Линия Хибия (отправление с Кита-Сэндзю до Нака-Мэгуро) Поезд A720S

Линия Хибия

(отправление с Кита-Сэндзю до Нака-Мэгуро)

Поезд A720S

В поезде линии Хибия, следовавшем с Кита-Сэндзю до Нака-Мэгуро, распыляла зарин команда Ясуо Хаяси и Сигэо Сугимото.

Хаяси родился в Токио в 1957 году. На момент инцидента ему было 37 лет. За исключением Икуо Хаяси (не родственника), он был самым пожилым в структуре Министерства науки и техники и играл роль вице-лидера под патронажем Хидэо Мураи. Ясуо Хаяси — тоже «естественник», но в отличие от чистой научной элиты в лице Икуо Хаяси, Тойоды и Хиросэ он испытал в своей жизни горечь и поражение. Его отец работал на бывшей государственной железной дороге, но вот уже двадцать лет как умер. Жизнь Хаяси легкой не назовешь. Он был младшим из трех братьев, и мать баловала его больше других.

Окончив токийскую вечернюю школу, он поступил в институт Когакуин, где изучал искусственный интеллект. После выпуска на постоянную работу не устроился, а лишь продолжал путешествие по разным странам мира, меняя фирмы и подработки. В Индии увлекся религией. Вскоре после начала занятий йогой повстречался с «Аум Синрикё». Поверив Сёко Асахаре, вступил в секту. В 1988 году ушел из дому. Высоко ценимый Киёми Хаякавой, он занимал третье место в Министерстве науки и техники.

Помимо того, что он был одним из немногих боевиков секты, в нем проглядывали и гуманные черты: «студент-горемыка», «сын, любящий мать»; молодые верующие секты называли его «страшим братом».

Когда рано утром 20 марта в седьмом ангаре проводилась тренировка по протыканию пакетов с зарином, все получили по два, и лишь Хаяси взял три. Один наполовину заполненный пакет оставался лишним, и он взял его по собственной инициативе. Это устроил Хидэо Мураи (а может, и сам Асахара) — с целью выяснить, кто из пяти исполнителей возьмет себе лишний пакет. Не колеблясь, вызвался Хаяси, а Мураи едва заметно усмехнулся. Он так и думал. Видимо, на эту тему держали пари, мрачно предположил находившийся там же Хиросэ.

Асахара некогда подозревал в Хаяси «крота», и недоверие осталось зарубкой в его сердце. Из-за подобного прошлого Хаяси приходилось «пахать» вдвойне. И ударная «пахота» привела к тому, что в тот день среди пяти поездов, ставших сценами преступления, в его поезде оказалось больше всего погибших и пострадавших. Он продырявил все три пакета, причинив тем самым очень сильный ущерб пассажирам.

Ясуо Хаяси в машине Сугимото направлялся на станцию Уэно линии Хибия. По пути он хорошенько завернул три пакета с зарином в газету «Йомиури». Ему предстояло сесть в поезд, отправившийся с начальной станции Кита-Сэндзю в 7:43. Номер поезда — A720S. Хаяси сел на Уэно в третий вагон, положил на пол газетный сверток, а когда поезд подъезжал к Акихабаре, многократно ткнул в пакеты остро отточенным кончиком зонта. Дырки образовались во всех пакетах. В его пакетах, по сравнению с другими, дырок оказалось больше всего. На Акихабаре Хаяси вышел и на встречавшей его машине Сугимото вернулся в квартиру на Сибуя. Задание было выполнено беспрепятственно. К половине девятого все было кончено.

Стоило поезду отъехать от Акихабары, испаряющийся газ начал распространяться по вагону, и к следующей станции Кодэмматё пассажиры третьего вагона почувствовали недомогание. Люди обратили внимание на сочащийся газетный сверток. Вокруг начали растекаться лужи. Многие предполагали, что причина в пакете. Один из пассажиров выкинул пакет на платформу Кодэмма.

Зарин из пакета в мгновение ока наполнил узкое пространство этой станции. Здесь погибли работник компании «Джей-ти»[76] Вала Эйдзи и еще три пассажира.

Тем временем A720S продолжал движение по расписанию, увозя с собой обильно разлитый по полу зарин. Нингётё, Каябатё, Хаттёбори… Умножая с каждой станцией список пострадавших, состав двигался вперед. Воистину «адский поезд». В то время ни проводник, ни машинист еще ничего не знали.

В 8:10 вскоре после станции Хаттёбори из третьего вагона раздался звонок сигнализации. Один из пассажиров не выдержал и нажал кнопку. Но, согласно правилам, в тоннеле останавливаться запрещено. Поезд доехал до ближайшей Цукидзи и там остановился. Открылись двери, и четыре-пять пассажиров просто выпали на платформу. Туда побежали работники станции. Представители метро наконец-то заметили внештатную ситуацию в вагоне. Поезд сняли с линии, сразу же вызвали «скорую помощь». В первом донесении в диспетчерскую метрополитена машинист сообщил, что из вагона идет белый дым, как после взрыва, много раненых. Как результат, первое время инцидент проходил в информационных сводках как «взрыв на станции Цукидзи».

Однако работники станции Цукидзи сразу распознали ядовитый газ. С криками «ядовитые газы» они призывали пассажиров спасаться как можно скорее. Центр при этом не торопился. Центральная диспетчерская метрополитена приняла решение о полной остановке линии Хибия лишь спустя двадцать минут, в 8:35. Тогда наконец-то поступило сообщение о немедленной эвакуации пассажиров, машинистов и персонала всех станций линии. Создалась жестокая беспредельная ситуация: на пяти зараженных зарином станциях скончалось 8 человек, еще 2475 получили травмы той или иной степени тяжести.

«Машина убийств» Ясуо Хаяси, выполнив задание, лег на дно. Он долгое время скрывался, оставаясь единственным не пойманным исполнителем преступного плана. В декабре 1996-го, спустя год и девять месяцев после зариновой атаки, наконец-то был арестован полицией на острове Исигаки. Говорит, что в бегах постоянно носил с собой буддистский алтарь — каялся за отнятые жизни людей[77].

