7. Пробка в Букингемском дворце

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7. Пробка в Букингемском дворце

Однажды, пару лет назад, я ехал на автомобиле из Лондона по трассе М4, в западном направлении. Никого не обгоняя, я держался в среднем ряду и превышал скорость максимум миль на десять, когда в моем правом зеркале вспыхнули дальним светом две фары. Через пару секунд до меня дошло, что это полицейские на мотоциклах. Я уже принялся было репетировать тираду о том, как несправедливо выдергивать из потока случайную машину, но тут они проревели себе мимо, начисто меня проигнорировав. Гораздо больше, чем моя скромная персона, их занимала расчистка крайнего правого ряда для автомобиля, который они эскортировали. Через некоторое время возник и он — стремительный, массивный, несущийся по шоссе со скоростью миль в 90 или 100: большой черный лимузин с королевским флажком на капоте. Когда нас миновал арьергард, мы с моим спутником принялись гадать, кто бы мог сидеть в этой колымаге и с какой стати им приспичило нестись как на пожар? Королева опаздывает на парадный обед? Принцесса Анна на кормежку своих лошадей? Королева-мать на джин-тоник? Было и еще несколько версий. Так или иначе, но эта мимолетная встреча напомнила мне об одном из obiter dicta [92] принца Филиппа: в одном интервью он заметил, что королевская семья «потеряет чувство собственного достоинства», если ее члены будут торчать в уличных пробках, словно обычные граждане.

На протяжении последних лет королевская семья лишилась изрядного количества своего достоинства, и виной тому были не мотоциклисты из эскорта. Последние откровения — или голословные утверждения, или грязные сплетни — о браке принца и принцессы Уэльских могут вызывать недоверие, гнев, жалость и schadenfreude [93], но о безоблачном голубом небе там говорить явно не приходится. Большинство последних отечественных коммюнике, касающихся Дома Виндзоров, были посвящены их матримониальным злоключениям. Существует одна история, апокрифическая скорее всего, про то, как некая британская матрона, оказавшаяся на спектакле с Сарой Бернар в роли Клеопатры, замечает: «Надо же, до чего все это непохоже на семейную жизнь нашей дорогой королевы». До недавних пор это замечание вполне имело право на существование и, хотя бы и в шутку, было применимо к пусть осточертевшему, навязшему в зубах, но чопорному и внешне благопристойному Дому Виндзоров. А вот теперь уж нет. В современной Британии для матери четверых детей видеть, как один из их браков распадается, — более-менее статистическая норма; два выглядят как несомненное невезение; три наводят на мысль о том, что в самой семье что-то по-настоящему неладно. Когда эта женщина по совместительству является королевой Англии, у широкой публики возникает масса дополнительных вопросов.

В том обстоятельстве, что именно принц Чарльз стал жертвой супружеских неурядиц, есть особенно горькая ирония. Британская монархия, которая на протяжении столетий без перебоев поставляла на трон мерзавцев, прелюбодеев и умалишенных и которая подвергалась осмеянию и критике, вплоть до вынесения обвинительного приговора — цареубийства 1649 года, в течение последних пятидесяти лет наслаждалась замечательно покойной и безмятежной фазой своего существования. Даже и самые оголтелые монархисты не оспаривают, что одним из факторов этого благополучия было генетическое везение. Тут рассуждают обычно следующим образом. Чрезвычайно удачно мы избавились от капризного и черт знает что могущего натворить Эдуарда VIII с его иностранкой-авантюристкой миссис Симпсон и выменяли на него солидного, увлекающегося коллекционированием почтовых марок Георга VI. Чрезвычайно удачно, что его старшей дочерью оказалась преисполненная сознания долга Елизавета, и что именно она досталась нам в качестве Королевы, а не ветреная Маргарет, которая втрескалась в разведенного, постоянно смолила пахитоску, да еще вокруг нее вечно ошивалась всякая богемная шушера. Чрезвычайно удачно, наконец, что престол собирается унаследовать Чарльз, человек положительный и ответственно подходящий к своему происхождению, а не своевольная Анна, не шаловливый Эндрю или не Эдуард, который так, похоже, на всю жизнь холостяком и останется. Да, и, кроме всего прочего, нам достался не только Чарльз, у нас есть еще Принцесса Ди, самая популярная женщина в стране. Какие такие напасти должны на нас обрушиться, чтобы хоть кто-нибудь заикнулся насчет того, чтобы прикрыть лавочку?

