«Святые люди»
«Святые люди»
10.05.2011
Думаю, что многие, подобно мне, понимающе усмехались, читая, как Лиля Брик откликнулась на солженицынский рассказ о чекистских палачах: «Боже мой! А ведь для нас тогда чекисты были — святые люди!»
Надо же, цаца какая, должно быть, подумали вы. Чекистов она, видите ли, святыми считала. Врет и не краснеет, старая бесстыдница.
Ладно. Лиля Брик мучила бедного Маяковского, много о себе понимала и обладала кошачьей живучестью. За это мы ее дружно не любим, доверия ей никакого нет.
Но вот натыкаюсь в дневниках Дмитрия Фурманова на любопытный пассаж. Пролетарский литератор записывает впечатления от разговора с Бабелем:
«…Потом говорил, что хочет писать большую повесть про ЧК.
— Только не знаю, справлюсь ли — очень уж я однобоко думаю о ЧК. И это оттого, что чекисты, которых знаю, ну… ну, просто святые люди, даже те, что собственноручно расстреливали… И опасаюсь, не получилось бы приторно. А другой стороны не знаю».
Бабель не Лиля Брик. Бабеля мы любим. Он написал одесские рассказы и был репрессирован. Чего это он тоже запел про «святых людей»?
Оно конечно, Исаак Эммануилович был человек хитрый и даже циничный.
(Не удержусь, уклонюсь от темы — приведу еще одну цитатку из дневника Фурманова. Как Бабель вешал лапшу на уши доверчивому литначальнику, трогательно лелеевшему свое скромное дарование.
Фурманов пишет: «Это золотые россыпи, — заявил он мне. — „Чапаев“ у меня настольная книга. Я искренне считаю, что из гражданской войны ничего подобного еще не было. И нет.…Вы сделали, можно сказать, литературную глупость: открыли свою сокровищницу всем, кому охота, сказали щедро: бери! Это роскошество. Так нельзя». Свой рассказ простодушный Фурманов заключает словами: «Простились с Б. радушно. Видимо, установятся хорошие отношения. Он пока что очень мне по сердцу».)
Такие лица у обоих, вероятно, и были во время этого разговора
Мог, конечно, Бабель правоверному большевику и про чекистов на голубом глазу подсюсюкнуть. Смущает термин, точь-в-точь повторенный Лилей Брик сорок лет спустя. Похоже, что в кругу этих ярких, злоязыких и, мягко говоря, неглупых людей подобное определение было в ходу. Не думаю, что в ироническом контексте, и вряд ли из страха перед стукачами. Времена (середина двадцатых) были пока еще относительно нестрашные. Мне кажется, что Бабель и вообще литбратия действительно считали чекистов святыми.
Ужасом и восхищением пронизан рассказ Бабеля «Фроим Грач». Там, кто не помнит, описано, как 23-летний рыцарь революции Симен, председатель одесской ЧК, в минуту, безо всякого разбирательства, поставил к стенке легендарного налетчика, пришедшего к нему просто «поговорить по-человечески». Во втором чекисте, следователе Боровом, легко угадывается сам автор. Этот маленький рассказ многое объясняет и про «святость», и про пиетет по отношению к чекистам.
Справа — ЧК, где «вывели в расход» одесскую легенду
Симен говорит потрясенному расправой Боровому: «Ответь мне как чекист, ответь мне как революционер — зачем нужен этот человек в будущем обществе?» «Не знаю, — Боровой не двигался и смотрел прямо перед собой, — наверное, не нужен…»
Но самое страшное, на мой взгляд, не это, а следующие два предложения, которыми заканчивается рассказ:
«Он [Боровой] сделал усилие и прогнал от себя воспоминания. Потом, оживившись, он снова начал рассказывать чекистам, приехавшим из Москвы, о жизни Фройма Грача, об изворотливости его, неуловимости, о презрении к ближнему, все эти удивительные истории, отошедшие в прошлое…»
В этом для меня весь Бабель: «потом, оживившись»…
Бог с ним, с несчастным Бабелем. Во-первых, он дорого заплатил за свою очарованность стальными людьми, а во-вторых, мой пост не про литераторов, а про «святых чекистов».
Тут всё очень непросто. Мы можем сколько угодно потешаться над советскими фильмами про гражданскую войну, ненавидеть картавых ильичей и железных феликсов, но что правда, то правда: большевики первых лет революции, во всяком случае многие из них, были бессребрениками и аскетами, безжалостными не только к врагам, но и к себе. Если б они думали о собственном брюхе, то не удержали бы власть и не победили бы своих опытных и мужественных противников. Победить в гражданской войне возможно, только если за тобой идет народ. А народ в час испытаний идет лишь за теми, кто вызывает уважительное изумление абсолютной верой, бесстрашием, самоотверженностью: за пророками, подвижниками и святыми.