Далее мы приводим свидетельства пассажиров «заринового поезда» A720S. Поезд этот отправился со станции Кита-Сэндзю в 7:43, и по расписанию в 8:05 прибыл на станцию Цукидзи. Как было сказано выше, в этот поезд сел Ясуо Хаяси. Он проткнул пакеты с зарином и сошел на станции Акихабара. Доехав до Цукидзи, поезд прекратил движение.

Так и хочется сказать журналистам:

Что вы делаете? Это же какая-то чушь.

Дзюн Хиранака (51 год)

Работает в швейной фирме. Должность — начальник бухгалтерии. Профессиональный счетовод. Непосредственного отношения к пошиву и продаже одежды не имеет, но поскольку все-таки работает в швейном бизнесе, сам одет очень изысканно. Манера речи энергичная, в ней угадываются нотки коренного токийца. Создается впечатление, что говорит о вещах откровенно, без утайки. В ходе разговора, чувствуется, воду не льет. По характеру не любит медлить и ходить вокруг да около.

У него семья из пяти человек, помимо жены — трое детей. К группе исполнителей преступления и в частном, и в общественном плане питает сильный нескрываемый гнев. В отношении полиции и средств массовой информации позволяет себе резкие язвительные высказывания. Слегка вспыльчив, но производит впечатление честного и искреннего человека.

Мы выслушали его рассказ в один февральский полдень. За окном кафе гостиницы на Аояма сыпал снег.

«Кто бы мог подумать, что в такой сверхбезопасной стране, как Япония, может произойти такое? Но оно произошло», — как бы смиряясь, говорит он и кивает.

Доехав до станции Каябатё линии Тодзай, я пересел на Хибия. На дорогу в один конец у меня уходит около часа. Вагон битком. Можете как-нибудь сами проехать, господин Мураками. Особенно ужасно — на линии Тодзай. Поднимешь руку и уже не опустишь. Из всех линий токийского метро эта, пожалуй, самая паршивая.

Обычно я сажусь в поезд, отправляющийся в 8:15. Но по понедельникам у нас планерки, поэтому выхожу раньше, чтобы поспеть на 7:55. К Каябатё подъехали около восьми. Там я сел на поезд до Нака-Мэгуро, отправляющийся в 8:02. Планерка начинается в четверть десятого, но я прихожу на работу с получасовым запасом. Загруженность линии Хибия почти всегда одинакова. Естественно, не сядешь. Говорят, зарин распылили в третьем вагоне? Я ехал в четвертом, причем в конце вагона, ближе к пятому. Я стоял, держась за поручни недалеко от дальней двери, и читал книгу. Название не вспомню, но что-то вроде исторического романа. Вдруг почувствовал запах, похожий на ацетон. Это действительно был запах ацетона. Я четко помню, как ощутил запах, когда мы проехали станцию Хаттёбори.

Почему это произошло? Потому что часть пассажиров из третьего вагона один за другим переходили в наш. Через дверь просочился воздух из соседнего вагона. Я еще подумал тогда: чем это пахнет? Бывает, молодые девушки делают в поезде маникюр. Вот я и подумал: кто-то снимает с ногтей лак, Запах походил на ацетон или этот лак. Причем неприятным его не назовешь.

Когда поезд остановился на Цукидзи, послышался крик о помощи. Очень громкий женский голос. Причем где-то поблизости. Метрах в четырех-пяти вперед, в сторону локомотива. Иными словами, где-то в третьем вагоне. Услышав крик, я подумал, что это банальная драка. Типа: чем они там с утра пораньше занимаются? Платформа была заполнена людьми, и фигуру кричащей не было видно.

Затем в вагоне сделали объявление: некоторым пассажирам стало плохо, из-за чего отправление поезда задерживается. Тем временем снаружи возникла суета, но я увлекся книгой, к тому же смог сесть. Спустя какое-то время раздалось новое объявление: ввиду происшествия поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. И никаких подробностей.

Выхожу из вагона — впереди толпится народ. Опять донесся запах, похожий на ацетон. Со стороны того столпотворения. Опять сделали объявление: вспышка ядовитого газа, немедленно покиньте помещение станции.

Из-за скопления людей впереди основная масса пассажиров потянулась сплошным потоком на выход в другую сторону платформы, по направлению к Каябатё. Опять запахло ацетоном. Но человеческий нос, постепенно привыкая, перестает чувствовать запахи. Пассажиры, пройдя по платформе, выходили через задний турникет. Напоследок еще приостанавливались в надежде, что движение возобновится. Мое настроение мало чем отличалось от настроения остальных. Думал: метро встало, что же теперь делать? В комнате отдыха персонала и билетных кассах сидело несколько человек, которым стало плохо. Человека три-четыре, что-то вроде того. Когда я проходил через турникет, человек в очках, по виду — служащий, кричал: «Ой, мне плохо. Что же делается? Дайте куда-нибудь прилечь».

Я лишь подумал про себя: «Ишь чего захотел». Есть ведь такие, которые чуть что — начинают преувеличивать. Вот я и подумал: один из них.

Непонятно, будет поезд или нет. И я пошел к монитору, на котором видна вся платформа. Делать было нечего, а поблизости оказался такой монитор. Смотрю — а там лежат три человека. Мужчины или женщины, непонятно. Один прислонился к стене. Но рядом — ни одного работника станции. И никого, кроме тех троих. Странная картина. Мне показалось, что те люди в опасности.

Но никакой напряженности не было. Нет, нисколько. Ну сказали, что ядовитый газ, а умирают от него или нет, никто пояснить не соизволил. Пока я размышлял, как добраться на работу, раздались сирены полицейских машин или «скорой помощи».

Поняв, что могу выйти лишь на Гиндзу, я двинулся к выходу. Прошел до перекрестка Цукидзи в сторону рыбного рынка. Если пойти оттуда направо, будет театр Кабуки. Но стоило мне пройти прямо в начало станции Цукидзи, как показались расстеленные перед выходом водозащитные полиэтиленовые подстилки голубого цвета, на которых сидело много людей. Трое-четверо лежали.