Главные утверждения в «Диане: Правдивой истории» Эндрю Мортона, бывшего журналиста Daily Star, а ныне человека небедного, звучат следующим образом: брак Чарльза и Ди распался на ранней стадии и в данный момент является симуляцией; Ди с тех пор находится в крайне подавленном состоянии и совершила пять «суицидальных попыток» (или по крайней мере в исступлении подавала душераздирающие сигналы SOS, в числе прочего бросившись на стеклянный прилавок-витрину и искромсав себя зазубренным краем ножа для разрезания лимона), которые Чарльз отказался принять всерьез; на протяжении долгих лет своего брака она страдала нейрогенной булимией и пользовалась услугами консультанта-психиатра; она не верит, что когда-нибудь станет Королевой, — мрачное предчувствие, подтвержденное астрологами, с которыми она советовалась; Чарльз, равнодушный и индифферентный муж, с самого начала их брака не прекращавший свою давнишнюю «дружбу» с миссис Камиллой Паркер-Боулз, несмотря на протесты и ревность своей жены; наконец, когда, после многих лет этого мучительного супружества, принцесса спросила своего мужа: «Но ты хоть когда-нибудь любил меня?» — он якобы ответил: «Нет».

Когда бы все эти откровения были кухонными пересудами злобной горничной, как это оказывалось с большинством «королевских откровений», в лучшем случае из них можно было бы состряпать сомнительный скандальчик для газет, которым надо же летом чем-то забивать свои полосы. Но мистеру Мортону позволили записать на магнитофон интервью с сестрами Дианы и ее младшим братом; он беседовал с ее бывшими соседями по квартире и друзьями из Челси; издателю этой книги было продано восемьдесят ранее неизвестных фотографий ее отца, графа Спенсера; и часть прибыли от предприятия пойдет на благотворительные нужды организации, занимающейся токсикоманами, которую патронирует сама Диана. Другими словами, это настолько похоже на «Диана: Моя История», насколько нам самим хотелось бы этого; и если сейчас принцесса обнаружила, что таблоиды вовсю перемывают ей косточки, а интерпретации многих фактов отличаются от ее собственных, значит, это та цена, которую знаменитости часто платят за то, что не берутся за перо сами.

Мортонбвская книга, отдельные главы из которой сначала печаталась в Sunday Times, вызвала восторг у одних, глубокое возмущение у других и потоки ханжеского нытья у третьих, не в последнюю очередь его же коллег журналистов. На следующий день после публикации первой главы Дональд Трелфорд, редактор конкурирующего воскресного Observer, высказался о книге Мортона следующим образом: «Лично мне все это кажется дешевкой. На дух не переношу всех этих баек про членов королевской семьи, которые не в состоянии ответить на них. Знать не хочу, правда это или ложь». Однако подобные чувства, безусловно достойные, уступили место необходимости как-то реагировать на сенсации опубликованной накануне главы. На первой полосе Sunday Times красовалась огромная цветная фотография разряженной в пух и прах, но явно пригорюнившейся Дианы, подзаголовком «"ИНДИФФЕРЕНТНЫЙ" ЧАРЛЬЗ ДОВЕЛ ДИАНУ ДО ПЯТИ ПОПЫТОК САМОУБЙСТВА». Цветная фотография в Observer была даже еще больше — мрачная Принцесса сидит за рулем своего автомобиля, под выносом «ДЕПРЕССИЯ "ДОВЕЛА ДИАНУ ДО ПЯТИ ПОПЫТОК САМОУБИЙСТВА"». Эксперты по части норм и конвенций британской системы газетных заголовков могли заметить дополнительные кавычки, отделявшие те части истории, которые предлагаются как объективно достоверные, от тех, на которые указывает сама газета; таким образом 065 т›егподтверждал депрессию, но отказывался безоглядно ставить на попытки самоубийства, тогда как Sunday Times подтверждала попытки самоубийства, не вдаваясь в то, был ли Чарльз в действительности бессердечным мужем или нет. Разумеется, рядовой читатель откидывался от первой полосы с совершенно одинаковым впечатлением о том, что произошло, и не подозревая, надо полагать, ни о какой разнице в степени правдивости истории.

