь Николай Николаевич, местоблюститель престола, может спасти страждущую отчизну, став во главе белой рати как ее верховный главнокомандующий...»
Поздней осенью 1922 года, Якушев поехал за границу в служебную командировку. Ему необходимо было встретиться с членами Высшего монархического совета/Прежде всего с Марковым Вторым. Только заручившись его поддержкой, можно было внушить части эмиграции, что он — авторитетный представитель разветвленной подпольной организации, объединившей многих влиятельных заговорщиков в Советской России.
По дороге в Берлин к нему присоединились старый знакомый Юрий Артамонов и племянник генерала Врангеля Петр Арапов, входивший в модную тогда евразийскую организацию.
В своем отчете Артузову Якушев достаточно подробно описал переговоры с Высшим монархическим советом:
«В Берлине состоялась первая встреча с заправилами Высшего монархического совета. Она происходила в магазине ковров, мебели, бронзы и фарфора в первом часу ночи. В этом магазине полковник фон Баумгартен служит ночным сторожем.
Почему избрано такое странное место, как магазин, для конфиденциального совещания ? Оказалось — из предосторожности. Квартира, где помещается Высший монархический совет, принадлежит Е.Г.Воронцовой, там же обитает бывший обер-прокурор Синода Рогович, болтун и рамолик, он стал бы подслушивать.
Я кое-что уже знал об этих господах, ночь до Берлина прошла в разговорах с Артамоновым и Араповым, которых по молодости лет не очень допускают в высшие сферы. Они недовольны и не без яду рассказывали мне, что делается в этих сферах, пополняя мою эрудицию.
Кирилловцы, сторонники Кирилла Владимировича, провалились окончательно. Высший монархический совет ставит на Николая Николаевича — «местоблюстителя престола». Кирилловцы его отвергают как претендента на трон. Он не прямой наследник и бездетен. Окружают Николая Николаевича титулованные особы, впавшие в маразм, и болтуны. Сохранил солидные средства принц Ольденбургский, он почетный председатель совета.
Сидя в золоченом кресле в стиле Людовика XV, я произнес пламенную речь, выразил верноподданнические чувства « Треста» по от-ношению к «блюстителю» престола и добавил, что подробнее изло-жу все в докладе, который пишу. По лицам этих господ понял, что экзамен выдержан, но ожидается приезд из Парижа НЕ.Маркова, ближайшего советника Николая Николаевича. Он доверяет Маркову.
Марков прибыл в Берлин вместе со старым князем Ширинским-Шихматовым. Свидание состоялось на Лютцовштрассе, 63. Оба уставились на меня, когда я говорил о создании монархической партии внутри России, тесно связанной с Высшим монархическим советом за границей.
Однако Марков, желчный и глупый старик, прервал мою декларацию и спросил о настроениях Красной армии и какие именно части армии я считаю наиболее подготовленными к участию в перевороте. Чувствую, что старцы не разбираются в военных вопросах. У Маркова в руках шпаргалка с вопросами.
— Когда можно рассчитывать на переворот ?
— Придется подождать года два.
— Кто ваш верховный эмиссар ?
Отвечаю, какусловлено в Москве: «Генерал Зайончковский».
— Православный? Хорошо.
Обрадовались, что не входит Джунковский: «Ненадежный человек».
Марков торжественно сообщил, что был принят Николаем Николаевичем.
— Его высочество согласился возглавить монархическое движение, но ждет призыва из России, о существовании вашей организации знает.
Испускаю вздох облегчения. Почтительно высказываю желание увидеть кого-нибудь из императорской фамилии. Марков обещает свидание с великим князем Дмитрием Павловичем (Николай Николаевич никого не принимает). На этом кончается трехчасовая беседа.
Два дня мы обсуждали программу берлинского монархического съезда. Возник разговор о тактике «Треста». Козырял старыми черносотенными лозунгами. Никаких партий, кроме монархической. Восстановление самодержавной монархии. Земельная политика? Тут вскочил Николай Дмитриевич Тальберг — маленький, щуплый крикун: «Предлагаю конфисковать имение Родзянки как виновника революции». Его успокаивали: «Конфискуем». Я вношу проект: «Образование государственного земельного фонда, вся земля принадлежит государю, он жалует землей дворянство, служилое сословие. Крестьянам — «синюю бумажку» — купчую на землю, но, разумеется, за выкуп, за деньги. Переходим к тактике. Вопрос об интервенции: называют 50—60 тысяч белых и 3—4 тысячи иностранцев. Откуда начинать поход — с севера или с юга ?