Вот это да! Что там случилось? Что произошло? Был там один станционный работник лет сорока, но он как-то жалко шмыгал носом. Видимо, повредил слизистую оболочку. Но тогда я еще не знал, что к чему, и лишь подумал: эй, господин железнодорожник, мог бы подтереть свой сопливый нос.

Но уже вскоре абсолютно то же самое началось со мной. В тот же день после совещания о наличном обороте я пошел съесть на обед «рамэн». После «рамэна» в холодную погоду бывает из носа течет, но не ручьями же. Да так сильно, что не успеваешь поднести салфетку.

Хотя когда я шел мимо лежавших на подстилке людей, чувствовал себя вполне прилично. Только подумал: жалко их, не повезло. Что я тогда знал? Случилось какое-то происшествие, протекло немного химического раствора, и вот окружающим и стало немного хуже.

На работу пришел в 9:15. Едва-едва успев на планерку. Уже потом мне сказали, что на планерке я тараторил без умолку. Хотя мне самому казалось, что говорю как обычно. И еще у меня ярко сверкали глаза. Все невольно подумали: чего это он с утра такой напряженный? Такое я производил впечатление. Не был похож на себя. Но сам я ничего подобного за собой не замечал.

Был эффект сужения зрачков. Придя на работу, первым делом обратил внимание на темноту в помещении. Хотя неудобств при этом не ощущал. Писать мне по работе почти не приходится. Разве что ставить печати. Как назло, в тот день не нашлось никакого документа для ознакомления. Поэтому я не сразу обратил внимание.

Однако подчиненные рассказали мне про зарин и посоветовали скорее обратиться в больницу. Я чувствовал себя вполне сносно, но решил на всякий случай в больницу сходить. Было это в половине четвертого. Там мне проверили зрачки, сказали, что ничего страшного, но порекомендовали ночь провести в палате. Не дай бог, что случится. Так же — «на всякий случай» — воткнули капельницу.

Однако в семь или восемь вечера я попробовал было встать и не смог. Не опираясь ни на что, встать не могу. Ноги подкашиваются, вот-вот упаду… На следующее утро состояние ухудшилось, аппетит пропал, подташнивает. Могу лишь чай потягивать. Ничего не съел ни утром, ни в обед. Вдобавок ко всему речь стала нечленораздельной.

Думаю, как побочный эффект от нейтрализующего средства начала отказывать память. Было это на второй день. Пришла жена в больницу, поговорили. Я ей говорю: нужно тебе кое-что передать, — и открываю сумку. Пока открывал, забыл, что собирался передать. Стало страшно. Жена тоже забеспокоилась.

И еще — хочется в туалет по малому, идешь, но ничего не получается. Обычно там все накапливается, и стоит лишь слегка напрячься. А тут пока пыжишься, что-то выходит, а перестаешь — прекращается. Для меня это стало шоком. Начиная со второго дня, состояние постепенно ухудшалось. Хотя сначала ничего вроде не предвещало… Начал тревожиться, вдруг больше не поправлюсь. Но поправился уже на третий день.

С тех пор стал быстрее уставать. Раньше не было такого, чтобы я спал в электричках, а сейчас так и засыпаю за чтением. Хотя трудно сказать, виной тому зарин или нет. Просто несколько лет назад мне делали операцию по удалению желчного пузыря, а зарин, как я слышал, влияет на печень. И это не может не беспокоить.

Мышление «аумовцев» и наше, простых людей, отличается в корне. Мы считаем, что они совершают ошибку. Но на их взгляд, мы ошибаемся еще сильнее. Вот они и замышляют «кару всевышнего». Если дойти до крайности, считаю ошибкой ставить их на уровень нормальных людей. Они уже уклонились от этого уровня, поэтому предоставлять им такое право необходимости нет. Потому что они действуют, отстаивая свое иное право. Судить их необходимости нет. Это лишь бессмысленная трата времени.

Вы серьезно считаете, что нет смысла?

Да. Смысла нет. То, что они делают, — факт. Конечно, у нас правовое государство. Поэтому судить необходимо. Просто хотелось бы побыстрее добиться решения и проделать все конкретно и немедля. Вплоть до того, чтобы родственники жертв расстреляли Асахару из водных пистолетов с зарином. Это, конечно, крайность…

Смотришь телевизионные новости, и разбирает злость. Так и хочется сказать журналистам про их новости об «Аум Синрикё»: что вы делаете? Это же какая-то чушь! Вместо того чтобы всерьез задуматься о пострадавших. Те два дня в больнице я действительно переживал, что больше никогда не поправлюсь.

Неужели какие-то больные на голову

пролили химические удобрения?

Таканори Итиба (39 лет)

Трудится в швейной фирме. Я не особо в курсе этой сферы бизнеса, но знал, что магазин их фирмы (с кафе и террасой) располагался недалеко от моего офиса на Аояма. Если покопаться в памяти, можно вспомнить, что в другом магазине как-то раз купил галстук, который нравится мне до сих пор. После интервью купил на распродаже красно-коричневые брюки китайского фасона. Если уж покупаю я, значит, там продают одежду не совсем ультрарадикального дизайна. Вообще, у них магазин — в стиле «умеренный традиционный».

Работающие в таких фирмах люди все на удивление кажутся моложе своих лет. Г-ну Итиба за сорок, но лицо по-прежнему юношеское. Мужчиной средних лет он не выглядит никак. Пожалуй, с такой работой не справишься, не будь душа — как и внешний вид — молодой. Речь мягкая и спокойная. На лице непременно приятная улыбка (конечно, не всегда, но в целом складывается такое впечатление).

Однако его манеру держать себя мягкой не назовешь. Стоило раздаться на станции Цукидзи объявлению, как он сразу вспомнил об инциденте в Мацумото. В этом смысле инстинкт у него острый. Например, он быстро сообразил, что и в каком порядке делать, когда спас на станции Сибуя коллегу, отвезя его в больницу, когда тому стало плохо. В ситуации, подобной нынешней, принять быстрое и правильное решение не так-то и просто.