Независимо оттого, задирали ли прочие газеты нос, плелись в хвосте или следили за развитием событий с высунутым языком, ни одна из них на протяжении нескольких недель не смогла, а может статься, не больно-то и стремилась опровергнуть всю эту историю; они были слишком заняты тем, что продавали газеты. Из Букингемского дворца никаких протестов также не было слышно. Так что вопрос «Правда Ли Это?» временно отошел в тень, тогда как все внимание публики сфокусировалось на проблеме «Чем Это Грозит, Если Это Правда?» и «Неужто Ублюдкам Все Позволено?». В плане конституционных норм ничего сверхъестественного эта история не предвещает. Чета может разъехаться, может развестись, принц Чарльз даже может жениться заново, и никакого конституционного кризиса не приключится. Если Генрих VIII хоть сколько-нибудь может сойти за прецедент, то жениться он может сколько его душеньке угодно; единственное неудобство состоит в том, что он не сможет вступить в новый брак в церкви, и в силу этого обстоятельства ему не удастся выполнять функции верховного владыки англиканской церкви. Гак что никаких особенных несчастий это не сулило: разве что в перспективе могло повлиять на стабильность и популярность монархии, в том случае, если нынешний правонарушитель, так и не достигнув политического совершеннолетия, откажется играть главную роль в спектакле.

Таким образом, оставался вопрос «Неужто Ублюдкам Все Позволено?» Хотя публикация Sunday Times была сбрызнута соком подобострастного раболепия, в отдельных откликах ханжество зашкаливало за все мыслимые нормы. Дурная весть? Стреляйте в вестника. И вот пошло-поехало: повсеместные порицания назойливости, свойственной бульварной прессе, — хотя изначально «Правдивая история» существовала в виде книги, и уж только потом газета раздробила ее на серию статей с продолжением. Опять стали раздаваться требования принять закон о вторжении в личную жизнь — тема, которая в повестке дня сторонников реформ неожиданным образом потеснила более фундаментальные вопросы правительственной секретности и свободы информации. Напоминалось, что члены королевской семьи могли бы подать в суд иск о клевете. (Младшие, такие как лорд Линли, сын принцессы Маргарет, уже прибегали к этому.) Архиепископ Кентерберийский пробормотал нечто невнятно-неодобрительное. Тем же ограничилась и Комиссия по жалобам на прессу, довольно смехотворный орган, учрежденный самой индустрией из опасения, что если она сама себя не высечет, то в игру вступит правительство и проделает ту же работу с меньшей снисходительностью. Комиссия осудила то, что она назвала «гнусным поклепом так называемых журналистов, грязными руками лезущих в тонкие душевные материи посторонних людей в манере, которая никоим образом не может быть оправдана интересом публики к ситуации вокруг наследника трона». Эта выволочка далеко не везде была принята с надлежащей gravitas, учитывая то обстоятельство, что из двоих членов комиссии один является редактором News of the World, исторически сложившегося лидера на рынке воскресных сальностей, а второй — редактором Daily Star, первая полоса которой ровно в тот день содержала наводящее на мысль о грязных руках с заголовком «КОРОЛЕВСКОЕ ОК ДЛЯ КАМИЛЛЫ» — заявление насчет того, что «соперница Ди», миссис Паркер-Боулз, удостоилась «широкой улыбки» от Королевы на матче по игре в поло.

Произошла курьезная перепалка между мистером Эндрю Нилом, редактором Sunday Times, который обсасывал эту историю даже тщательнее, чем сам мистер Мортон, и сэром Перегрином Ворстхорном, бывшим редактором Sunday Telegraph. Обоим ранее уже приходилось сталкиваться друг с другом в суде по обвинениям в клевете, когда самопровозглашенного старовера Ворстхорна обязали выплатить Ј1000 самопровозглашенному авангардисту Нилу за намек на то, что в тот момент, когда мистер Нил сопровождал некую Памеллу Бордес в ее прогулке по городу, ему уже было известно о том, что она не только гламурная модель и бывший сотрудник отдела информации Палаты общин, но также и шлюха высокого класса. Сэр Перегрин, который, несмотря на свое пародийно английское имя, бельгийского происхождения и который, несмотря на свою рыцарское ратование за соблюдение приличий в повседневной жизни, был одним из первых людей, употребивших на телевидении известное слово из трех букв, вернулся к теме Эндрю Нила с ликующим отвращением.

