Юрий КУКСОВ ПОД ТРЕПЕТАНЬЕ ВЕЧНОЙ ЛИРЫ

Юрий КУКСОВ ПОД ТРЕПЕТАНЬЕ ВЕЧНОЙ ЛИРЫ

В издательстве Академии поэзии, в серии "Поэтическая библиотека России" вышла книга избранных стихотворений Николая Филина (Калтыгина) "Парадигма".

Двадцатилетним он пришёл в писательскую организацию Липецка, прослышав, что там работает литературное объединение "Радуга", привечающее молодых авторов, мечтающих стать профессиональными литераторами. Несколько лет посещал занятия клуба, пока не понял, что ни Пушкиных, ни Лермонтовых, ни иных гениев здесь не выращивают, в лучшем случае – статистов при поэзии, коих в любые времена несть числа. Даже издающих свои книги, которые, к сожалению, мало кто читает. И когда, в конце концов, уверился, что вторым Пушкиным ему не стать, распрощался с поэзией. Думалось, что навсегда.

Но не из тех ли лет занесло в душу прозрение, вылившееся в такие строчки?

Тот поэт, кто творит не спеша.

Та бездарность,

кто вспыхнул и вышел.

Однако это будет потом, спустя годы, а тогда, в начале восьмидесятых, "пытался убежать от литературы" так же, как от карьеры учёного. Дело в том, что он с отличием окончил исторический факультет пединститута и его оставляли на кафедре. Но не остался: ему, видите ли, "показалось скучно". Что можно подумать по этому случаю? То, что он – человек без стержня? Или напротив – человек ищущий? Себя, свою стезю, как говорят в подобных случаях... Тем не менее, три года, последние восьмидесятые, учительствовал в сельской школе, куда был направлен по распределению. Село Подго- рное, на высоком берегу реки Воронеж, почти что окраина Липецка. Ему, коренному липчанину, это было сподручнее во всех отношениях. Живописные берега реки, широкая – в километр – пойма, обилие зелени в заречной стороне, с борами и дубравами Балашовского лесничества, с пасеками, с лесными кордонами. Внушительная панорама "Липецкой Магнитки", чем и славен город Липецк, нисколько не нарушала своими индустриальными формами природный ландшафт Заречья. И, может, с тех пор заронилась в душу вся эта красота, вылившаяся потом в строки:

Мне нравится заката полыханье.

Восход вливает бодрость

в грудь мою.

От ветра прерывается дыханье,

Росы нектар от всех напастей пью.

Пусть скажут,

что не те уже щедроты

В стране моей, обманутой и злой,

Я верю в продолжение работы

Природных сил – наедине с собой.

И уже всё чаще стал прорываться в стихи "рассвет василькового утра", в котором поэт, да-да, наконец-то поэт, "России узнаёт дыханье".

Перечитываю его стихи и как будто вместе с ним выхожу на зимний берег Воронежа, где вижу, как –

Прозрачный воздух

чист и недвижим,

Застыла в белом мареве дубрава.

Над речкой больше

не клубится дым –

Хрустальная по берегам оправа.

Природа спит

в безбрежности своей.

И только вьюга

в переплясе страстном

Наскочит вдруг. Да стайки снегирей

Изранят свежесть утра

цветом красным.

Первая книга у Николая Филина вышла довольно поздно, в 1996 году, когда автору "стукнуло" 33 года. Возраст Христа – как момент истины? Именно тогда он, наконец-то, снова уверовал в поэзию, как в откровение души. Словно вновь обрёл себя после долгого перерыва, поблукав в поисках места под солнцем, если говорить языком стереотипов.

А, ранее покончив с учительством, попробовал по молодости, по неопытности удариться в политику. Каким образом? Через журналистику. Так что обратно в литературу вернулся через неё. Разве журналистика – это не литература? Сколько писателей начинали именно с газетных и журнальных публикаций! Журналистика учит постигать явления жизни с поразительной точностью. И – наоборот – повторяя вслед за Виктором Розовым, можно утверждать, что "если писатель бежит оттого, что видит, что открылось ему, боится это обнародовать, то теряет звание писателя". Николай писал и публиковал о том, что видел, что открывалось ему как журналисту. А не обывателю. По его словам, "давал прикурить местным властям в меру своих возможностей". И как всем нормальным людям ему доставалось от властей за смелые высказывания. В конце концов, он "попал в законченный остракизм" от власть предержащих. И зачем-то прикипели к его журналистскому перу эти слова: остракизм, пароксизм, парадигма и прочие "неадекватные восприятия", которые он потом уже перенёс в стихи. Ни к чему, казалось бы, засорять ими "божественный слог". А может быть, это уже от увлечения философскими измышлениями? Блаватская, Рамачарака, Рерихи..., с другой стороны – Леонтьев, Соловьёв, Розанов... Увлечение философией пришло к нему после того, как на целых пять лет Николай был выключен из общественной жизни Липецка за журналистские дуэли с властью. Тогда мы все много кричали про гласность, про свободу слова. Сладкое слово – свобода! И никто не задумывался о том, как трудно быть свободным в наше время. Да и в любые времена. Но без свободы ты либо раб, либо – плут, другого не дано. Но это, так сказать, в приложении к общественной сопричастности. Общество же чаще всего, на практике, представляет толпу, направляемую "пастырями". И что в итоге?