«Какой смысл тратить время на россказни легко пострадавшего вроде меня? Ведь есть больные куда тяжелее. У меня по сравнению с ними совсем ничего», — пытался отнекиваться он, но мы убедили его, что проблема не только в тяжести, и он согласился.

Родом я из города Кумагая префектуры Сайтама[78]. После школы поступил на работу в одну из швейных фирм, откуда спустя какое-то время перешел в нынешнюю. Тогда это называлось «надомный производитель». Частный магазин с примерно десятью работниками. По сравнению с теми временами, дело стало крупней во много раз.

Чтобы начать такое дело, помощники особо не нужны. Создать фирму — проще простого. Нередко такие фирмы быстро растут и превращаются в крупные компании. Вся способность дизайнерского или менеджерского планирования зависит от умения самого хозяина. В свою очередь, ослабнет эта способность — и дела сразу пойдут под уклон, Это в производстве точных механизмов накапливается технологическая мощь, и если не допускать грубых ошибок быстро никто еще не разорялся. Однако в нашем деле накапливать силу планирования и воображения невозможно и в этом смысле предприятие достаточно рискованное. Немало даже крупных фирм прекратили из-за этого свое существование.

Я проработал в этой фирме тринадцать лет, но и она не стояла на месте. Сейчас в ней, с учетом наших собственных магазинов, работает 350 человек. Только в головном офис трудится около сотни… Наше подразделение отвечает за планирование менеджмента, создание товара, производство. Фирма находится на Хироо.

Дом — в районе Эдогава, рядом со станцией Ниси-Касай. Десять лет назад, через четыре года после свадьбы купил там квартиру. Сейчас двое детей. Старшая дочь учится в пятом классе начальной школы, младший сын — третьеклассник. Мне не нравится центр Токио. Все мои знакомые, начав самостоятельную жизнь, старались перебраться поближе к Йокогаме. Район линии Яманотэ мне тоже не по душе. Я ведь деревня (смеется). А здесь мне спокойней.

20 марта — пик продаж весенней одежды, приходится попотеть. После Дня весеннего равноденствия начинается настоящая весна. О том, чтобы взять отпуск и добавить его к выходным, у нас не думает никто. И каждый понедельник у нас совещание. Собираются руководители отделов для обмена информацией. Начало в 8:45. В общем, на 45 минут раньше обычного. Вот из-за него-то я и попал в происшествие. На Каябатё пересаживаюсь на линию Хибия и еду до Хироо. Когда сел в поезд, ничего странного не заметил. Сел я где-то в середине состава, примерно в шестой вагон. Все как обычно. Однако после станции Хаттёбори сделали объявление: в вагоне находится больной. На следующей станции Цукидзи поезд несколько задержится.

Думаю, уже остановившись на Цукидзи, сделали следующее объявление: поскольку стало плохо одному… нет, двоим… Будто у нас на глазах поплохело. Потом сразу: уже троим. Проводник в панике. Видимо, сначала он хотел лишь сделать объявление, но постепенно и он смутился и перестал что-либо понимать. Что это… такое? Он уже почти кричал.

Услышав это, мне стало страшно. Но окружающие не суетились. Случилось бы сейчас то же самое, и паники не миновать. Но тогда еще никто ничего не знал. Однако у меня мгновенно пронесся в голове инцидент с зарином в Мацумото. Нет, до зарина и я не додумался, но в связи с Мацумото распыление ядовитых веществ предположил. Промелькнула мысль: неужели какие-то больные на голову пролили химические удобрения? Нет, тогда еще об «Аум Синрикё» я не знал. Зарин связался с сектой уже позже.

Нас проводили через задний выход со станции. Впереди что-то произошло, и нам сказали выходить через задний. Все безропотно зашагали в сторону выхода Хаттёбори. Я из соображения безопасности вынул и приложил ко рту платок. Другие не сделали и этого. Чувство опасности присутствовало, видимо, лишь у одного меня.

Меня интересовало, что же там все-таки произошло. И пока на выходе рассасывалась толпа, я смотрел на монитор. Тот, что в самом конце платформы. Смотрю — а камера захватила тех, кому стало плохо. Точнее одного, так как был виден всего один человек. В довершение всего меня обругал станционный работник: «Вы почему еще здесь? Быстро поднимайтесь наверх!» — Прямо как зеваку какого-то.

Когда вышел на улицу, окружающие один за другим стали садиться на корточки. Некоторые лежали, кое-кому было плохо. А вокруг столько людей! Да, думаю, дело нешуточное. Смотрел я и приходил к выводу, что у всех у них пострадало зрение. Кто-то ослеп, кому-то просто темно… И я решил выяснить, что же все-таки произошло. Я не мог просто так взять и уйти с места происшествия. Поэтому поднялся на виадук через дорогу и смотрел на место происшествия сверху. Какое тут может быть совещание?

Быстро приехали машины «скорой помощи». Дорогу впереди оцепили. Большая машина неотложки натянула тент, начали одного за другим носить пострадавших на носилках. Тем временем число зевак увеличилось, и на мосту не осталось свободного места. Я не мог там больше оставаться и ушел.

Я собирался доехать от Гиндзы по линии Гиндза до Сибуя, оттуда добраться до Хироо на городском автобусе, следующем до Симбаси. Иногда приходится ездить таким путем, поэтому я хорошо знаю этот маршрут. Но, вероятно из-за того, что линия Хибия встала, автобусный терминал был наполнен народом сильнее обычного. Там я увидел, как один наш молодой работник сидит на корточках, прислонившись к забору. Ему 24-25. Девушка, также из нашей фирмы, пыталась ему помочь. Но она тогда еще не знала о происшествии на линии Хибия, и думала, что это из-за малокровия или чего-нибудь еще. Такое по утрам случается. «С тобой все в порядке, как ты?» — гладила она его по спине. Он тоже добирался с линии Тодзай с пересадкой на Хибия. Жил где-то в районе Ураясу.

Что с тобой? — спрашиваю я у него. В метро… — простонал он.

