Светлое будущее: людоедство?

Светлое будущее: людоедство?

Технологический прогресс готовит нам и еще один весьма неприятный сюрприз.

Суть сегодняшнего мирового «кризиса», являющегося на самом деле переходом человечества в некое новое, пока еще непонятное нам состояние, заключается в приспособлении социальных отношений, адаптированных к прошлым, индустриальным технологиям, к идущим им на смену качественно новым постиндустриальным, в первую очередь информационным технологиям.

Это приспособление может быть весьма болезненным – и отнюдь не только на фондовых рынках, но и в повседневной жизни миллиардов людей.

В частности, информационные технологии по своей производительности качественно превосходят индустриальные. Даже простое дополнение традиционного индустриального оборудования информационными технологиями (включая системы коммуникаций и принятия решений), как показывает практика, резко повышает их производительность – с неожиданно неприятными социальными последствиями.

В самом деле: сравнительно низкая производительность индустриальных технологий делала их владельца зависимым от работников. Каждый человек был потенциальным источником прибыли – поэтому его требовалось отловить, обучить, поставить к станку и, как показал опыт борьбы с коммунизмом, еще и сделать так, чтобы он оставался всем этим доволен. Из последнего выросли идеи «благосостояния для всех», общество массового потребления и средний класс в его современном понимании.

Однако для постиндустриальных технологий, лишь первым этапом развития которых являются технологии информационные, характерно качественно иное отношение к рабочей силе. Ведь они значительно более производительны – и использующее их общество для производства прежнего количества материальных благ (воспринимаемых рынками и находящих спрос) нуждается в качественно меньшем количестве работников!

Общество, применяющее преимущественно постиндустриальные технологии, нуждается в существовании элиты, обеспечивающей управление, научные исследования и культурную среду, а также в относительно небольшом количестве людей, непосредственно занятых производством.

Все остальные оказываются попросту лишними, подобно основной части населения России в парадигме «экономики трубы» (то есть полной переориентации на экспорт сырья, проведенной в рамках либеральных реформ). Они нужны лишь с точки зрения потребления, как генераторы необходимого экономике спроса, – но производить им попросту нечего, любой изготовленный ими продукт будет лишним, так как не найдет спроса.

Соответственно, они не производят, но лишь потребляют, а точнее – претендуют на потребление. С точки зрения коммерческой эффективности, это недопустимо, и объективная задача общества заключается если и не в их физическом уничтожении, то в их социальной утилизации, то есть в максимальном ограничении масштабов их потребления, которое по определению непроизводительно.

При этом максимальный разрыв между низкой производительностью и высоким потреблением наблюдается у наиболее благополучной части человечества – среднего класса развитых стран (это естественно, ибо огромные массы нищего населения стран Африки, арабского мира, Индии и Китая потребляют крайне мало).

Соответственно, обострение указанного противоречия и нарастание объективной необходимости в сокращении непроизводительного потребления давит в первую очередь именно на этот средний класс, на источник глобальных настроений благополучия.

Результат – «размывание», а если называть вещи своими словами, обнищание среднего класса как одна из основных тенденций глобализации. Мы видим разные стадии этого чудовищного процесса на постсоветском пространстве, в Восточной Европе и Латинской Америке, а в последнее десятилетие присутствуем при погружении в него США и, с заметным отставанием, «старой» Европы. При этом глобальный финансовый кризис на наших глазах становится могильщиком среднего класса наиболее благополучных западных обществ.

Таким образом, сохранение прежней, коммерческой парадигмы развития вынуждает человечество решать людоедскую по сути своей задачу уничтожения значительных частей благополучных обществ. Понятно, что при этом произойдет глубокое преобразование и самих этих обществ, а с ними и всего человечества (ибо они воплощают в себе сегодняшние представления об успехе всей остальной, неразвитой части человечества, являются олицетворением его мечты и осознаваемой целью его развития).

Прежде всего, совершенно неясно, что будет после социальной утилизации среднего класса развитых стран с их демократическим устройством – ибо сегодня западная демократия формально представляет собой власть от имени среднего класса и в целях (с некоторыми оговорками) его благополучия; его рассасывание приведет к аналогичному рассасыванию само?й традиционной западной демократии.

С точки же зрения экономики, а не политики, средний класс, пусть даже мало– или вовсе непроизводительный, генерирует ключевую часть спроса развитых обществ, необходимую для нормального развития их экономики. Его обеднение резко сократит спрос развитых стран и, соответственно, сделает ненужными многие производства, столкнув не только развитые страны, но и весь мир в депрессионный штопор наподобие случившегося на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века.

Чтобы избежать этого, государствам придется либо искусственно поддерживать спрос, что в рамках коммерческой парадигмы развития описывается кейнсианской теорией и возможно лишь в течение ограниченного времени, либо поддерживать производства без учета сжимающегося денежного спроса, что вообще в принципе несовместимо с указанной парадигмой.

Таким образом, избегание депрессионного штопора в течение длительного времени объективно потребует отказа от коммерческой парадигмы развития, от ориентации на прибыль как главную цель развития человечества. Этот переход представляется неизбежным, и если он не будет осуществлен сознательно, он произойдет неосознанно, стихийно, через социальную катастрофу, связанную с утилизацией среднего класса, и вынужденную реакцию управляющих систем на ее последствия.

Однако сознательный отказ от коммерческой парадигмы развития в настоящее время представляется невозможным. С чисто теоретической точки зрения, этот отказ будет означать замену прибыли как главного мотива человеческой деятельности стремлением к личному самосовершенствованию, однако этот мотив (особенно по сравнению с мотивом прибыли) является слишком неопределенным и слишком слабым для того, чтобы стать значимым политическим фактором в современных условиях.

Не стоит забывать о том, что в рамках коммерческой парадигмы человечество развивается на протяжении почти всей своей истории. Значимая же попытка вырваться за ее пределы была предпринята лишь советской системой, но, несмотря на важность пройденного ею пути и высочайшие достижения, понесенное ею историческое поражение не вызывает масштабного желания двинуться по ее следам.

Самое же главное заключается в том, что все значимые в масштабах современного человечества участники процесса принятия решений сформировались и добились успеха именно в рамках коммерческой парадигмы развития и потому просто не могут представить себе своего существования в рамках какой бы то ни было иной парадигмы. Идея отказа от стремления к прибыли как главного мотива развития означает для них в прямом смысле слова идею социального (а иногда и физического) самоубийства и потому не только не встречает поддержки, но и вызывает сильнейший отпор.

Это означает, что развитие человечества в обозримой перспективе будет осуществляться стихийным и, соответственно, разрушительным образом – через социальную катастрофу и вынужденную инстинктивную реакцию на нее.

Это вызовет глубочайшую архаизацию, ибо уничтожение среднего класса, пусть даже преимущественно социальное, а не физическое, приведет к резкой дегуманизации как управляющих систем (объективно вынужденных решать, по сути, людоедские задачи), так и обществ в целом (так как ценность человеческой жизни и в целом личности драматическим образом снизится).

Отказ от привычных для нас ценностей демократии и рынка будет означать огромный шаг назад – в темные века Средневековья, во времена до начала эпохи Просвещения.