Почему жители города Нефтеюганска не хотят вступаться за Ходорковского

Почему жители города Нефтеюганска не хотят вступаться за Ходорковского

О том, что государство воюет с ЮКОСом, знает вся страна: фронтовые сводки уже год занимают верхние строчки рейтинга новостей. Само слово «ЮКОС» давно переросло значение своей аббревиатуры (Юганскнефтегаз – КубышевОргСинтез) и стало символом: для одних – свежего воздуха демократии и свободного бизнеса, для других – превышения олигархами своих социальных полномочий. Между тем в ЮКОСе пока еще работают сто семьдесят пять тысяч человек. Вместе с их семьями это уже около полумиллиона. Если же прибавить все предприятия, которые напрямую зависят от ЮКОСа, получится огромная масса людей. Если бы они встали на защиту опального олигарха, с ними пришлось бы считаться любой власти. Почему подданные империи Ходорковского безмолвствуют, спецкор «Газеты» Дмитрий Соколов-Митрич попытался понять, побывав в столице ЮКОСа – городе Нефтеюганске.

Раз Ходорковский, два Ходорковский

От аэропорта «Сургут» до столицы ЮКОСа ехать пятьдесят километров. На всех встречных заправках цена за литр бензина АИ-92 не опускается ниже шестнадцати рублей – это почти на два рубля больше, чем в Москве, и на три – чем в Подмосковье. Дороговизна бензина в Ханты-Мансийском автономном округе, который стоит на нефти, объясняется тем, что в регионе нет нефтепереработки. Чтобы попасть из скважины на заправку, топливу приходится сбегать на «материк» и вернуться обратно.

Первое впечатление о городе приятное: упакованные снегом улицы выглядят чисто, машины перед пешеходными переходами послушно останавливаются, обычные хрущевские пятиэтажки, выкрашенные в яркие цвета, выглядят по-европейски аккуратно, на улицах много света, на каждом втором фонарном столбе горит пирамидка ЮКОСа: пирамидка – ромашка – пирамидка – звезда – пирамидка – салют – пирамидка – ромашка и так далее.

Все девяносто шесть тысяч человек местного населения приехали сюда в последние тридцать семь лет – это возраст города. Судя по обитателям Доски почета «Юганскнефтегаза» по национальному составу преобладают русские, татары, башкиры и азербайджанцы.

– Но здесь национальность не имеет того значения, которое она имеет в других регионах, – говорит ведущий специалист отдела по связям с общественностью Алексей Радочинский. – Нефть размывает все различия, в том числе и национальные. Здесь человек чувствует себя прежде всего нефтяником, а уже потом русским или татарином.

Алексея трудно назвать Радочинским. Его все называют Ходорковским. Ему сейчас тридцать один год, и если взять фотографию Михаила Борисовича десятилетней давности, то он будет похож на него, как Электроник на Сыроежкина. Когда Алексей приехал в Нефтеюганск из своего родного Кургана и устроился учителем истории в школу, на него оглядывались на улице. Когда он стал вести на местном телевидении передачу «Черное золото Сибири», город вздрогнул. Пошли слухи, что МБХ прислал смотрящим своего родственника.

– Правда, по характеру они совершенно разные, – говорит начальник Радочинского Ирина Крикун. – Михаил Борисович – он как ртуть: мобильный, энергичный, фантастически работоспособный и умеющий интуитивно угадывать правильное решение. Алексей – он более вдумчивый, что ли. Прежде чем что-то сделать, очень долго анализирует. Но бегает тоже быстро. Особенно если придать ускорение.

Радочинский, как никто другой в этом городе, ощущает на себе отношение людей к Ходорковскому. Усмешки, которыми провожают его взгляды прохожих, становятся все напряженнее.

Где спички?

На здании центрального офиса «Юганскнефтегаза» висит табличка: «Осторожно! Лавиноопасная крыша». Внутри ситуация не лучше.