Гершельман предлагает с Петрограда. Подготовить торжественную встречу в Московском Кремле. Монарх непременно из рода Романовых. Основные законы пересоставить до коронации.
В Берлине у меня продолжались переговоры с молодыми — Араповым и Артамоновым. Их настроения таковы, что явилась мысль о создании внутри Монархического совета оппозиционной партии из молодых. Арапов, конечно, убежденный монархист, но особой формации, участник так называемых евразийских сборников «На путях» и «Поход к Востоку». В лице его «Трест» приобрел сторонника и почитателя. Я убедил его, что мы готовим переворот не для того, чтобы отдать власть старцам, которые ничему не научились и ничего не забыли. Нам надо выработать программу и тактику на основе того, мол, чтобы Россия по своему географическому положению руководила Европой и Азией. И потому пути «Треста» совпадают с евразийским движением. Сказал и слегка испугался: неужели клюнут на такую непуху ? Представьте — клюнули.
Бросил мысль о вожде наподобие дуче Муссолини. Встретили с энтузиазмом. В общем, молодые — хороший материал для оппозиции старцам...»
Якушев превосходно справился с возложенной на него ролью лидера крупнейшей антибольшевистской организации, взгляды которой совершенно идентичны позиции Высшего монархического совета. Именно под влиянием его выступлений в журнале «Двуглавый орел» в №78 от 25 февраля 1923 года появилась знаковая статья о пользе сохранения Советов после свержения правительства Ленина: «Наша эмиграция должна теперь усвоить, что в местных Советах, очищенных от коммунистической и проти-вонародной накипи, находится истинная созидательная сшш, способная воссоздать Россию. Эта вера в творчество истинно русских, народных, глубоко христианских Советов должна сделаться достоянием эмиграции. Кто не уверует в это, оторвется от подлинной, живой России».
Самое интересное, что статья эта появилась через две недели после публикации статьи... самого Якушева, в которой он достаточно подробно описывает будущее устройство России: царь и Советы. (Когда сегодня начинают убеждать, что этот лозунг ввел в оборот Александр Львович Казем-Бек в4926 году, не могу сдержать ироничной улыбки. Все было значительно раньше. Лидер «младороссов» просто позаимствовал модную идею, придуманную либо Артузовым, либо Пиляром.)
Марков Второй сдержал свое обещание: Якушеву удалось встретиться с великим князем Дмитрием Павловичем. Очарованный выступлением председателя политсовета монархической организации Центральной России, он вручил письмо лидерам «Треста», в котором одобрительно отзывался об их деятельности.
***
В августе 1923 года Якушев отправился в Берлин в очередную командировку. В этот раз он должен был встретиться с представителями русской армии генерала Врангеля. В частности, с генералами фон Лампе и Климовичем. Свидание с последним заставляло агента ГПУ изрядно нервничать. Ведь Евгений Константинович Климович, бывший начальник департамента полиции Российской империи, возглавлял контрразведку в штабе Врангеля. Якушев прекрасно понимал: одно неверное слово — и он будет раскрыт. Больше того — убит. А страх перед смертью издавна считался лучшим стимулятором для человека в критической ситуации.
7 августа встреча состоялась. На ней, кроме Якушева, фон Лампе и Климовича присутствовали известный политик Шульгин и консультант при военном представительстве Врангеля в Берлине Чебышев. Гость из Москвы с любопытством, которое он скрывал за своим полным благородного достоинства взглядом, рассматривал знаковых фигур для русской эмиграции. Потом он сделал двухчасовой доклад. Якушев говорил осторожно. Начал с экономических вопросов, подчеркнув, что новая экономическая политика большевиков способствует грядущему монархическому перевороту. Народ ждет монарха. И это главное. Осветил земельный вопрос. А вот по военным делам говорить отказался. Дескать, трудно ему человеку сугубо штатскому. Но скоро в Берлин приедет начальник штаба МОЦР, авторитетный военный, который сможет удовлетворить любопытство представителуй Врангеля.
