Медведевский ренессанс

Медведевский ренессанс

В итоге митинг 10 декабря на Болотной площади — через речку от Кремля и в двух шагах от студии телеканала «Дождь» — состоялся. По независимым подсчетам, пришло 50 000 человек, кроме того, «Дождь» транслировал митинг в прямом эфире. На площадь неожиданно пришли не только записные оппозиционеры, бывшие наблюдатели и молодые «сетевые хомячки», но и едва ли не половина администрации президента, включая Михаила Абызова, миллиардера и сподвижника Медведева, который спустя несколько месяцев станет одним из министров его будущего правительства. Почти у всех присутствующих возникло ощущение странной эйфории.

Медведевский лагерь переживал удивительный ренессанс. Легендарной стала фраза, приписываемая Наталье Тимаковой: «Если бы мы знали, что за нас выйдет столько народу, мы бы иначе вели себя в сентябре». Говорила она это или нет — бесспорно было одно: «медведевские» чувствовали участников митингов на Болотной своими единомышленниками. Более того, они считали — и во многом не напрасно, — что протесты стали последствием 24 сентября, возвращения Путина, которого прогрессивная интеллигенция уже больше не хотела видеть своим президентом.

На самом деле, по словам Навального, большинство протестующих ненавидели Медведева и Суркова не меньше, чем Путина. «Мы хотим, чтобы нашим президентом не был ни жалкий, ни надутый», — кричал со сцены Навальный на Чистых прудах под одобрительный гул толпы. И если оскорбительное слово «надутый» — это придуманное Навальным определение Путина, то «жалкий» — это уже устоявшийся к тому моменту эпитет Медведеву, таким хештегом сопровождались многие записи о Медведеве в твиттере.

Сейчас Навальный считает, что тогда протест был немного несправедлив к Медведеву: «Медведев считал, что делает правильные вещи, — и это так. Он был бы лучшим президентом (чем стал Путин). Он был слабым, трусливым, смешным, но все, что он делал, — это было движение в правильном направлении. Его реформы, например судебная, — это движение в правильном направлении. Они были, конечно, половинчатые — может, даже всего 10 % от необходимого, но все же», — размышляет Навальный. По его мнению, вынудив согласиться на рокировку с Путиным, Медведева унизили, поэтому с началом протестов он и его окружение злорадствовали. «Я думаю, они так говорили: вот видите, вы пережали. А мы хотели модернизацию, мы бы справились с этим лучше», — говорит Навальный.

На субботу, 24 декабря, был запланирован второй мощный митинг — а за два дня до него, 22 декабря, Дмитрий Медведев выступал со своим последним посланием к Федеральному собранию. Отчитавшись об основных своих достижениях (гуманизация судебной системы, вступление в ВТО, обязательное декларирование чиновниками своих доходов, создание Сколково), президент заговорил о начавшихся протестах — и сказал, что к обществу надо прислушаться и вновь изменить избирательное законодательство. Из конкретных мер Медведев предложил вернуть выборы губернаторов (отмененные Путиным в 2004 году), ввести упрощенный порядок регистрации партий и изменить порядок формирования Думы — поменять пропорциональную систему на смешанную (т. е. отменить сурковскую систему по предотвращению «цветной революции», придуманную в 2005 году).

Любопытно, что никаких конкретных требований протестующих власть выполнять не собиралась: т. е. глава ЦИКа Чуров в отставку отправлен не был и новые выборы Думы назначены не были. Однако объявленная политическая реформа означала, что полностью игнорировать общество власть — или, по крайней мере, Медведев — не может. «Мы понимали, что они, конечно, пытаются нас обмануть и развести. Но это казалось не очень важным, потому что было ясно, что у них все шло по наклонной — а у нас по восходящей. У них все разваливалось — и во всех интервью тогда я говорил, что этой власти остался год-полтора», — вспоминает Навальный.

Одновременно с политреформой Медведева случилось покаяние Суркова — в тот же день, 22 декабря, газета «Известия» опубликовала программное интервью, в которой идеолог Кремля и убежденный борец с «цветной революцией» восхвалял Болотную, правда, в своем диалектическом стиле.

Он уверял, что начавшиеся протесты — это вовсе не протесты («Тектонические структуры общества пришли в движение, социальная ткань приобрела новое качество. Мы уже в будущем. И будущее это неспокойно. Но не стоит пугаться. Турбулентность, даже сильная, — все-таки не катастрофа, а разновидность стабильности»). Протестующих Сурков называл «лучшей частью нашего общества или, вернее, наиболее продуктивной его частью». «Нельзя высокомерно отмахиваться от их мнения. Конечно, можно утверждать, что вышедшие на улицу — это меньшинство. Это так, зато какое это меньшинство!» — проповедовал перековавшийся охранитель[43].