– Мы подошли к тому моменту, когда по всем законам бизнеса уже пора временно увольнять людей, – говорит директор по развитию производства Юрий Левин. – Конечно, мы будем тянуть до последнего, но наши возможности не бесконечны. Вот сейчас кончится графитовая смазка и у нас будет выбор: либо нарушать технологию, либо останавливать все сто пятьдесят ремонтных бригад. Закупить новую – не на что. От нас ушли почти все иностранные партнеры: «Шлюмберже», «Халибертон», «Петроальянс». Остались лишь те сервисные компании, руководителей которых по старой советской традиции можно уговорить «войти в положение». Но и они уже берут кредиты, чтобы оставаться на плаву, – в сущности, чтобы кредитовать нас. Если бы мне кто-нибудь год назад сказал, что мы когда-нибудь заведем папку «Остановка производства», я бы его убил. А сейчас это реальность.

Юрий Левин – типичный птенец гнезда Ходорковского. В Нефтеюганск попал по распределению в 1983 году: тогда за место здесь, на передовой нефтяной отрасли, студенты дрались. Начинал простым оператором, но во второй половине девяностых резко пошел вверх по служебной лестнице, поскольку отвечал всем четырем требованиям ЮКОСа к персоналу: молодой, перспективный, злой, талантливый. Левин считает, что Ходорковский создал великолепную систему мобильного менеджмента, способную решить любую задачу в любом месте и на любом производстве.

– Но в последнее время мне приходится работать не менеджером, а клерком, только успеваю на запросы отвечать, – Юрий Алексеевич включил проектор, на экране высветился график под названием «Динамика запросов со стороны внешних организаций в ОАО «ЮНГ». – Вот смотрите – в январе их было тридцать шесть, то в октябре – сто один. Такое ощущение, что ЮКОС – это какая-то Атлантида, которую только что открыли, и теперь все нами интересуются.

– Причем большинство вопросов – на грани разумного, – подхватил разговор директор по региональной политике Сергей Буров. – Представьте, что вас кто-нибудь спрашивает, сколько коробков спичек вы купили шесть лет назад в магазине № 28. Вы будете долго смеяться, а нам приходится всерьез отвечать. Я помню, как в советские времена я строил себе дачу. Приходилось каждый чек сохранять, чтобы потом можно было отчитаться, где какую доску купил, и доказать, что ничего не украл. Похоже, эти времена возвращаются.

Сила денег

Южносургутское месторождение. Бригада № 8 ремонтников сервисной компании ООО «РУСРС». Внешне это выглядит так: посреди заснеженного болота два вагончика с надписью «ЮКОС», рядом из скважины извлекает трубы специальная техника, за техникой следят три человека на ледяном ветру. Вокруг видны еще несколько десятков скважин. Выглядят они совершенно несексуально: просто из-под земли выныривает и снова ныряет в землю железная труба, на трубе – кран. Красные трубы – холодные. Это нагнетательные скважины. По ним под землю подается вода, чтобы поднимать нефть в верхние пласты. Синие трубы – теплые. В них расположенный под землей насос качает нефть с глубины 2,5 километра. Традиционные нефтяные вышки – это уже вчерашний день нефтедобычи, их продолжают изображать на всяких буклетах исключительно для красоты.

Начальника бригады Вахида Белосарова мы застали в вагончике. Он на ледяной ветер почти не выходит, он свое уже отпахал, в нефтянке с 1976 года. Но, несмотря на то что Белосаров сидит в тепле, вид у него нерадостный. И не только потому, что два месяца не платят зарплату.

– По большому счету, нам все равно, кому достанется ЮКОС, – говорит Вахид, не стесняясь присутствия работников идеологического фронта из «Юганскнефтегаза». – Лишь бы скорее ситуация как-то разрешилась. Лично к Ходорковскому мы никогда особой любви не испытывали. За что нам его любить? Мы когда-то по пояс в грязи поднимали эту нефть, работали на износ, а пришел Ходорковский, и нас, ремонтников, даже не спрашивая нашего согласия, выделили в отдельную фирму, лишили всех льгот, связанных со стажем работы, в том числе и права помощи при переселении на материк. Мы теперь по отношению к ЮКОСу никто. От меня требуют сдать удостоверение ветерана. Какая после этого любовь?

– Это называется оптимизация производства.

