6 Мы оказались перед лицом сокрушительного насилия

6

Мы оказались перед лицом сокрушительного насилия

Землетрясение в Кобэ и инцидент с зарином в метро, которые произошли соответственно в январе и марте 1995 года, вошли в историю послевоенной Японии как две самые тяжелые трагедии. Не будет преувеличением сказать, что сознание японцев претерпело значительные перемены после этих событий. Они, вероятно, останутся в нашей психике как крупная веха, которую невозможно игнорировать.

Землетрясение в Кобэ и инцидент в токийском метро произошли одно за другим, и это — совпадение, однако слишком пугающее. Это произошло в тот период, когда лопнула экономика «мыльного пузыря» и возникли прорехи в экономической структуре, когда закончилась «холодная война», и глобальный уровень цен стал испытывать колебания, и, наконец, когда сама основа японского государства стала подвергаться критике.

Эти два события объединяет их потрясающая насильственность. Разумеется, конкретное содержание насильственных действиях в обоих событиях различно. Одно представляет собой неотвратимое стихийное бедствие, другое — преступление, которое нельзя назвать неотвратимым. Я хорошо понимаю, что было бы неверно сводить насильственные действия в этих случаях к одному знаменателю.

Однако с точки зрения пострадавших внезапность и несправедливость насильственных действий, как при землетрясении, так и при зариновой атаке имеют поразительное сходство. Хотя насилие в обоих случаях по своему происхождению и содержанию отличается, но по своим шокирующим последствиям оно имеет много общего.

Многие пострадавшие говорят: «Я глубоко ненавижу „Аум Синрикё“». Однако эти люди, хоть и говорят о своей ненависти к «Аум», не знают, куда в реальности ее направить и потому остаются в нерешительности. Короче говоря, они не знают, против кого направить свой гнев и ненависть, не знают то место, где их чувства могут реализоваться. И причина в том, что они до сих пор не могут понять точного происхождения этого насилия. В этом смысле неведение делает зариновый инцидент и землетрясение в Кобэ похожими друг на друга.

В зависимости от точки зрения эти два события могут рассматриваться как две стороны одного крупного акта насилия, направленного против Японии.

И оба они, приняв форму кошмарного взрыва, обрушились на нас изнутри — буквально из-под наших ног — и одновременно до ужаса четко обнажили противоречия и слабости, таящиеся в нашей социальной системе. Наше общество в реальной действительности показало себя слишком бессильным и беззащитным против внезапно налетевшего свирепого насилия. Мы не смогли предсказать его приход, не смогли заранее к нему подготовиться, равно, как и не смогли умело и эффективно противостоять ему, когда оно обрушилось на нас. Совершенно явно «наша сторона» проиграла.

Иными словами, сила нашего воображения = повесть, которой мы владеем в обычное время (или думаем, что владеем) не смогли выдвинуть набор общих ценностей, который мог бы эффективно противостоять обрушившемуся на нас свирепому насилию. Это не произошло тогда, и, судя по всему, положение не улучшилось и сейчас, спустя два года.

Конечно, в ходе этих трагических событий самопроизвольно проявились и некоторые положительные тенденции. Например, сразу после землетрясения в районе Кобэ-Осака возникли состоявшие в основном из молодежи добровольческие дружины, активно проявившие себя в спасательных работах; во время инцидента в метро можно было наблюдать сцены, когда сами пассажиры оказывали помощь пострадавшим. Необходимо также отметить, что служащие метро в условиях полной неразберихи проявляли мужество по спасению пассажиров, рискуя собственной жизнью. (Здесь я хотел бы вновь выразить соболезнование в связи с погибшими служащими метро.) За некоторыми исключениями, персонал метро, находившийся в то время в зоне бедствия, проявил дисциплину, работоспособность и высокие моральные качества, которые заслуживают восхищения.

Однако хоть и имели место приведенные выше позитивные моменты, за их счет нельзя списать общую растерянность системы. Если говорить о зариновом инциденте, я не думаю, что руководство метрополитена, Управления пожарной службы, Главного полицейского управления приняли быстрые и эффективные меры, которые могли бы сравниться с действиями, предпринятыми с риском для жизни работниками этих ведомств на месте событий. Это относится как к тому времени, так и к позиции, которую они занимают сейчас.

Когда я в процессе сбора материалов для этой книги беседовал с одним из сотрудников метрополитена, он мне с усталым видом сказал: «Не пора ли это[112] уже прекратить? Все уже хотят забыть об этом инциденте. У нас есть пострадавшие, все они получили серьезные травмы. Поэтому оставьте их в покое».

Однако хорошо ли будет, если все успешно забудут инцидент? Это правда, есть немало служащих метро, которые хотят его забыть. Но есть и не только они.

