1
1
Когда б в покорности незнанья
Нас жить Создатель осудил,
Неисполнимые желанья
Он в нашу душу б не вложил,
Он не позволил бы стремиться
К тому, что не должно свершиться,
Он не позволил бы искать
В себе и в мире совершенства,
Когда б нам полного блаженства
Не дoлжно вечно было знать.
А продолжение этого текста обусловлено невозможностью в границах библейской культуры дать содержательный ответ на вопрос «как это воплотить в жизнь на Земле?».
2
Но чувство есть у нас святое,
Надежда, бог грядущих дней, -
Она в душе, где всё земное,
Живёт наперекор страстей;
Она залог, что есть поныне
На небе иль в другой пустыне
Такое место, где любовь
Предстанет нам, как ангел нежный,
И где тоски её мятежной
Душа узнать не может вновь.
Тем не менее вне зависимости от возражений, подобных возражению Булгаковского Пилата, есть люди, которыми на протяжении всей памятной истории движет вера и убеждённость в осуществимости на Земле, а не в где-то в посмертном раю, идеала жизни общества без паразитизма — идеала равно истинно-христианского, истинно-мусульманского, — большевистского.
Осуществление этого идеала требует определённого качества личностного развития каждого из людей и определённого качества развития культуры общества.
И В.И.Ленин — не как марксист, фанатично-одержимо работающий на захват государственной власти в неведомых для него интересах хозяев марксистского проекта, каким был Л.Д.“Троцкий”, — а как большевик, стремящийся к осуществлению этого идеала в жизни, понимал, что Россия в достигнутом ею качестве развития культуры и людей не готова к переходу к социализму и коммунизму. В 1905 г. он писал об этом так:
«Марксизм бесповоротно порвал с бреднями (выделено нами при цитировании) народников и анархистов, будто можно, например, в России миновать капиталистическое развитие, выскочить из капитализма или перескочить через него каким-нибудь путем, кроме пути классовой борьбы и в пределах этого самого капитализма. (…)
… реакционна мысль искать спасения рабочему классу в чём бы то ни было, кроме дальнейшего развития капитализма.
В таких странах, как Россия, рабочий класс страдает не столько от капитализма, сколько от недостатка развития капитализма» (В.И.Ленин “Две тактики социал-демократии в демократической революции”, ПСС, изд. 5, т. 11, стр. 37).
Т.е. В.И.Ленин предполагал, что грядущая революция будет буржуазно-демократической и за нею последует довольно продолжительный период развития капитализма, культуры общества, людей на основе буржуазной демократии. И только потом, когда общество и его экономика освоят возможности развития, предоставляемые буржуазной демократией, оно перейдёт к социализму в целях обеспечения дальнейшего развития глобальной цивилизации.
Никакие “экстремистские” воззрения (кроме свержения царизма силовым путём и ликвидации сословно-кастового строя) В.И.Ленину и большевикам до 1917 г. свойственны не были. Они приписаны им задним числом после 1985 г. заведомыми клеветниками и невежественными графоманами, которые не пожелали ознакомиться с фактами истории.
Но это — неожиданное для многих — открытие приводит к вопросу: Откуда же взялся экстремизм, авторство в отношении которого впоследствии было приписано большевикам?
Ответ на него прост: экстремизм проистекает от Парвуса [167] и Л.Д.“Троцкого” — кураторов марксизма в России от библейского политического эзотеризма. Примерно в то же время, когда В.И.Ленин издал “Две тактики…”, совершенно иных взглядов придерживался Л.Д.“Троцкий”. В работе “Итоги и перспективы. Движущие силы революции” изданной в 1906 г. и переизданной в 1919 г., он писал:
«Русская революция создаёт, на наш взгляд, такие условия, при которых власть может (при победе революции — должна) перейти в руки пролетариата, прежде чем политики буржуазного либерализма получат возможность в полном виде развернуть свой государственный гений…» (Л.Д.Троцкий. Сборник “К истории русской революции” под ред. д.и.н. Н.А.Васецкого, Москва, “Политиздат”, 1990 г., стр. 95).