– Я не разбираюсь в экономике, но я разбираюсь в справедливости, – вмешивается в разговор старший мастер Рафаиль Сабитов. – И я не понимаю, почему законы бизнеса должны им противоречить. Можно было поверить в эту оптимизацию, если бы рядом с нами не было Сургута. Там зарплаты у нефтяников в два-три раза больше. Я недавно смотрел одну передачу по сургутскому телевидению и чуть не упал со стула. Звонит в прямой эфир помбур (помощник бурильщика. – «Газета») и задает лидеру профсоюза вопрос: «До каких пор мы будем получать эти несчастные сорок-пятьдесят тысяч рублей в месяц? Сколько можно это терпеть?» Мне хотелось позвонить и сказать: «Ребята, а вы знаете, сколько у нас помбуры зарабатывают? Максимум восемнадцать тысяч!»

– Пятнадцать лет назад на зарплату и отпускные можно было съездить в отпуск семье из трех человек, – в вагончик зашел Василий Сагорин (обеденный перерыв). – А сейчас только на билет в один конец хватит. Я сам вахтовик, живу в Нижнекамске, сюда езжу уже девятнадцать лет. До 1997 года мы бесплатно летали на самолетах. Теперь за свои ездим на поезде в плацкартных вагонах. Это тоже оптимизация.

– Но ведь ездите же, никто не заставляет.

– Да, вы правы. Ходорковский платит столько, за сколько люди готовы работать. Не больше и не меньше. В том же Сургуте, если сейчас снизить всем зарплаты в два-три раза, люди тоже будут работать. Куда ты денешься с подводной лодки? Тут, на Севере, ни у кого нет выбора. Но у людей при этом есть совесть. И вот Владимир Богданов, который возглавляет «Сургутнефтегаз», считает, что если ты сам зарабатываешь огромные бабки, то вроде как и людям надо платить по-человечески, а не по законам рынка. Вон арабские шейхи и то со своим народом делятся сверхприбылями, за это их и боготворят. А Ходорковский – даже когда он демонстрирует человеческие чувства – это расчет и ничего больше. Помнишь, Вахид, как во время кризиса он призывал нас «поддержать родную организацию» и добровольно написать заявления о временном снижении зарплаты на тридцать процентов? Написали, и что? До сих пор эти тридцать процентов не восстановлены. Короче, Ходорковский – это высокотехнологичная машина, зарабатывающая деньги. Быть таким – это его право, только тогда и на нашу любовь не надо рассчитывать.

Шапка-валенки

Нефтеюганск состоит из шестнадцати микрорайонов. То место, с которого город начинался, называется микрорайон 2-а. Он состоит из нагромождения нескольких десятков домов, которые здесь называют балки (с ударением на последнем слоге). Балок – это убогая хижина, обшитая рубероидом. Ее стены состоят из двух слоев вагонки, пространство между которыми засыпано опилками. Со временем опилки сыреют, проседают и стены оказываются пустыми. Даже если топить эти дома не переставая, в них все равно будет холодно. Тем, кто живет в балках, завидуют те, кто живет в железных вагончиках. Их от тридцатиградусного мороза отделяет лишь слой ржавого металла. Летом он нагревается так, что люди предпочитают спать на улице. Водопровода в таких хоромах, конечно, нет. Рядом с каждым жилищем стоят маленькие бочки из-под топлива – почему-то с эмблемой «Лукойл». В таких бочках местные жители хранят воду. Время от времени в поселок приезжает водовоз. Один раз присосаться к водовозу стоит пятьдесят рублей. Если машины долго нет, люди идут за водой почти за километр.

Микрорайон 2-а находится в самом центре города, и люди здесь живут десятилетиями. Каждая предвыборная кампания начинается с того, что все кандидаты приезжают сюда и обещают расселить эти дома в два счета. После выборов об этом забывают.