«Дважды за последнюю неделю, — написал он в колонке Sunday Telegraph, — мне приходилось видеть мистера Нила в телевизоре. Это, пожалуй, еще не то чтобы «увидеть мистера Нила и умереть», но вполне достаточно, чтобы увидеть мистера Нила и блевануть. Найдется ли хоть у кого-нибудь в целом мире столь несуразная физиономия? Скорчив рожу, напоминающую не то коровью, не то баранью морду, он пялится с экрана так, будто намеревается оставить всех нас в недоумении, собирается ли он в следующий момент перерезать нам глотку — или вылизать наши ботинки». Это правда, мистер Нил не то чтобы писаный красавец, но знатоки комической физиогномики правильно сделают, если не пройдут и мимо колоритного сэра Перегрина: в любой из серий Домье[94] он мог бы без вопросов послужить моделью для Вареного Эпикура[95]. Что до мисс Памеллы Бордес, то она является хорошим примером того, как переплетаются жизни знаменитостей. В минувшем феврале я оказался в Дели и, пытаясь разговорить таксиста, заметил, что по случайному совпадению в городе сейчас находится и принцесса Ди (она посетила Тадж-Махал и объявила его «в высшей степени целительным опытом» — замечание, которое в тот момент, казалось, не имело никакого смысла, но ретроспективно в нем можно было услышать чуть-чуть больше). Водитель сообщил, что принцесса ему до фени, но объявил, что в гораздо большей степени является поклонником Памеллы Бордес, знаменитой модели, которая также приехала в Дели. Наш разговор воспарил к ранее недосягаемым высотам, когда я застенчиво признался, что мне доводилось встречаться с мисс Бордес и даже пожимать ее руку. Я не упомянул, что в тот момент она была в компании — поразительно, до чего странные бывают сближенья — мистера Дональда Трелфорда.

Следующий вопрос, на который моралисты-чистоплюи предпочли не отвечать, состоял в следующем: что, если проникновение «грязных рук в душевные материи посторонних людей» в действительности осуществляется с подачи самих так называемых жертв? Может быть, все и знают, о чем напомнил нам мистер Трелфорд: королевская семья «не в состоянии ответить»; но как и большинство широко известных фактов, этот в значительной степени не является правдой. Начать хотя бы с того, что в распоряжении Букингемского дворца и его антенн находится весьма значительная часть Флит-стрит — включая сэра Перегрина Ворстхорна, и все они ходят перед королевской семьей на задних лапках. Представителям царствующего дома даже не обязательно выдвигаться на парадное крыльцо и давать интервью — им достаточно рачительно выбрать, что именно выбросить в мусорную корзину, а уж дальше можно не сомневаться, что еще до рассвета кто-нибудь там да и пороется. Похоже, принцесса Ди молчаливо одобрила мортоновскую книгу перед публикацией; впоследствии она своими действиями дала понять, что поощряет ее. К примеру, в среду после того, как новость разразилась, она позвонила своей старой подруге Кэролайн Бартоломью (один из источников Мортона) и набилась на приглашение на этот вечер. Очень скоро после этого пять газетных фотодепартаментов и один королевский фотограф были приведены в состояние боевой готовности и в восемь пятнадцать как штык торчали перед домом Бартоломью. Принцесса не замедлила прибыть, провела с подругой сорок пять минут, а затем задержалась на крыльце достаточно долго, чтобы каждый фотокор мог запечатлеть ее. На следующее утро семейство Бартоломью со всей откровенностью рассказало журналистам о визите. Может быть, в техническом смысле это и не было пресс-конференцией, но, во всяком случае, настолько близко, насколько позволяет королевский протокол, а может статься, так и еще ближе. Возьмем другой пример: прошлым летом таблоиды раскопали, что принцесса провела свой тридцатый день рождения в атмосфере чрезвычайной подавленности, тогда как сам Чарльз был не просто индифферентен, но и вовсе отсутствовал. «Друзья принца Чарльза» поведали светским хроникерам, что принц предложил ей отпраздновать день рождения, но та отказалась; примерно в то же время в прессу начали просачиваться новости о дружбе принцессы с неким майором. Согласно одной теории, Диана воспользовалась мортоновским каналом как способом ответить «друзьям принца Чарльза». В более широком смысле можно было бы взглянуть на нее следующим образом — через головы дворцовых аппаратчиков она обращается к преданной ей британской общественности, взывая о помощи в национальном масштабе.