Но если В.И.Ленин в “Двух тактиках…” высказывает своё мнение, исходя из марксисткой теории естественно-исторической смены общественно-экономических формаций по мере развития культуры и экономики общества, то Л.Д.Троцкий пишет о предстоящих судьбах России как «пророк» будущей истории, для которого марксизм — только форма публичного выражения некоего смысла, к экзотерическому марксизму для всех не имеющего никакого отношения.
Несколько далее приведённого выше фрагмента Л.Д.Бронштейн продолжает освещение тогда ещё политических перспектив (комментарии в сносках — наши):
«Русская революция не даёт и ещё долго не даст установиться какому-нибудь буржуазно-конституционному порядку, который бы мог разрешить самые примитивные задачи демократии. Что же касается реформаторов-бюрократов в стиле Витте или Столыпина, то все их “просвещённые” усилия разрушаются их же собственной борьбой за существование [168]. Вследствие этого судьба самых элементарных революционных интересов крестьянства, как сословия, связывается с судьбой всей революции, то есть судьбой пролетариата.
Пролетариат у власти предстанет перед крестьянством как класс-освободитель» (там же, стр. 97).
«Но может быть само крестьянство оттеснит пролетариат и займёт его место?
Это невозможно. Весь исторический опыт протестует против этого предположения. Он доказывает, что крестьянство совершенно неспособно к самостоятельной политической борьбе» [169] (там же, стр. 98)
«Из сказанного ясно, как мы смотрим на идею “диктатуры пролетариата и крестьянства”. Суть не в том, считаем ли мы её принципиально допустимой, “хотим мы или не хотим” такой формы политической кооперации. Но мы считаем её принципиально неосуществимой — по крайней мере, в прямом и непосредственном смысле [170].
В самом деле. Такого рода коалиция предполагает, что либо одна из существующих буржуазных партий овладеет крестьянством, либо это крестьянство создаёт свою самостоятельную партию. Ни то, ни другое, как мы старались показать, невозможно» (там же, стр. 99).
«Каждый новый день будет углублять политику пролетариата [171] у власти и всё более определять её классовый характер. И вместе с тем будет нарушаться революционная связь между пролетариатом и нацией, классовое расчленение крестьянства выступит в политической форме, антагонизм между составными частями будет самоопределяться и из общедемократической становиться классовой [172].
Если отсутствие сложившихся буржуазно-индивидуалистических традиций и антипролетарских предрассудков у крестьянства и интеллигенции и поможет пролетариату стать у власти, то, с другой стороны, нужно принять во внимание, что это отсутствие предрассудков опирается не на политическое сознание, а на политическое варварство, на социальную неоформленность, примитивность, бесхарактерность. [173] (…)
Пролетариат [174] окажется вынужденным вносить классовую борьбу в деревню и, таким образом, нарушать ту общность интересов, которая, несомненно, имеется у всего крестьянства, но в сравнительно узких пределах. Пролетариату придётся в ближайшие же моменты своего господства искать опоры в противопоставлении деревенской бедноты деревенским богачам, сельскохозяйственного пролетариата — земельной буржуазии» [175] (там же, стр. 100).
«Таким образом, чем определённее и решительнее будет становиться политика пролетариата [176] у власти, тем yже будет под ним базис, тем зыбче будет почва под его ногами. Все это крайне вероятно, даже неизбежно (…)
Две главных части пролетарской политики встретят противодействие со стороны его союзников: это коллективизм и интернационализм [177].
Представлять себе дело так, что социал-демократия входит во Временное правительство, руководит им в период революционно-демократических реформ, отстаивая их наиболее радикальный характер и опираясь при этом на организованный пролетариат, и затем, когда демократическая программа выполнена, социал-демократия выходит из выстроенного ею здания [178], уступая место буржуазным партиям, а сама переходит в оппозицию и таким образом открывает эпоху парламентарной политики, — представлять себе дело так, значило бы компрометировать саму идею рабочего правительства, и не потому, что это “принципиально” недопустимо — такая абстрактная постановка вопроса лишена содержания, — а потому, что это совершенно нереально, это утопизм худшего сорта, это какой-то революционно-филистёрский [179] утопизм.