«Мы не хотим, чтобы общество так просто об этом забыло», «этот инцидент нельзя так просто забывать», — звучат мощные голоса других. И только мертвые не могут ничего сказать…

Конечно, если неожиданно возникает инцидент подобного масштаба и сложности, трудно избежать паники и ошибок. Поэтому, как видно из свидетельских показаний, собранных в этой книге, как в Управлении метрополитеном, так и в Управлении пожарной охраны и полиции были совершены маленькие и большие ошибки в оценке ситуации. «Почему это случилось? » — ломают себе головы во многих местах.

Однако у меня нет намерения подвергать критике отдельных конкретных лиц за подобные ошибки. Также я не хочу сказать, что «ничего нельзя было сделать». Но если внимательно разобраться в каждом отдельном случае, всегда можно найти смягчающие обстоятельства. Конечно, мы не должны игнорировать отдельные ошибки, но значительно более важно то, что наша система преодоления кризисных ситуаций ненадежна и неадекватна. Ошибки, совершенные на месте трагедии, являются производными этой системы.

Но гораздо больше беспокоит меня обстоятельство, что причины и те, кто несет ответственность за многие ошибки, сделанные в тот день, а также результаты, к которым они привели, до сих пор в полной мере не раскрыты широкой общественности. Другими словами, здесь проявилась суть японской системы — нежелание раскрывать совершенные ошибки, выносить сор из избы. Поэтому сбор материалов был чрезвычайно ограничен оговорками типа «материалы находятся в суде», или «это относится к компетенции правительства».

Я неоднократно обращался к компетентным лицам с просьбой об интервью и слышал в ответ: «Я сам, по возможности, готов сотрудничать, но вот начальство… » Вероятно, все потому, что если кто-то начнет говорить откровенно, можно будет определить, кто должен нести ответственность. Поэтому и было издано распоряжение не давать интервью. Однако во многих случаях это было не жестким приказом, а лишь мягким намеком со стороны вышестоящего лица. «Все ведь уже позади, поэтому лучше посторонним ничего лишнего не рассказывать… » Но этот намек понимают все, кого это касается.

При работе над «Хрониками Заводной Птицы» я провел тщательное исследование инцидента 1939 года при Номонхане[113]. По мере изучения материалов, имеющих отношение к этому событию, я все больше поражался неряшливости и глупости системы управления тогдашней императорской армией. Почему подобная бессмысленная трагедия замалчивается историей? Однако то, что я испытал во время сбора материалов о зариновом инциденте, говорит о том, что общественная система, направленная на сокрытие фактов и избежание ответственности, с тех времен не изменилась.

В той войне простой солдат с оружием в руках больше всего страдал, подвергался постоянной опасности, испытывал на себе все ужасы, за что не получал никакой компенсации. Находящиеся в тылу командующий и штабные офицеры не брали на себя никакой ответственности. Для них главная задача состояла в том, чтобы «сохранить лицо», не признать свое поражение и замять собственные тактические промахи. Явные неудачи на переднем крае, которые нельзя замять, относились на счет полевых командиров, которых подвергали строгим наказаниям и вынуждали делать харакири. Информация, которая могла бы прояснить положение, объявлялась военной тайной, и под этим предлогом не публиковалась.

И безымянные солдаты, бесстрашно воевавшие на переднем крае (а они действительно проявляли поразительное бесстрашие), становились жертвами глупой стратегии. Я испытал немалый шок, когда столкнулся с тем, что более полувека назад подобное имело место в Японии.

Причины поражения под Номонханом не были тщательно проанализированы руководством японской армии. (Торопливый анализ, конечно, провели, но в выгодном для руководства плане.) Действительные уроки для будущего не были извлечены. Заменили несколько человек в руководстве штаба Квантунской армии, а всю информацию об имевших место военных действиях засекретили. Через два года Япония вступила во Вторую мировую войну, где были повторены те же самые трагические ошибки, что и при Номонхане, только в несоизмеримо более крупном масштабе.

После заринового инцидента правительство должно было в короткие сроки создать официальную комиссию, включив в нее специалистов из различных областей, обнародовать неизвестные факты, тщательно проинспектировать смежные организации. Где была совершена ошибка, что помешало принятию своевременных мер? Только лишь проведя подобное тщательное фактическое расследование, мы можем проявить свое уважение и выполнить долг перед теми людьми, кто пострадал или потерял свою жизнь во время этого инцидента. Полученная информация должна быть не сокрыта, а предана гласности. Если мы этого не сделаем, существует опасность, что подобного рода беда может вновь повториться.

Куда мы сейчас идем, пережив такую крупную трагедию? Пока мы этого не узнаем, нам, наверное, не удастся избавиться от «слепого кошмара» зариновой атаки в метро.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.