Я знал, что на Цукидзи многим стало плохо, и понял, что дело здесь не в малокровии. Нужно срочно везти его в больницу. И я немедля набрал в телефоне-автомате 119. Однако мне сказали, что сейчас все машины на выезде, и велели ждать. Действительно, они все спешили к Цукидзи и Касумигасэки.

Тогда я пошел в полицейский участок рядом со станцией. Надеясь, что нам помогут хоть там. Но в участок информация о происшествии еще не поступила. Я влетел и начал объяснять полицейскому, что в результате аварии в метро… Но тот лишь удивился, и не воспринял нас всерьез. С этим каши не сваришь, подумал я и сам поймал такси. Мы вместе с девушкой посадили парня на заднее сиденье, и я велел везти его в больницу Красного Креста на Хироо. Из крупных больниц она самая ближняя.

Состояние у него было тяжелым. Совершенно не мог встать. Тяжко, говорит с трудом, добиться от него чего-то было практически невозможно. Выходит, не проходи я мимо, он вряд ли получил бы надлежащую помощь. Тому, кто не знает ситуации, трудно понять, что произошло и насколько это опасно. К тому же девушке было бы очень непросто тащить его до стоянки такси в одиночку.

В больнице Красного Креста мы были первыми пострадавшими от зарина. Врачи вели себя так, будто говорили: «даешь первого пациента», «к нам тоже пришел». За себя я тогда не переживал. Лишь обратил внимание на то, что сопли потекли. Холодно, видимо, простудился. Других ощущений не возникало. Я передал парня врачу, затем позвонил ему домой и объяснил ситуацию родителям. Дозвонился не сразу, а пришли его родители в больницу только к двум. К тому времени больница была полна пострадавшими от зарина. Некоторые лежали даже в коридоре, у всех стояли капельницы.

Поскольку я был там с самого утра, то успел найти общий язык с медсестрами. Те предложили мне тоже сдать анализы, раз уж пришел. Я согласился. Особо ни о чем не переживая. Тогда еще ничего не было, а ночью внезапно стало плохо. Как тут не забеспокоишься? Провел полдня в больнице, и не сдал ни одного анализа… Когда сделал, начали сужаться зрачки. Но лишь слегка, при этом темноты в глазах не возникало. На всякий случай мне на час поставили капельницу.

Как вспомню, так становится жалко одного плотника, который весь в крови ворвался в больницу с отрубленным пальцем. Но там его никто не ждал. Врачи как бы говорили: «Какой там палец, нам бы с зарином справиться». — Но мне было больше жаль плотника, которому пришлось очень нелегко.

После капельницы я пошел на работу. По-прежнему из носа текло. В принципе, работе это не мешало. Затем, как обычно, вернулся домой. В конечном итоге вагон, в котором я ехал, оказался на приличном удалении от пролитого зарина, поэтому я отделался легко. Просто отвез тяжелого сослуживца в больницу и между делом сдал анализы. Так мое имя попало в газеты и в списки других пострадавших. Поэтому мой рассказ вряд ли вам пригодится…

А того молодого человека у нас уже нет. Он бросил работу примерно год назад. Думаю, не из-за зарина. Когда уходил, был уже совершенно здоров. Чем он сейчас занимается, я не знаю.

Действительно, жуткое происшествие. Как я говорил ранее, я почти не пострадал, поэтому мое впечатление о случившемся ничем не отличается от мнения обычных людей. Конечно, простить их нельзя. Но, более того, особенно… Позже из управления метро мне прислали карточку на несколько поездок в метро. Им там тоже пришлось несладко. В принципе, метро здесь не виновато.

С Ёсихиро Иноуэ я учился в одном классе.

Кэнъити Ямадзаки (25 лет)

Г-н Ямадзаки — тот молодой человек, которого нашел в бессознательном состоянии на станции Сибуя и отвез в больницу наш предыдущий рассказчик г-н Итиба. Их встреча состоялась благодаря удачному стечению обстоятельств. В ходе интервью выяснялось, что их пути пересекаются то там, то здесь.

Также, можно сказать случайно, его однокашником в киотосской школе Ракунан был один из руководителей «Аум Синрикё» Ёсихиро Иноуэ. Стоило увидеть по телевизору лицо, как он сразу узнал Иноуэ, с которым с самого начала не сошелся характерами. Слушая рассказ г-на Ямадзаки, я убедился, что это действительно похоже на правду. Г-н Ямадзаки любил сноуборд, баскетбол, любил мотануть куда-нибудь на машине (сейчас, правда, заметно остепенился). Скорее всего, у предпочитающего спорт на открытом воздухе молодого человека вряд ли нашлись бы точки соприкосновения с погруженным во мрак, замкнутым в неком поэтическом мире Ёсихиро Иноуэ. С первой встречи в школьном автобусе г-н Ямадзаки сразу понял: от этого толку мало и говорить с ним не о чем. Кто бы мог подумать, что первое негативное впечатление спустя десять лет обернется облаченным в конкретную форму страхом в метро далекого Токио. Жизненные пути порой неисповедимы.

Лет семь назад заболел сноубордом. И как бы ни был занят зимой, непременно выкраивал день в неделю для поездки с подругой на лыжный курорт. С началом работы вокруг него происходило немало неприятных вещей, но спасало лишь понимание и близость подруги. Теперь он уже не ссорится с ней по пустякам, а также не гоняет почем зря на машине. Люди его возраста быстро взрослеют, набираясь собственного опыта. Говорит, что его интересует дальнейшая судьба Ёсихиро Иноуэ — в какую сторону тот изменится.

Сейчас живет в Син-Ураясу с родителями и младшей сестрой.

После окончания института возникли проблемы с трудоустройством: везде, куда бы я ни обращался, получал отказ. Мне с самого начала хотелось работать в сфере пошива одежды. Например, в «Уорлде» или «Торговом доме Санъё». Но я понимал, что устроиться трудно, и не ограничивался одной одеждой. От строительства вплоть до электроники — за исключением продуктов питания. Но ничего не выходило. Еще бы, прошел только год после крушения экономики «мыльного пузыря»… в общем, пришлось несладко.