И вот почему.
Разделение нашей программы на минимальную и максимальную имеет громадное и глубоко принципиальное значение при том условии, что власть находится в руках буржуазии [180]. Именно этот факт — принадлежность власти буржуазии — изгоняет из нашей минимальной программы все требования, которые непримиримы с частной собственностью на средства производства. Эти последние требования составляют содержание социалистической революции, и их предпосылкой является диктатура пролетариата.
Но раз власть находится в руках революционного правительства с социалистическим большинством, как тотчас же различие между минимальной и максимальной программой теряет и принципиальное, и непосредственно практическое значение. Удержаться в рамках этого разграничения пролетарское правительство не сможет» (там же, стр. 101, 102).
Далее “Троцкий” пишет, что правительство рабочих, проводя политику в интересах рабочих [181] (что невозможно без изменения структуры спектра производства и потребления продукции), неизбежно столкнётся с сопротивлением недовольных политикой фабрикантов в самой разнообразной форме. У правительства будет два пути: либо «играть роль “беспристрастного” посредника буржуазной демократии» и идти на поводу у капиталистов, либо «экспроприация фабрик и введение в них — по крайней мере, в крупнейших — государственного или коммунального производства», т.е. встать на путь подавления саботажа частных собственников. То же касается и сельскохозяйственного производства: в случае саботажа частных собственников — «организация кооперативного производства под коммунальным контролем или прямо за государственный счёт». Но это — путь построения экономического уклада социализма методом прессования общества, минуя фазу длительного капиталистического развития.
«Всё это совершенно ясно показывает, что социал-демократия не может вступить в революционное правительство, дав предварительно пролетариату обязательство [182] ничего не уступать из минимальной программы и обещав буржуазии не переступать. Такое двустороннее обязательство было бы совершенно невыполнимым. Вступая в правительство не как бессильные заложники, а как руководящая сила, представители пролетариата [183] тем самым разрушают грань между минимальной и максимальной программой, то есть ставят коллективизм в порядок дня. На каком пункте пролетариат [184] будет остановлен в этом направлении, это зависит от соотношения сил, но никак не от первоначальных намерений пролетариата.
Вот почему не может быть и речи о какой-то особенной форме пролетарской диктатуры в буржуазной революции, именно о демократической диктатуре пролетариата (или пролетариата и крестьянства). Рабочий класс не сможет обеспечить демократический характер своей диктатуры, не переступая за границы своей демократической программы. Всякие иллюзии на этот счёт были бы совершенно пагубны. (…)
Раз партия (от имени: — наше уточнение при цитировании) пролетариата возьмёт власть, она будет бороться за неё до конца (в том числе и против пролетариата и кого угодно, если кто-то проявит нелояльность её власти: — наше добавление при цитировании)» (там же, стр. 104).
«Политическое господство пролетариата несовместимо с его экономическим рабством. Под каким бы политическим знаменем пролетариат ни оказался у власти, он вынужден будет стать на путь социалистической политики» (там же, стр. 105).
Это и есть — экстремизм, но не большевистский, а марксистско-интернацистский.
Приведённые выше выдержки из работы Л.Д.“Троцкого” 1906 г. показывают, что тех, кто стоял за ним, интересовал не переход к социализму в интересах освобождения трудящихся масс от паразитизма на их труде и жизни “элитаризовавшегося” помещичье-буржуазного меньшинства России, а скорейшая ликвидация капитализма и исторически сложившейся государственности России в неких своих — не оглашённых открыто интересах [185]. И победа революции в России должна было стать прологом к ликвидации исторически сложившегося капитализма в глобальных масштабах и установления в глобальных же масштабах по видом общенародного социализма жесточайшей еврейско-масонской фашистской диктатуры, как то и предусматривала теория «перманентной революции».