Да, это правда, таблоиды часто ведут себя отвратительно; они толкуют выражение «общественный интерес», как «все, чем публике заблагорассудится заинтересоваться, и в особенности секс». Осатанелые папарацци, друг у друга на головах сидящие орды фотографов, готовые заснять страдание или врасплох щелкнуть жертву в бикини, явно меньше всего беспокоятся касательно ранимости своих объектов; также мы не должны воображать, будто мистер Мортон равнодушно относится к финансовому вознаграждению или мистеру Нилу безразличен гигантский взлет тиража (210 ООО дополнительных экземпляров с первой статьей из цикла с обещанием продолжения). Но и имидж королевской семьи как безгласных марионеток далек от истины. Обычно Дворец успешно обрабатывает покладистую и монархическую прессу. Мало кто жаловался, когда десять лет назад популярные газеты широко разрекламировали процесс ухаживания и свадьбы Чарльза и Дианы самым елейным, сикофантским и, как теперь кажется, ложным образом: принцесса Золушка, Самая Романтическая История Нашего Века и прочее бла-бла-бла. Мортон предлагает несколько поправок, касающихся того периода, который все считали сказочным. Перед свадьбой Диана узнала, что Чарльз предлагал Камилле Паркер-Боулз браслет с выгравированными на нем их интимными прозвищами Фред и Глэдис, следствием чего стало обсуждение с сестрами возможности разорвать помолвку. В медовый месяц она увидела фотографии своей «соперницы» — они вывалились из дневника мужа, и заметила пару запонок с двумя переплетенными литерами «Ч» и «К», доставшихся Чарльзу от миссис Паркер-Боулз. Даже во время помолвки у нее начали проявляться симптомы булимии, которые тогда были приписаны предсвадебной нервозности. Может статься, все это — назойливые ля-ля-шу-шу, которые читатели национальных газет не должны иметь право знать. Но если есть выбор между счастливой ложью и печальной правдой, то что из этого наносит больший вред? А ведь печальная правда, когда она неизбежно раскрывается, кажется еще печальнее — и все потому, что в 1981 году никому не пришло в голову дать по губам сочинителям порнографичных панегириков и тошнотворных эпиталам[96].

Краткий гид по имущественному положению и популярности Августейшей Фамилии — или по крайней мере наиболее очевидных ее членов — мог бы выглядеть примерно следующим образом:

Королева Мать: член королевской семьи Номер Один. Любимая бабуся всей страны. Любезная, улыбчивая, профессиональная, однако даже и в пожилом возрасте предпочитает одежду пастельных тонов.

Королева. Популярная, уважаемая, что называется, «на своем месте то, что нужно». Подозревается в наличии законспирированного чувство юмора. С возрастом над ней все меньше потешаются за ее пристрастие к твиду, карликовым моськам и высокий голос. Все скептики в вопросе о ней сходятся в следующем: если уж мы никак не можем обойтись без монарха, то, похоже, она отвечает всем требованиям лучше, чем кто-либо другой.

Герцог Эдинбургский. Не вызывает ни особой любви, ни особой ненависти. Имеет обыкновение допускать герцогские оплошности — однажды, например, в каком-то восточном турне кто-то услышал, как он называл азиатов «косоглазыми». Что скорее укрепляет в пристрастном мнении как его почитателей, так и недоброжелателей.

Принцесса Маргарет. Теперь меньше светится на публике. В свое время регулярно поставляла сырье для душещипательных драм — Питер Таунсенд, лорд Сноудон, развод, Мустик[97], Родди Ллевеллин и т. д. Сейчас фигура нейтральная. Несомненно, популярна среди представителей табачной промышленности.