Убогость мысли, образности тленье

Сомкнулись на изломе бытия:

Потерянное напрочь поколенье,

Истерзанная Родина моя.

И тогда уходишь в другую свободу – в одиночество, в самого себя. Надо сказать, впрочем, что отлучение от общественной жизни Николаю пошло на пользу. Он наконец-то смог перечитать уйму книг, о которых, если бы продолжал работать в газете, не узнал бы вовсе. Словом, человеку творческому необходима свобода от стереотипов жизни.

"Раньше было много для меня в мире неясного", – делится со мной сокровенным Николай. Мы сидим в нижнем буфете ЦДЛ, где всё окружающее способствует тому, чтобы быть откровенным даже перед случайным собеседником. Разговор наш идёт о книгах, чтение которых – это и познание, и развитие собственного воображения, что для писателя не менее важно, чем изображение реальных вещей и событий. Словом, мы оба не мыслим жизни без книг. И уже одно это объединяет нас.

И, конечно же, есть ещё один повод: у Николая только что вышла новая книга стихов. Третья по счёту, но – первая в Москве. Помог с её изданием русский поэт Валентин Устинов, он и на предисловие "расщедрился", в котором назвал книгу "странной и естественной, простой и сложной, красивой и нестерпимой в своей языковой современной привязанности". Оговорив при этом своё личное представление о поэтической стилистике слова. Вот такой он, Валентин Устинов, возглавляющий единственную в России Академию поэзии.

Говоря о поэте, о его книге, принято цитировать что-либо из неё. Так что и я последую этому правилу. Итак:

Загадка – человека естество.

Границы нет могучему раздолью

Его Вселенной, помыслов его,

Его эпохи, обагрённой кровью.

Мы заблудились в мыслях и словах,

Забыли, что возникли из природы,

Погрязли в мелких склоках и делах

И рьяно машем стягом несвободы.

Иллюзию мы возвели в закон,

А всё святое вынесли на свалку.

К чему-то скачем, рвёмся и ползём,

Потом доходит – перегнули палку.

Мне мыслится,

искусственное – тлен,

А всё естественное – там, у Бога...

Опять дымятся ветры перемен

От старого до нового острога.

Чувствуется, не иначе, журналистское влияние – обострять, вскрывать нарывы на теле общества. Публицистика рвётся в стихи. Время сейчас такое, и поэт не должен оставаться в стороне. "Берёзовых лириков" у нас и так достаточно.

После выхода первой книги Николай пять лет осмысливал своё пребывание на земле, как он сам сказал: "постигал заморочки бытия". И только потом у него вышла следующая книга – "Сны под озябшей луной" – в 2004 году. Через восемь лет! Тогда он уже был членом Союза писателей, в том же году, 2004-м, возглавил Липецкую организацию СРП. Так что к сорока годам вернулся к тому, от чего решил было когда-то убежать, – к литературе, к поэзии.

Сейчас Николай Филин – директор Липецкого регионального отделения Литературного фонда России, координатор МАПП в Черноземье. До этого был главным редактором областной газеты "Литературный Липецк" и одновременно – заведующим литературной частью Липецкого государственного академического театра драмы. Даже самому приходилось появляться на сцене, роли были вполне озвученные – мог бы так и остаться артистом. Определённую пользу для себя он вынес и из театральной жизни – опубликовал достаточно много заметок и корреспонденций о друзьях-артистах в областных изданиях, в течение пяти лет освещал в журналах и газетах театральную жизнь города.

Кроме того, заделавшись поэтом, Николай несколько раз возвращался к своей первой специальности – историка. Был учёным секретарем Липецкого областного краеведческого общества, основал в области общественную организацию "Ведическая Русь". На всё у него хватает времени! Но главное всё же – стихи...

Да, чуть не забыл. Липецкая земля связана с такими громкими, знаменитыми фамилиями, как Лермонтов и Замятин. В селе Кропотово, что на степной речке Любашевке, недалеко от тульского города Ефремова, родился отец Михаила Юрьевича – Юрий Петрович. Правда, фамилия у него была несколько иная – Лермантов. Но это уже неважно. И село теперь называется Кропотово-Лермонтово. Разве мог Николай пройти мимо такого исторического факта? И вот уже четвёртый год он устраивает Лермонтовский литературный праздник, на который однажды пригласил и Валентина Устинова. Таким образом, двух современных поэтов сдружил великий Лермонтов.

А кого-то ещё сдружил и Замятин. Евгений Иванович родился в Лебедяни. Тогда это был маленький захолустный городок, неторопливая сонная жизнь которого отличалась своеобразным патриархальным колоритом, который и послужил материалом для многих произве- дений писателя.

И снова Николай Филин на высоте: он учредил областную литературную премию имени Замятина, организует Замятинские чтения, и, естественно, приглашает всех, кому дорого имя автора нашумевшего в своё время романа "Мы" и многих рассказов, навеянных глубокой любовью писателя к русскому народному колориту, к России, с её стихийным размахом и удалью.