– Мы бы давно уже сами нормально отстроились, но нам не разрешают, – говорит Александр Щеглов с улицы Культурной. Он родился и вырос в железном вагончике. – И квартиры не дают, и строиться не позволяют. Говорят: «К 2007 году ваша проблема может быть решена. Не хотите ждать – покупайте по ипотеке». А как я куплю по ипотеке, если у меня зарплата со всеми северными двенадцать тысяч рублей? Да еще при том, что я вырабатываю полторы нормы, а так бы еще меньше было. А цены на жилье здесь такие же, как в Петербурге.

В одном из таких балков обитает самая старая жительница Нефтеюганска – Агрофина Печникова. Ей семьдесят лет, здесь она с 1963 года и помнит еще те времена, когда на месте города был охотничий поселок Усть-Балыкский.

– Сюда мы приехали из Татарии, – вспоминает Агрофина Алексеевна. – Сначала жили в военных палатках без отопления, потом поселили в вагончики, некоторые так в них и остались, некоторые сами построили вот эти балки. Муж работал в экспедиции. Подъемных кранов тогда не было, когда приезжали баржи с цементом, их разгружали вручную. В тридцать девять лет его парализовало, в сорок умер. Я проработала в «Юганскнефти» до шестидесяти пяти лет, потом сократили, уже при Ходорковском. Они тогда всех, кто старше пятидесяти, сбрасывали. По-моему, единственный, кому удалось удержаться, был Шапка-Валенки. Остальные расползлись и замолчали.

– Шапка-Валенки?

– Ну Анфир Фазаутдинов. Его все знают. Страшный человек. Кличка у него такая – Шапка-Валенки. Это потому, что он маленького роста и когда надевает шапку и валенки, то между ними почти ничего не остается.

Анфир Шапка-Валенки – очень упрямый. Это, наверное, единственный человек в России, которому удалось победить ЮКОС (Путин может стать вторым). Когда Анфира сократили, он выучил наизусть две страницы из «Трудового кодекса» и в поединке с адвокатами ЮКОСа восстановился на работе через суд. Ему до сих пор платят зарплату, но до работы не допускают. Правда, без последствий для Анфира эта борьба не прошла. С тех пор он постоянно с кем-то судится и все время пребывает в разъездах: то в Ханты-Мансийске, то в Москве. Застать его дома не удалось.

Скотоводы и земледельцы

В Нефтеюганске есть развлекательный центр «Империя». Крупнейший в Зауралье. Общая площадь – пять квадратных километров, количество посадочных мест во всех заведениях центра – три тысячи. В «Империи» мы сидим и беседуем с человеком, который просил не называть своего имени. Этот человек работает в топ-менеджменте «ЮНГ», но иллюзий насчет своих работодателей не питает.

– Когда Ходорковский впервые приехал в Нефтеюганск, он заявил, что денег в город вкладывать не будет. Его дело – добывать нефть и платить налоги. Из этой фразы тут же родился слух, что при ЮКОСе Нефтеюганск станет вахтовым поселком. Город охватила паника. Цены на недвижимость упали, люди стали продавать квартиры за копейки и уезжать. Потом, году в 1997) было падение цен на нефть, понижение зарплат. Накануне ареста Ходорковского вроде все стабилизировалось и улеглось, но его все равно здесь не боготворили. В лучшем случае любили как неизбежное зло. Неизбежное, но стабильное. Иногда стабильное зло лучше, чем непредсказуемое добро.

На сцене «Империи» разыгрался стриптиз. Оставшись топлесс, барышня нависла со сцены над толпой. Какой-то разгоряченный зритель засунул ей в трусики три тысячных купюры. Когда стриптиз закончился, разгоряченный зритель вернулся за столик к друзьям – неподалеку от нашего. Друзья пили вторую бутылку «Хенесси» на троих. «Ты чего, охренел?!» – возмутились его друзья. «Да ладно, я что, не нефтяник что ли?!»

– Очень характерный случай, – прокомментировал мой собеседник. – Только голову даю на отсечение – это сургутские. Их здесь вообще процентов восемьдесят. У нефтеюганских столько денег нет.

В качестве подтверждения слов моего собеседника раздался мощный рев толпы в ответ на призыв диджея: «Ты слышишь меня, Сургут?!» И раза в три слабее после крика: «Нефтеюганск, это твоя "Империя"!»