Вот они, «святые люди» Лили Юрьевны и Исаака Эммануиловича
И я стал думать, что, поскольку мироустройство дихотомично и на всякий Ян сыщется свой Инь, в черной половине бытия тоже должна иметься своя агио-иерархия. У Дьявола (если вас раздражает мистицизм — у Зла) обязательно есть собственные святые разного ранга. Они обладают тем же набором замечательных качеств, что и святые Добра: бескорыстны, несгибаемы, с пламенем на устах и пылающим углем в груди. Они столь же сильно воздействуют на умы и души — в особенности художнические, потому что люди искусства падки на демоническое и фактурный Воланд их завораживает больше, чем тихий Иешуа.
Святыми Зла, вероятно, были Друг Народа Марат и Неподкупный Робеспьер, которые во имя великой идеи Свободы-Равенства-Братства истребили тысячи несознательных соотечественников. Из той же породы, мне кажется, и Дзержинский. По свидетельству встречавшихся с ним людей он был чрезвычайно скромен в обиходе, безжалостен к себе, отнюдь не жесток, но то, что творила его Чрезвычайка во имя светлого будущего, не поддается описанию.
Рыцарь революции, И рыцарственное обхождение с «классово чуждыми» дамами
В ЧК ленинского периода (и, шире, в партии) деятелей, подобных Дзержинскому и бабелевскому товарищу Симену, было много. Их электричество заставило содрогнуться весь мир, породило не только новые формы диктатуры, но и новые формы искусства, чуткого ко всякой сильной энергетике.
Потом, конечно, на смену «святым людям» пришла прагматическая и цепкая генерация сталиноидов. Этим заканчивается всякая революция. Я могу точно назвать дату, когда время большевистского аскетизма официально завершилось: 9 февраля 1932 года секретным постановлением Политбюро был отменен «партмаксимум», мешавший советскому чиновничеству радоваться жизни. Всё встало на свои места. Зло стало довольствоваться услугами несвятых порученцев, которые в конце концов разменяли большевистский драйв на партзарплаты «в конвертах», персональные пайки и спецдачи.
Святые рыцари Зла, впрочем, в мире не перевелись. Просто они сменили одни доспехи на другие. Именно к этой категории относятся современные террористы: фанатики, которые во имя Идеи (не имеет значения, какой именно) взрывают себя вместе с ни в чем не повинными людьми.
Святые от Дьявола — это подвижники Идеи, которая больше человека. Вот признак, по которому безошибочно определяется черный цвет нимба.
У святого со стороны Добра никакая, даже самая распрекрасная идея не может быть больше человека. И никогда святой от Добра не пожертвует ради Идеи жизнью другого — только своей собственной.
Из комментариев к посту:
tsarev_alexey
Есть слепые, которые видят не то, что есть, а то, что кому-то хочется (они обычно снизу); есть зрячие, которые видит, что есть, но соглашаются врать из инстинкта самосохранения и т. д. (они обычно повыше); остальные (те, кто видит и не соглашается), как правило, вымываются, и система потихоньку становится тоталитарной. Умножаем на некоторый длительный промежуток времени для формирования соответствующих привычек — и на выходе получаем уже рефлексы. «Стальные глаза, холодная голова, горячее сердце, чистые руки» и дальше с песнями…
imageobserver
Добро и Зло вообще очень условные категории. Уж слишком они абстрактны. Поэтому не верю ни в святых, ни в альтруистов. Если человек отказывается от своей жизни, от этой пошлой мещанской жизни, с семьей, с детишками, с бытом, который заедает, и жертвует собой ради Большего Добра, значит что-то с этим Большим Добром не так. Жертвуя собой «ради других», человек пытается навязать этим другим свою жертву, а значит, свое понимание, что есть Добро с Большой Буквы. Если бы мы не навязывали друг другу свои ценности (мы им — свою Демократию, они нам — свою Духовность), а просто жили, и любили бы тех, кто рядом с нами, а не абстрактное Человечество, мир был бы лучшим местом.
ludamiro
«И никогда святой от Добра не пожертвует ради Идеи жизнью другого — только своей собственной.»
Шахиды жертвуют своей, прежде всего СВОЕЙ, жизнью во имя ИДЕИ, а гибель других людей для них индульгенция для входа в рай. Но со святостью это не имеет ничего общего. Это безумный фанатизм. Да и все революции подпитываются энергией фанатиков Идеи. И ничего общего с добром и святыми этот фанатизм не имеет. Люди сгорают в пламени революции как поленья в печи. А потом на пепелище создаются легенды и мифы о Зле и Добре. Только почему-то Зло иногда выглядит как Добро, и наоборот. Да и есть ли в Жизни чистое Зло и чистое Добро?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.