Принц Чарльз. Вызывает противоречивые реакции. Теперь уже не тот нескладный юноша с оттопыренными ушами, играющий на виолончели. Но в чем состоит его роль, пока он кантуется в лимбе, зная, что тем, кем родился, он может стать только после смерти своей матери? Поддерживает органическое земледелие, беседует с растениями, испытывает неприязнь к современной архитектуре, последователь великого путешественника Лоренса ван дер Поста. Чуточку ку-ку, в глазах народа ставший похожим на человека после своего брака с Дианой. А теперь куда? Будут ли на него смотреть как на очередного непутевого фон-барона, которого не хватает даже на то, чтоб ублажить собственную жену?

Принцесса Ди. Сказочная принцесса, непорочная и обворожительная. На ранних стадиях своей великосветской карьеры часто называла себя «жирной тушей». Поначалу подозревалась в том, что не воспринимает свой королевский статус с достаточной серьезностью, поскольку вкушала исключительно удовольствия и забывала об обязанностях, но затем взялась за ум, а после того как она пожала руки больным СПИДом, ее репутация в обществе была восстановлена полностью. Сейчас в значительной степени ее жалеют из-за ситуации, в которой она оказалась, но кого тут можно обвинить?

Монархический строй? Стаю журналистских крыс? Ее собственную недостаточную психологическую выносливость?

Принцесса Анна. Много лет вызывала неприязнь своей надменностью. Однажды объяснила фотокорреспондентам «кто есть ху», популяризовав таким образом этот эвфемизм, который она, не исключено, использовала и в полной оригинальной версии. Вышла замуж за капитана Марка Филлипса, известного по кличке Туман — за свою рыхлость и дряблость. Брак распался. Не исключено, единственный член королевской семьи, чья популярность активно растет — с тех пор как она стала участвовать в деятельности Фонда помощи детям. Сейчас пользуется репутацией зрелой женщины, не чурающейся работы, эдакая сама себе хозяйка. Вроде как должна снова выйти замуж.

Герцог Йоркский и Ферги. Известны по-разному — как герцог и герцогиня Уркские (выражение, принадлежащее штатному колумнисту Times) и, за их самодовольную пышнощекость, герцог и герцогиня Хрякские. Отгрохали себе огромный вульгарный дом, похожий на ранчо. Он морской офицер и любитель валяться на диване перед телевизором, она — с энтузиазмом пользуется халявными королевскими привилегиями: обожает горнолыжные вояжи, загранпутешествия и сочиняет скудоумные детские книжки про приключения антропоморфного вертолетика по имени Баджи. Оригинальным образом не отказывается от авторских гонораров — ну так на то они и «роялти» — за свою литературную продукцию, а в конце июня еще и сделала славный гешефт, подписав контракт о телерекламе. Обретшая непродолжительную популярность после своего брака, сейчас эта пара официально отделена от императорской фамилии и особым уважением не пользуется.

Принц Эдуард. Самый юный отпрыск, однако уже лысеющий. Вступил в ряды морских пехотинцев, но долго там не продержался; взамен нашел работу у Эндрю Ллойда Уэббера (недавно произведенного в рыцарское звание). Подозревается в артистических наклонностях и недостаточной мужественности. Гомосексуальность свою отрицает. Не слишком высокий общественный рейтинг.

Герцог Кентский (двоюродный брат королевы). Масон. Недавно был сфотографирован в своем фартуке. Больше почти ничего не известно.

Герцогиня Кентская. Жена вышеназванного. Сама любезность — прямо-таки неземная; считается, страдает от перепадов настроения. В свет выходит исключительно в уимблдонские недели.

Принцесса Хабалка. Кличка (предполагается, данная королевой) принцессы Майкл Кентской. Вышла замуж за какого-то мутного типа с бородой (тоже масон). Развелась за границей. По сравнению с ней Ферги кажется монахиней, добровольно отрекшейся от всех королевских радостей. Написала книгу, в которой были подозрительные совпадения с книгами на ту же тему других авторов. Абсолютно непопулярна.