Едва Якушев закончил говорить, как встал Климович. Пристально глядя в глаза гостю, он попросил его ответить всего на один вопрос: каким образом столь многочисленной организации удается избежать арестов? Агент ГПУ внутренне похолодел. Позднее, в своем отчете для Лубянки, он напишет, как примерно ответил на тот вопрос: «Господа, неужели вы думаете, что Гражданская война, голод и возврат к нэпу не посеяли разочарование, неверие в революцию? Дальше, прошу не обижаться, но вы, господа, судите примерно, как в басне Крылова: сильнее кошки зверя нет. А кошка нас кое-чему научила, хотя бы конспирации. Мы имеем своих людей во всех звеньях советских учреждений и имеем возможность отводить удары. Наконец, господа, сидя здесь, в Берлине, трудно иметь представление, что делается в Москве, в России...»
У других участников встречи вопросов не возникло. Фон Лампе поблагодарил Якушева за интересный доклад и проводил его. Едва за гостем закрылась дверь, как встал Климович. Оглядел своих соратников и, чеканя слова, бросил: «Господа, это опасный человек. Он провокатор ГПУ». На него набросились с упреками: дескать, как можно так говорить о соратнике из Москвы. Климович сделал вид, что согласился, и лишь его глаза выдавали сокровенные мысли: от своих слов он не отказывался.
Для Якушева испытания не закончились. Дело в том, что о его визите к представителям барона Врангеля немедленно узнали лидеры Высшего монархического совета. Для них чины русской армии были лютыми врагами. Прежде всего генерал Климович, открыто называвший Маркова Второго перечницей. Подробности нелицеприятного, но крайне необходимого ГПУ для укреплений позиций «Треста» разговора с Марковым Якушев описал в своем отчете для Артузова:
«— Готовы ли вы к перевороту ?
— А вы готовы ? Назовите имя будущего хозяина Земли Русской ?
— Голубчик, вы должны понять...
— А мы назвали это имя на съезде МОЦР: его императорское высочество Николай Николаевич!Другого люди не знают и знать не хотят!
— Но единственная преграда — великий князь стар и бездетен. Неприемлем как претендент на престол с легитимной стороны. Существует закон о престолонаследии. Мы понимаем ваши чувства, но вы поступили неразумно...
— Поступили, как велит совесть! Николай Евгеньевич! Не великие князья Кирилл и Дмитрий Павлович, а его императорское высочество Николай Николаевич! И вот вам наше последнее слово: если вы не поддержите нас — мы отойдем от вас, а на Европу нам...»
Внимательно изучив итоги встреч в Берлине, руководство иностранного отдела ГПУ приняло решение ввести в игру новое действующее лицо — генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Михайловича Потапова. Старый знакомый Якушева по Петербургу, он был прекрасно известен и штабу генерала Врангеля.
***
Он родился в 1871 году в Москве в семье чиновника. Окончил кадетский корпус, артиллерийское училище и Академию Генерального штаба. В годы Первой мировой войны служил в Главном управлении Генерального штаба на должности генерал-квартирмейстера. Опытнейший разведчик царской армии, он пользовался в Генштабе заслуженным авторитетом, и поэтому его решение сотрудничать с советской властью повлияло и на выбор многих его младших коллег. Правда, существуют сведения, что Потапов уже с июля 1917 года сотрудничал с Военной организацией Петербургского комитета РСДРП(б), и если это действительно так, то его решение признать большевиков выглядит вполне естественным. После октябрьского переворота Потапов занимал должность начальника Главного управления Генштаба, одновременно являясь помощником управляющего Военным министерством и управляющим делами Наркомвоена. В июне 1918 года он становится членом Высшего военного совета, спустя год — председателем Военного законодательного совета при РВСР. Таким образом, он не участвовал в Гражданской войне и не вызвал аллергии у штаба Врангеля. Но прежде чем отправляться к барону, Потапову поручили познакомиться с лидерами монархической организации Центральной России.