С трудом устроился в швейную фирму «N», где проработал до марта этого года. Причина, по которой я ушел?.. Эта фирма объединяет в себе производство и магазины. Я работал в коммерческом отделе, но сам сбывать товар не ездил, а лишь имел деловые связи с работниками наших магазинов. То есть не был погружен в работу, преследуя некую цель. А хотелось работы, в которой более четко оценивался бы именно мой вклад.

Я поделился в октябре прошлого года этой мыслью с подругой, и оказалось, что она тоже, как ни странно, решила бросить свою работу по той же причине. Так мы на пару ушли из своих прежних фирм и начали работать в фирме ее отца. Типа: пойдем сюда — ну что, пошли? Фирма небольшая, всего 15 человек. Производитель мужских галстуков. Заключила лицензионный договор с итальянцами и держит в Токио три собственных магазина. Там я тоже работаю в коммерческом отделе. Интересно — аж жуть! В фирме таких размеров работается лучше всего. Торгуй себе на здоровье, добивайся результатов. Полностью семейный бизнес. Когда я поступил на работу, ее отец пригласил меня пообедать. И спросил меня, собираюсь ли я жениться на его дочери. Я считал, что едва начал работать — вот добьюсь успеха, тогда можно просить руку его дочери. Но ответил: конечно, хоть завтра. Ладно, сроки тут ни при чем, ответил он, — раз так, работай у нас.

В прежней фирме приходилось ездить с Син-Ураясу на линии Кэйё до Хаттёбори, оттуда по линии Хибия до Хироо. Выходя из дому в восемь, на работу приезжал к девяти. Сесть не сядешь, но давки в вагоне почти не бывает. Как правило, стоя читаю книгу. Есть немало книг, которые могут пригодиться по работе. Например, «Революция в мозгах». Домой возвращаюсь выжатым как лимон — уже не до книг. Поэтому всегда ношу с собой томик в портфеле. Вот и читаю в транспорте,

20 марта? Что же там было? Кажется, я тогда был очень занят… Подождите, сейчас принесу органайзер (уходит в комнату и возвращается с блокнотом). Да, вроде был очень занят. Мы открыли новый магазин, домой возвращался не раньше 11-12 ночи. А, вот еще что — как раз тогда я ходил на вождение.

У вас не было прав?

Да нет, у меня их отобрали. Пришлось ходить пересдавать. Три раза действие прав приостанавливали, кроме того, дважды на Хоккайдо ловили за превышение скорости. Стоит один раз лишиться прав, и приходится полностью проходить курс обучения. Экстерном сдать очень трудно. Ведь все нужно делать один в один — так, как учат там. То, как умеешь ездить ты, никого не интересует. Поставят раз крест за своевольное вождение, пиши пропало. Дурдом, но ничего не поделаешь. Пришлось смириться и посещать все занятия.

20 марта я вышел из дома на полчаса раньше обычного. По понедельникам у нас подсчет выручки за неделю, и к тому же еще планерка. Поэтому я старался приезжать к половине девятого. Из-за чего попал в эту неприятную историю с зарином. Не будь понедельник, этого бы со мной не произошло.

В то утро я был какой-то уставший. Так всегда бывает после выходных. Ничего специфического, просто какой-то я вялый, типа того. Хоть и было воскресенье, вечером мне пришлось выйти на работу. Ездил в магазин в универмаге на Матида. Собирался посовещаться с продавцами и поменять выкладку товара. А это возможно лишь после закрытия универмага. Конкуренция в универмагах ожесточенная. Хоть немного снижаются продажи — и тебя стегают по заднице: дескать, что — дела неважны? Знаешь такого-то? Так вот, он метит на твое место. В конце полугодия могут перевести на худшее место или вообще закрыть магазин. Пощады не жди. Вот нам и приходится…

Несмотря на то, что следующий день был выходной, у меня имелась работа. Предстояло съездить в универмаг на Гиндзе, где магазин открылся после ремонта. О выходных никто не вспоминает. Работа наша с первого взгляда кажется модной и интересной, но на самом деле все далеко не так. Заставляют работать до изнеможения. К тому же зарплату приличной не назовешь. Бывает, уговариваешь клиентов, облачившись в хорошо подогнанный костюм, но еще чаще идешь, скажем, летом на задний двор и пакуешь там, обливаясь потом, продукцию. Судя по органайзеру, в тот день я был очень сильно занят. Хотя я ничего не помню.

На линии Хибия я всегда сажусь в первый или второй вагон. Не успел пересесть на Хаттёбори, как раздалось объявление: в поезде находится больной. Одному из пассажиров стало плохо, поэтому поезд задержится на следующей станции Цукидзи. Надеемся на ваше понимание. У кого-то закружилась голова после долгой езды стоя, подумал я. Такое часто бывает. Поезд остановился на Цукидзи, распахнулись двери. И в этот момент четверо-пятеро пассажиров рухнули на платформу. Вывалились из открывшейся двери. Причем из следующего, третьего вагона. Получается, больные в третьем вагоне. Я стоял возле самой двери и вышел на платформу, чтобы выпустить выходящих, да так и увидел прямо перед собой эту сцену.

Подошел работник станции. С видом, понятное дело: у кого-то просто голова закружилась. Он попытался обнять и приподнять упавшего, но не тут-то было. И началась паника. Работник станции с микрофоном в руках кричал: больной! «Скорую»! «Скорую»! А потом: ядовитый газ!

Прямо так и сказал — «ядовитый газ»?

Да, так и сказал: какой-то странный запах… бегите… господа пассажиры, немедля спасайтесь… быстро покиньте станцию. Прибежали еще три работника станции и кинулись помогать пострадавшим. Пахло чем-то странным, и пассажиры что-то говорили. Наверное, что им плохо, или что-то в этом роде.

Я не убежал. Странно, почему? Вероятно, был в замешательстве. Сначала вышел на платформу, но затем вернулся в вагон. Захотелось сесть. Почему-то не воспринял это все всерьез. Кроме меня, сидело еще несколько человек — они тоже остались на своих местах. Никто ведь не объявлял, что поезд дальше не поедет. Но постепенно и они вышли из вагона. Я решил последовать за ними и вышел почти последним.