При столь колоритном dramatis personae [98] возникает соблазн воспринимать королевскую семью как грандиозную «мыльную оперу», самый долгоиграющий британский телевизионный экспорт, хит Радиовещательной Госслужбы, переплюнувший Возвращение в Брайдсхед. Но члены королевской семьи — не актеры; они просто (хотя иногда и по-любительски) играют самих себя. Соответственно уподобление их звездам международного масштаба вроде Дитрих, Синатры или Лиз Тэйлор, которые близки к ним в смысле денег, расточаемого блеска и дистанции, отделяющей их от обычных смертных, — по сути неверно. С личностями вроде вышеназванных всегда можно вернуться к исходному пункту, из которого в дальнейшем рождалась легенда — сказать, что Такой-то или Такая-то играла или пела хорошо или плохо. У членов королевской семьи не было никакого первоначального таланта, который стал бы источником мифа о них — только миф сам по себе, возникающий из дьявольского везения родиться или вступить в брак с исключительно богатым, обладающим хорошими связями в высшем свете и владеющим землей семейством. Они не могут ничего делать, они могут только быть; так что мифическая реальность — это все, что они могут нам предложить.

А также, по-видимому, и то — по большей части, — что им достается для самих себя. Если попробовать представить, каково это — быть членом августейшей фамилии, то обычно в голову приходят привилегии и неудобства: с одной стороны, освобождение от уплаты налогов и возможность рассекать по крайнему ряду; с другой — неприятные ситуации, когда плебс пялится на тебя, щелкает на память и чувствует, что имеет в тебе свой процент, пусть даже и небольшой. Однако ж представьте себе, как такое существование должно влиять на ваше чувство самоидентичности. Ничего похожего на работу у вас нет, хотя время от времени вы можете произносить некую странную (как правило, написанную кем-то еще) речь или принимать участие в открытии какой-нибудь фабрики. У вас есть видимость власти, но совсем нет ее в реальности, а еще вы трепещете при воспоминаниях о том, что случилось с вашими предками, которые властвовали, проявляя излишнее рвение. Предполагается, что вы не станете пререкаться по любому поводу, при этом известно, что малейшее предпочтение, отдаваемое примульно-желтому в летнем туалете или возрождению отечественныхтрадиций вместо пост-брутализма в архитектуре будут восприняты с таким вниманием, будто это аддендум[99] к Десяти Заповедям. Вы колесите по миру, словно живой манекен с витрины, рекламируя уникальный, загадочный продукт — Британский уклад. Вас чествуют, пресмыкаются перед вами и ограждают от дорожных заторов. Но в некотором смысле вы не существуете: вы есть то, что другие решают, чем вы должны быть, вы лишь то, чем кажетесь. И поэтому ваша экзистенциальная реальность зависит от мифа, который создается вокруг ваших личностей, от коленей, которые подгибаются в вашем присутствии, от лжи, которой обволакивают вас маркетологи и промоутеры, от политтехнологов из Букингемского дворца и мегафонных преувеличений медиа.

Вот, скажем, вы — довольно нескладная, застенчивая, стесняющаяся своего большого носа девушка из шикарной семьи, не слишком эффектная, с неочевидным чувством моды и со вкусом к романам Барбары Картленд; не исключено, что вы — одна из последних девственниц в своем возрасте во всей стране. (Если нет, кто-нибудь впоследствии раскопает этот факт и растрезвонит о нем в газете.) Вы встречаете такого же нескладного, лопоухого юношу, тоже из семьи голубых кровей; он старше вас, гораздо более серьезнее, не то что бы все девушки от него балдели, ну а еще ему посчастливилось родиться наследником трона. Поэтому — тут же — вы становитесь сказочной принцессой и иконой фэшн-индустрии; на пятьдесят процентов вы — Самая Романтическая История Нашего Века. Правда, есть некоторые затруднения, поскольку за вами пристально следят двадцать четыре часа в сутки, вас даже осматривает королевский гинеколог на предмет пригодности производить новых юных Виндзоров. И вот уж из незрелой девушки из Челси, которой нравилось возиться с маленькими детьми, вас превратили в ту, на чьи плечи возложено нести бремя эмоциональной перегрузки нации. Некоторые видят в вас безупречный пример потрясающей истории успеха, который, надеются они, придет и к ним; другие, у кого с любовью и браком не сложилось, а то прошло и былью поросло, на все лады утешаются тем, что хоть с вами-то все слава богу. Вы не вышли, а вошли в мир романов Барбары Картленд — которая, чисто для симметрии, оказывается второй женой вашего деда.