Он с интересом смотрел на заговорщиков. Особенно ему понравился доклад бывшего нефтепромышленника Мирзоева о финансах МОЦР: «В конфиденциальном письме из Парижа мои родственники, Черноевы, пишут: «Вы, наверно, думаете, что мы располагаем прежними возможностями, и ошибаетесь. Подлец Гукасов продал свой нефтеналивной флот англичанам. На его счастье, флот находился в британских водах. Он как был, так и остался миллионер. Мы же не могли вывезти принадлежавшие нам нефтяные источники в Европу, как вам известно. Откуда же нам взять средства, чтобы помочь нашим друзьям?» Я не буду читать полностью письма, но ознакомлю вас с таким предложением: «Если бы вам удалось устроить хотя бы небольшое восстание на Северном Кавказе, то можно было бы здесь представить его как начало большого дела. И я уверен, что деньги бы тотчас нашлись. Мы знаем от генерала Улагая и его братьев, что на Кавказе найдутся люди, есть и хорошо спрятанное оружие — следовательно, МОЦР остается взять дело в свои руки...»
Потапов достаточно жестко объяснил заговорщикам, что небольшое восстание ничего не даст. У Красной армии достаточно сил, чтобы подавить его в кратчайшие сроки. Члены политсовета заметно погрустнели. Пришлось Якушеву их успокоить. Он сказал, что в ближайшее время вместе с Потаповым отправляется за границу, чтобы договориться о взаимодействии с «Русским общевоинским союзом», в который была преобразована русская армия генерала Врангеля.
19 октября 1923 года Потапов и Якушев нелегально отправились в Польшу. После достигнутых быстрых договоренностей в Варшаве (МОЦР признает независимость Польши, а польская разведка продолжает за это помогать боевым группам проникать на территорию СССР) бывший генерал-лейтенант бывшей русской императорской армии отправился в Югославию. В Сремски-Карловицы. В штаб к барону Врангелю.
Врангель принял Потапова и долго беседовал с ним. Выпускники Николаевской академии Генерального штаба вспоминали былые дни и говорили о нуждах Белого движения в новой обстановке. И все же червь сомнения точил Петра Николаевича. Уже в самом конце встречи он спросил гостя из Советской России, как же ему удается покидать должность в Красной армии на столь длительный срок, чтобы путешествовать по Европе. Потапов тогда объяснил, что официально он сейчас в отпуске, на охоте в тайге. Барон поверил.
Уже потом, спустя годы, всех в эмиграции мучил вопрос: почему же Якушеву и Потапову верили? Попытался найти ответ и бывший участник операции «Трест» Сергей Войцеховский: «Мы были молоды и воспитаны в традициях той России, для которой военный мундир был порукой чести. Мы не могли представить себе генералов Зайончковского или Потапова презренным орудием чекистов. Мы были до известной степени одурманены открывшейся перед нами возможностью легкой связи с Россией и благополучного оттуда возвращения.
Мы сознавали себя не бедными, бесправными эмигрантами, а звеньями мощного подпольного центра на русской земле. Мы были готовы на любую жертву, но по сравнению с чекистами были наивными детьми.
Теперь я знаю, что бывший генерал-лейтенант Потапов, называвший себя в «Тресте» Медведевым, был офицером Генерального штаба, прослужившим 12 лет в Черногории и вернувшимся в Россию за два с половиной года до Февральской революции, к которой он незамедлительно примкнул.
Теперь мне известно, что большевики назначили его в ноябре 1917 года первым советским начальником Генерального штаба, преемником отстраненного ими генерала Марушевского и что позже он по их назначению был помощником управляющего Военным министерством большевика Подвойского.
Поэтому я теперь не понимаю, как могли его сверстники, бывшие начальники и сослуживцы, поверить в искренность его монархических взглядов. Но тогда Потапов был в моих глазах заслуженным офицером царской службы, поставившим на карту жизнь ради восстановления монархии».
«Трест» пользовался фантастическим успехом. Пожалуй, даже Артузов не ожидал, что все так легко получится. Генерал Кутепов даже решил больше не рисковать своими людьми напрасно и отправлять их в Россию по каналам Якушева. О лучшем на Лубянке и мечтать не могли. Особенно когда узнали, кого именно направляет Александр Павлович в Москву. Фамилия Захарченко-Шульц не была пустым звуком для иностранного отдела ГПУ, и там сделали все возможное, чтобы подготовить ей достойную встречу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.