В статье “Наши разногласия”, опубликованной впервые в годы «реакции» после подавления революции 1905 — 1907 гг., Л.Д.Бронштейн пишет:
«“Доведение революции до конца” предполагало, однако, низвержение царизма и переход государственной власти в руки революционной общественной силы. Какой? Меньшевики отвечали: буржуазной демократии. Большевики отвечали: пролетариата и крестьянства» (там же, стр. 111).
«Если меньшевики, исходя из абстракции — “наша революция буржуазна”, — приходят к идее приспособления всей тактики пролетариата к поведению либеральной буржуазии, вплоть до завоевания ею государственной власти, то большевики, исходя из такой же голой абстракции — “демократическая, а не социалистическая диктатура”, — приходят к идее буржуазно-демократического самоограничения пролетариата, в руках которого находится государственная власть. Правда, разница между ними в этом вопросе весьма значительна: в то время как антиреволюционные стороны меньшевизма сказываются во всей силе уже теперь, антиреволюционные черты большевизма грозят огромной, опасностью только в случае революционной победы [186]» (там же, стр. 114, 115).
Для Л.Д.“Троцкого” крах царизма в февральскую революцию 1917 г., которая была приурочена масонско-еврейским фашизмом к иудейскому празднику пурим, был сигналом к началу воплощения в жизнь именно этой программы.
В.И.Ленин, будучи под властью экзотерического марксизма, в это время по-прежнему толком не понимал, что происходит и что предстоит. В “Прощальном письме швейцарским рабочим”, написанном до 19 марта (1 апреля) 1917 г. перед отъездом В.И.Ленина из Швейцарии в охваченную революцией Россию и впервые опубликованном в России 21 сентября 1917 г. в газете “Единство” (№ 145), прямо сказано: «В России не может непосредственно и немедленно победить социализм» (В.И.Ленин, ПСС, изд. 5, т. 31, стр. 87 — 94).
Спустя почти 6 лет за год до смерти он писал о том, как большевики, хотя и были убеждены в том, что Россия не готова к воплощению в жизнь идеалов социализма, в 1917 г. оказались вынуждены действовать в русле политического сценария, изложенного Л.Д.“Троцким” за 11 лет до этого. В статье “О нашей революции” (по поводу записок Н.Суханова [187]), написанной 16, 17 января 1923 г. и опубликованной в “Правде” № 117 30.05.1923 г. [188], В.И.Ленин как большевик, а не как марксист, пишет, отвечая на упрёки по поводу взятия государственной власти в неготовой к социализму стране:
«… до бесконечности шаблонным является у них довод…, что мы не доросли до социализма, что у нас нет, как выражаются разные “учёные” господа из них, объективных экономических предпосылок для социализма. И никому не приходит в голову спросить себя: а не мог ли народ; встретивший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в первую империалистическую войну [189], не мог ли он, под влиянием БЕЗВЫХОДНОСТИ СВОЕГО ПОЛОЖЕНИЯ (выделено нами при цитировании), броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации?
“Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при котором возможен социализм”. С этим положением все герои II Интернационала, и в том числе, конечно, Суханов, носятся, поистине, как с писаной торбой [190]. Это БЕССПОРНОЕ (выделено нами при цитировании) положение они пережёвывают на тысячу ладов, и им кажется, что оно является решающим для оценки нашей революции. (…)
Что если ПОЛНАЯ БЕЗВЫХОДНОСТЬ ПОЛОЖЕНИЯ (выделено нами при цитировании), удесятеряя тем самым силы рабочих и крестьян, открыла нам возможность иного перехода к созданию основных посылок цивилизации, чем во всех остальных западно-европейских государствах? (…) Если для создания социализма требуется определённый уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный “уровень культуры”, ибо он различен в каждом из западно-европейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы.
16 января 1923 г.