Атмосфера была спокойной, никто не торопился, не паниковал. Все шли не спеша. Настолько, что работник станции их подгонял: шагайте быстрее, скорее выходите на воздух. Видимого глазом ничего нет, никаких взрывов. При том, что работники станции были в состоянии паники, пассажиры оставались невозмутимы. Некоторые, колеблясь, подумывали остаться на станции.

А те, кто упал, лежали неподвижно, даже не пытаясь подняться. И больше походили на мертвецов, нежели на живых. Ноги в вагоне, остальное тело — на платформе. И несколько человек вытаскивали их наружу. Но даже при виде этого чувства опасности и страха не возникало. Почему — не знаю. Потом все начинают удивляться, почему. Почему я тогда ничего не боялся? Ведь как было на самом деле — не боялся, и все тут. Так же, как и все остальные.

Я пошел в другую от лежащих сторону — к храму Хонгандзи. И там внезапно почуял сладковатый запах, какими-то кокосами запахло, что ли. Во всяком случае, очень сладкий запах. И вот перед самой лестницей наверх этот запах ударил мне в нос. Поднимаясь по лестнице, я размышлял, что это такое, и тут постепенно стало трудно дышать. В любом случае, сначала нужно позвонить на работу — я уже опаздывал. Прямо у входа на станцию был круглосуточный магазин, телефоном-автоматом которого я и воспользовался. Но на работе еще никого не было, и я первым делом позвонил домой. Трубку взяла мать. Сказал ей: не знаю, почему, но на Цукидзи поезда остановились. На работу к половине девятого я уже не успеваю.

Говорю, а у самого дыхание спирает все сильнее и сильнее. Глотка и нос будто забиты. Вроде стараюсь дышать как обычно, но то ли кислорода мало, в общем, сколько ни дыши, легкие не работают. Странно. Вроде того: что это со мной? Такое бывало лишь после напряженных занятий спортом.

Лишь тогда я начал понимать, что произошло нечто серьезное. Неужели это имеет отношение к людям, лежавшим на платформе? Закончив разговор, пошел посмотреть то место, откуда поднялся сам. Дышать трудно, но хочется узнать, что случилось. Смотрю. А там как раз спускается в метро в противогазах отряд особого назначения сил самообороны или кто-то вроде. На носилках вынесли работников станции, почти бездыханных. Изо рта пена, глаза закатились, видны только белки. Один уже ни на что не реагировал. Другой, будто его парализовало, не мог идти прямо и постанывал. К тому времени дорогу перекрыли, и понаехали машины полиции и «скорой помощи».

Я прошелся до станции Юракутё, сел на поезд «Джей-ар», намереваясь на Сибуя пересесть на автобус, идущий до Хироо. Пока шел, становилось все хуже. А сев в поезд, понял, что больше не могу. Почему мне так тяжко? Оказалось, из-за впитавшегося в одежду запаха. Думаю, причиной был именно он. И все же необходимо добраться до Сибуя. Надеялся, что в районе автобусного терминала встречу кого-нибудь из нашей фирмы, поскольку многие ездят на работу на автобусе с Сибуя. Но свались я там, мне уже никто не поможет. Лучше бы меня увезли на «скорой» с Цукидзи. Но тогда еще я считал, что ничего страшного нет. А когда понял, сил самому добраться до больницы не осталось. Оставалось лишь добираться до терминала — хоть ползком.

Вышел на Сибуя, кое-как перебрался через дорогу, потратив, видимо, последние силы. Остановка автобуса до Симбаси. Я сел на асфальт, оперся о перила, вытянул ноги и завалился на бок. Кто еще с утра может так, кроме пьяниц?

Проходящие сторонились меня, обходили мимо. Видели, как я падал, но посчитали меня нетрезвым. На Сибуя это нередко, когда человек гуляет всю ночь.

Наконец-то меня заметила проходившая мимо коллега с работы. Окликнула, но я ответить не могу. Дыхание сперло, голоса нет. Язык не шевелится, будто отнялся, как у налакавшегося мужика. В горле сухо. Мозг шевелится, а слова не выходят. И все, что мне хотелось сказать, она так и не услышала. Мне уже не до объяснений, спас бы кто и на том спасибо, но ровным счетом никто меня не понимает. Тело охватил такой озноб, что еле сдерживался, чтобы не трястись. Но, к счастью, подошел старший коллега[79]. Он, оказывается, случайно ехал в одном поезде со мной и сразу сообразил, что произошло.

Для меня это было везением. Если б не он, никто бы не догадался о важности ситуации. Коллега сразу пошел вызывать неотложку, но машины все оказались на выезде. Пришлось ловить такси. Еще два наших сотрудника помогли ему посадить меня в машину. Все вместе мы поехали в больницу Красного Креста на Хироо. Однако и в машине они обсуждали тот сладковатый запах. Видимо, так сильно газ впитался в одежду.

Первый симптом — тяжко дышать, потом — тело словно оцепенело, трудно открывать глаза. Такое состояние, будто силы покинули весь организм, и хочется прямо там уснуть. Думал, что умру. Тело неподвижно, силы оставили. Но страшно не было. Дышать трудно, но не больно. Просто лежишь и размышляешь: вот, сейчас умру, что же делать? Подумал: пожалуй, так умирают от старческой слабости. Если умирать, то лишь в последний раз взглянув на лицо подруги. В памяти всплывает именно ее лицо, а не лица родителей. Хочу увидеть ее. Жаль, что не могу ей об этом сказать.

Как много прошло времени, пока вас на остановке не заметил коллега?

Я этого не помню. Меня разозлило — как люди, глядя на меня, делают вид, что не видят и проходят мимо. Идиоты! Неужели все такие бессердечные? Хоть бы кто обратился к пострадавшему! Все лишь избегают по принципу: это не мое собачье дело. Был бы на их месте я, непременно окликнул лежащего. Вижу, в электричке человеку становится плохо, спрашиваю, все ли в порядке, не хотите ли присесть. Но в тот момент я болезненно ощутил: нельзя по себе мерить остальных. Каждый поступает по-своему.

