Страсти русского живота
Страсти русского живота
Литературная премия «Русский Букер» присуждена в этом году роману Елены Колядиной «Цветочный крест». Решение жюри вызвало некоторую бурю – многие, особенно не читавшие книгу, считают ее неприличной, а решение жюри «Букера» – позорным.
Между тем, если бы наши литературные критики были хоть сколько-нибудь профпригодными (а они профнепригодны за редким исключением), им бы следовало скакать и плясать со словами «Новый Акунин явился!!» Только Акунин в романах фандоринского цикла играл в цивилизованную Россию XIX века и привержен абстрактным «общечеловеческим ценностям», а журналистка из Череповца играет в допетровскую Русь и привержена язычеству.
В цветистом и многословном романе Колядиной нет ни одного матерного выражения. Она пользуется соленой лексикой народных «заветных сказок», лубка, потешных баек, где говорится про озорной народный нрав и могучую жизнь русского телесного низа. Русского «живота», так сказать («живот» – древнерусское название жизни). Сначала хмыкаешь, а потом понимаешь – иначе сказать было попросту невозможно!
Перед читателями во всю горячую многокрасочную ширь расстилается житье-бытье Тотьмы, городка на Севере, во время царствования Алексея Михайловича. Девица-красавица Федосья Строганова, дочь богатого солепромышленника, созрев для женской жизни, влюбляется в заезжего скомороха Истому. Да только он не просто скоморох, а бывший сподвижник Стеньки Разина, нынче тоскующий о былой волюшке и приторговывающий бесовским зельем – табаком. Быстро, по-волчьи, погубив девицу, Истома попадается властям и те, опознав в нем душегуба, сжигают разбойника на костре. Чтобы прикрыть грех, Федосья выходит за другого, но рожает дитя с такими же синими глазами, как у возлюбленного. На ее душу имеет виды священник, отец Логгин – он своими мракобесными проповедями постепенно отвращает мятежную душу Федосьи от земных услад. После того, как пропадает ее сыночек, Федосья сходит с ума – пронзает ножом женское естество, надевает рубище и становится сперва блаженной, потом юродивой, а потом и вовсе задумывает соорудить в полнеба огромный крест из полевых цветов, во славу Господа…
Круто сварено! Вся эта лубочная мелодрама происходит на смачном фоне повседневной жизни русичей. Русский «живот» пучит от гор сжираемых яств и распирает от «греховных» желаний. Повсюду бегает сваха-повитуха Матрена, рассказывая похабные байки и рассыпая «заветные» пословицы и приговорки – убийственно меткие. Пуды соли и дичи везут расторопные тотьмичи в Москву, крепки их избы, а в избах орудуют возле печей с пирогами литые бабы, готовые хоть каждый год в такую сытую и здоровую жизнь рожать детенышей. (Царю Алексею Михайловичу не надо их уговаривать, заманивая денежными выплатами, рожать третьего ребенка!)
Весь этот толстый, круглый, мощный «живот» существует по поговорке: «Душа божья, голова царская, а ж… своя, барская». (Мне удалось отыскать самую «приличную» поговорку из романа Колядиной, и тут пришлось точки ставить!) Если его не держать в строгости – расползется на вольной воле и сам себя сожрет. А на это есть власти – воевода и священник.
Изображены они автором с явной иронией, а отец Логгин – еще и с отвращением.
Самонадеянный, неумный, речистый книгочей, отец Логгин ненавидит живую жизнь и своими идиотскими истолкованиями «воли Божьей» превращает бедную Федосью в истеричную дуру, а затем и сводит с ума. В ее страдальческом пути от здоровой вольной жизни к блаженному безумию есть, конечно, отсвет нашего общего русского пути. Ведь если русский «живот» долго был в полном порядке и без труда переваривал все исторические передряги, то о русском духе такого не скажешь.
Русский дух путаный, распутный. Ищет подвига немедленно, на все вопросы желает тут же получить ответы, жадно хватается за все заморские учения, не помещается в слабых головах и рушит их вдребезги. Вот и научил нас Карл Маркс пироги печь! Куда же распутный русский дух завел бедный русский «живот», что люди в России не хотят плодиться и размножаться? Что несчастные русские женщины по ночам на кухне пишут непристойные романы о страстных соитиях с мужами, которые от здоровой пищи да вольного воздуха всегда готовы? Куда мы вообще дели эту прекрасную, божественную жизнь, где все покоилось на таких прочных основах, где люди спокойно переваривали целого гуся в обед и клепали по двадцать детей?
Роман Елены Колядиной не слишком оригинален – отливает то Лесковым, то Ремизовым, то Алексеем Толстым, а уж лубка и «заветных» сказок-баек не счесть. Но сила вложенной в него любви и тоски – самая настоящая. Это могучий языческий вопль, вопль попранного солнца, вопль оскудевшего русского лона, и пропустить его мимо ушей, конечно, можно – да только он раздастся с другой стороны. Потому что это кричит сама наша земля, одинокая и опозоренная баба.
Как художественное произведение, «Цветочный крест» – занимательная литература второго ряда. Но в оболочку искусной стилизации завернуто самое настоящее чувство, исходящее даже не от сердца, а от всего «живота». По-моему, эта книга – почти готовый сценарий для фильма. Всяко лучше, чем экранизировать постыдное и пошлое графоманство «Оксаны Робски».
Но если бы наши кинематографисты хоть когда-нибудь брали книжки в ручки – было б другое кино!
2010
Данный текст является ознакомительным фрагментом.