– На месте Путина я бы не сажал Ходорковского, а назначил бы его премьер-министром, – продолжил топ-менеджер. – Эту вертикаль власти, которую уже пять лет как рожают, он выстроил бы рекордными темпами. Знаете, какая в ЮКОСе вертикаль власти? Абсолютная монархия. Причем эта вертикаль не просто тупо репрессивная, она умеет добиваться от своих подданных и покорности, и активности. Вообще, любопытно, что самые активные поборники либеральных ценностей в мире – это владельцы крупного капитала, которые свой бизнес как раз предпочитают выстраивать по законам империи. Ходорковский из того же ряда. Только он сделал одну ошибку: забыл, что нефть в отличие от программного обеспечения и гамбургеров железно связана с конкретной территорией. И с этой территорией надо считаться. Он это понял, но слишком поздно. Кстати, благодаря скромному хозяину этого заведения.

– А кто это?

– Владимир Семенов. Он и Ходорковский – это два абсолютно противоположных типа предпринимателей. Семенов, конечно, не миллиардер, но по местным меркам тоже тот еще олигарх. Начал на заре перестройки с видеосалона, потом купил два грузовика, стал заниматься перевозками. Теперь у него восемьсот единиц техники, бензоколонки, гостиница, рестораны, вот этот развлекательный центр, в нефтяном бизнесе он один из крупнейших партнеров «Юганскнефтегаза». Но при всем при этом Семенов по складу характера какой-то… земледелец, что ли. Он весь в этом городе. Он вообще не выводит деньги в оффшор, игнорирует предложения о расширении бизнеса за пределы региона, все вложения делает здесь, кормит всех пенсионеров города, устраивает для малоимущих в «Империи» бесплатные вечера. В Нефтеюганске Семенов культовая фигура. Если бы его арестовали, тут случился бы реальный бунт. А Ходорковский – он всегда был не земледельцем, а скотоводом. Для него главное – его дело, все остальное – только питательная среда. Именно после знакомства с Семеновым Ходорковский понял, что быть хоть немного земледельцем все-таки выгодно. Он кое-что даже успел сделать: построил спорткомплекс «Олимп», учредил «ЮКОС-классы». Но уже было поздно. Я уверен, что когда он писал свое покаянное письмо, он думал о Семенове.

Сила власти

– Начинаем церемонию открытия фестиваля «Новая цивилизация»! Сегодня в нашу школу съехались двадцать шесть ЮКОС-классов из двенадцати городов, – голос директора школы № i Нефтеюганска Ирины Славинской дрогнул. – Извините меня, я волнуюсь. Потому что трудные времена. Но мы выстоим!

ЮКОС-классы – это стратегический проект компании. Система подготовки кадров по японскому образцу – начиная со школьной скамьи. Это не только больший объем знаний и жизненная перспектива, но еще и особая идеология типа: «Мы – энергичные люди в свободном жизненном пространстве, будущая элита, только мы сделаем Россию цивилизованной страной».

Дальше пошли выступления ЮКОС-классов в жанре капустника:

– Мы стали идеалом, – заявил со сцены один ЮКОС-класс. – Нам трудно, но мы справляемся.

– Все мы дети ЮКОС-класса. ЮКОС – нам теперь отец, – продекламировали их коллеги из другой школы.

– Тебе повезло, ты не такой, как все, ты работаешь в ЮКОСе, – перепели Шнура ученики из поселка Пойково.

– Крошка-брат ко мне пришел и спросила кроха: «ЮКОС – это хорошо или это плохо? – начали участники фестиваля из Пыть-Яха. И закончили: – Крошка-брат в постель пошел и решила кроха: «ЮКОС – это хорошо. А не ЮКОС – плохо».

Под занавес школьный танцевальный коллектив задвинул на сцене «Хаву Нагилу», после чего был объявлен перерыв. Подхожу к активисту ЮКОС-движения Андрею Смирных и спрашиваю:

– Какой ты хотел бы видеть Россию лет через десять? Чего ей не хватает?

– Ей не хватает более сильной президентской власти.

– Не понял. Еще более сильной?!

– Ну да.