Два дня я провел в больнице. Настаивали, чтобы я остался дольше, но я там себя ощущал как подопытная мышь, и решил уйти из больницы. Врач говорил, останься я подольше, и на моем прецеденте разработали бы способ лечения всех последующих пациентов с таким диагнозом. Домой я вернулся на электричке. По-прежнему беспокоило дыхание. Но я хотел домой. Поесть чего-нибудь вкусненького, провести спокойно время. На удивление, аппетит меня не покидал. И только долго оставались под запретом табак и алкоголь.

Вялость сохранялась еще около месяца. После происшествия мне дали недельный отпуск, после чего я опять стал ходить на работу. Слабость не проходила. Как и тяжесть дыхания. Сосредоточиться на работе я не мог. Отдел у нас коммерческий, приходится много разговаривать. Причем, чтобы сил хватило на целую фразу, приходится дышать полной грудью. По лестницам подниматься не мог вообще. Приходилось отдыхать в нескольких местах. Какая тут может быть коммерция?

По идее, нужно было передыхать, работая по мере сил, но фирма вряд ли позволила бы такое. С девяти до пяти, причем с переработками. Мне невмоготу, а остальным, наоборот, интересно. Скажем так, странно-интересно. Иду к клиентам, а они все: вы, Ямадзаки, говорят, пострадали от зарина? Все хорошо об этом знали. Когда шел говорить о чем-то неприятном, начинал с фразы: Да нет, дело в том… — и почесывал с досадой в затылке. Иногда помогало. К тому же я мог говорить такое, потому что остался жив. Но сам старался глубоко не задумываться. Но горше всего было то, что окружающим было не дано меня понять. Нет, прежнюю фирму я оставил не из-за зарина, тому была другая причина.

До сих пор не выношу резких нагрузок. Раньше мог пару часов без остановки гонять на сноуборде, сейчас — максимум полтора, а то и меньше. Тяжелее всего приходится с баскетболом. Я по-прежнему играю в команде, но теперь это удается с трудом.

Выписавшись из больницы, я запасся кислородным баллоном, и пользовался им во время удушья. Часто бейсболисты используют такие баллоны, знаете, да? Размером с баллон дихлофоса, с насадкой. Подруга купила несколько штук в магазине «Лофт». Пригодились. Благодаря им заметно полегчало. Ставлю рядом с кроватью, становится тяжко — дышу, иду на работу — один баллон кладу в портфель. И так продолжалось около двух месяцев.

Единственное, что было хорошее от встречи с зарином, — мы с подругой смогли по-настоящему понять друг друга. До тех пор нередко ругались, не пытаясь разобраться в настроении партнера. Я часто задумывался, как она ко мне относится. Поэтому очень удивился, когда она влетела в палату чуть не плача. Говорит, боялась, что я умру, и была готова разрыдаться. Когда она пришла, рядом со мной сидел мой начальник. Так вот у него на глазах взяла мою руку и не отпускала. Приходила в больницу и сидела со мной каждый день. Когда я выписывался и ехал домой, тоже была рядом. До тех пор в фирме о нашей связи не знали. На людях мы делали вид, что незнакомы. А тут прямо перед начальником сжала мою руку и не отпускает (смеется). Так нас раскусили. Хотя говорят, что слегка догадывались.

В киотской старшей школе Ракунан я учился вместе с Ёсихиро Иноуэ. В один класс мы не попадали[80], но школа была общая — известный трамплин для поступления в вузы. Добирались мы на одном автобусе. От станции Оомия линии Ханкю и до школы. Нередко приятелями становятся те, кто ездит на одном автобусе даже из разных классов. Иноуэ был в параллельном, но один мой приятель дружил с парнем из класса Иноуэ, и мы часто ездили все вместе. При этом ни разу не поговорив по-приятельски.

Вы так хорошо помните?

Да, помню действительно хорошо. Первое впечатление — ужасно мрачный тип. Какой-то мудреный, грубиян, что ли… Мне он сразу не понравился, и я с ним не разговаривал. Стоит человеку услышать пару реплик в разговоре, и он понимает, подходит ему собеседник или нет. Мне не подошел. Никак. Слыша, как он отвечает своему товарищу, как разговаривает, я, даже не общаясь с ним напрямую, понял, что с этого парня толку мало. В предпоследнем классе я перешел в токийскую школу, но слышал потом от других одноклассников, что он садился посреди класса в позу «дзадзэн» и подолгу медитировал. Сам я этого, правда, не видел.

Друзей у меня было немало. Мы увлекались мотоциклами, и все вместе куда-нибудь гоняли. Мне нравилось проводить время на улице. А Иноуэ был совсем другим.

Когда после инцидента вокруг «Аум Синрикё» пресса устроила шумиху и членов секты начали показывать по телевизору, я узнал, что в руководстве секты есть человек по фамилии Иноуэ. Увидев лицо, я понял, что где-то его уже встречал. Было это спустя две недели после инцидента. Сразу позвонил однокашникам по школе Ракунан. У меня до сих пор много друзей из их числа. Спрашиваю: неужели это тот самый Иноуэ? А мне в ответ: да, именно он. Поэтому я знал об этом до того, как опубликовали подробности.

Разозлился. Очень разозлился. Хотя это чувство не имело ничего общего с дискомфортом школьной поры. Там меня просто от него воротило. Хоть я перешел в другую школу и не считаюсь выпускником Ракунан, но горжусь, что учился там. Думал, что выпускники этой школы не способны ни на что дурное. Поэтому произошедшее стало для меня шоком. Я очень расстроился.

Иноуэ, в свою очередь, в последнее время занимает позицию, противопоставляя себя Тидзуо Мацумото. Я наблюдаю за этим с интересом, и неотрывно слежу за всеми новостями про него. Ну-ка, покажи, на что ты способен! Насколько искренние твои намерения, Иноуэ!

Мужчина шел по платформе и кричал:

Зарин! Это зарин!

Коитиро Макита (34 года)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.