А ну как у вас начнутся какие-то неприятности? В сокровищнице сказок ничего подходящего для такого случая не сыщешь. Там ведь все сплошь истории типа Королевский Роман Века, Принц Женится на Простушке, Принцесса Отказывает Неподобающему Претенденту, Король Отрекается от Престола из Любви к Разведенной Иностранке и все такое. Триумф или Трагедия, а еще лучше Трагедия, перерастающая в Триумф, — это пожалуйста. Что возбраняется, так это банальность: мой муж меня не понимает, он по-прежнему якшается со своей старой подружкой, он скучный и не хочет развлекаться, в эмоциональном смысле мой брак такой же, как множество браков других людей. В сокровищнице сказок кое-что сказано о Принцессе в Золотой Клетке, но таких принцесс обычно освобождают прекрасные трубадуры, помогающие им упорхнуть из плена. Беда с Принцем и Принцессой в Золотой Клетке Вместе состоит в том, что это слишком напоминает сцены, разыгрывающиеся по адресу Лабур- нум-драйв, 24[100]. Та еще сказочка.

Проблема современной монархии состоит в том, каким образом сохранить баланс между потребностью в мифе и обыденностью. Королева более не рассматривается как Божья помазанница; ее роль в качестве Заступницы за веру минимальна, ее должность Главы Содружества, пожалуй, менее влиятельна, чем у неиграющего капитана команды в Кубке Дэвиса. Однако большинство населения желает видеть ее и ее семью в этом статусе; их наличие и их преемственность воспринимаются как отличительная черта нации. Республиканские настроения в обществе растут постольку поскольку, а непочтительное отношение к политикам утверждает многих в том мнении, что глава государства не должен быть просто очередным выбранным чиновником. Так что основная опасность для монархии — саморазрушение: если она швыряет деньгами направо и налево, слишком откровенно использует свои привилегии, не в состоянии выглядеть полезной или кажется слишком заурядной в тех ошибках, которые совершает, то постепенно миф рассеивается.

Во времена моего детства королевская семья по-прежнему оставалась нравственным и семейным эталоном для большинства подданных ее британского величества. Сейчас эта функция находится в нерабочем состоянии. Можно было бы сказать, что дети Елизаветы демонстрируют, насколько демократически близки они к обычным людям — в силу своей способности исковеркать свою же собственную жизнь; но это будет уже софистика. Один из пунктов негласного договора между членами августейшей фамилии и широкими массами — члены семьи в обмен на привилегии, благополучие и обожание должны иногда страдать ну или хотя бы прикидываться; и еще им нужно показывать, что на них висят обременительные обязанности, что они связаны долгосрочными условиями и ограничениями, которым мы, простые смертные, не завидуем. Нельзя, чтобы мы видели, как сначала они купаются в привилегиях, а затем, когда дело швах, сматывают удочки. Так что лучшим сценарием для королевской семьи — таким по крайней мере, который максимально увеличил бы ее долголетие — был бы следующий. Для Дианы — оставаться с мужем и демонстрировать, как мучительно ей это дается; для герцога и герцогини Хрякских — вернуться в лоно семьи и развить внезапный бурный интерес к благотворительной деятельности; для принца Эдуарда — вступить в тактический брак; а для принцессы Хабалки — постричься в монахини. В противном случае королевская семья быстро деградирует до банальной иллюстрации того, что на жаргоне рекламщиков называется «стимулирующий образ жизни»: то, как мы, чернь, могли бы и хотели бы жить, кабы нам везло, в предках у нас водились графья, а налоги платить было б не надо. Достаточно ли это убедительное философское оправдание для продления Королевского Дома Виндзоров — время покажет.

Июль 1992

Королевская семья непостижимым образом отклонила мой совет, и ее расщепление на глазах у изумленной публики продолжается.