3.6. Глобальный халифат
3.6. Глобальный халифат
Современные технологии, особенно технологии формирования сознания, парадоксальным образом вселяют новые силы и придают новую жизнеспособность архаичным социальным организмам, которые:
• в силу своей примитивности попросту не воспринимают многие разрушительные технологии, разработанные для сдерживания современных социальных механизмов (так, традиции — лучшее оружие против пропаганды), и защищены от ряда современных вызовов (так, пренебрежение правами человека позволяет запретительно жестоко и в целом действенно карать за наркоторговлю и участие в организованной преступности);
• эффективно используют (в том числе в отношении своих собственных членов) современные технологии, воздействие которых усугубляется неготовностью и неадаптированностью к ним традиционных обществ;
• получают стремительно расширяющуюся социальную базу в силу возникновения технологически обусловленного и практически непреодолимого социального разрыва между обществами и внутри развитых обществ и увеличения благодаря этому доли людей, не имеющих жизненных и социальных перспектив.
Эта новая жизнеспособность перерождается в совокупность качественно новых вызовов, бросаемых современной западной цивилизации целым рядом архаичных социальных организмов, носящих либо андеграудный (включая как культурные, так и преступные разновидности андеграунда), либо религиозный характер.
Наиболее серьезным представляется исламский вызов, носящий выраженный идеологический характер, последовательно и сознательно отрицающий фундаментальные ценности современного западного общества.
Ислам является самой молодой из великих религий мира, что в значительной степени предопределяет как его наибольшую агрессивность и склонность к экспансии, так и социальную ориентированность. Последняя открыла для него колоссальное «окно возможностей». После того как коммунистическая идеология, дискредитировав себя односторонним выходом Советского Союза из холодной войны, перестала выполнять в мировом масштабе функцию общественно-политического выражения органически свойственного человеку стремления к справедливости, ислам смог не только занять значительную часть этой ниши, но и существенно расшить ее.
Собственно, именно выполнение данной функции и вывело ислам за пределы чисто религиозного феномена, придав ему политический характер и превратив в существенный фактор глобальной конкурентной борьбы.
Сегодняшний ислам отличает открытость, облегчающая его экспансию и роднящая его с идеологией: мусульманином может стать всякий человек, практически без исключений, пожелавший этого и выполняющий предписанные (достаточно простые и во многом комфортные) правила.
Ужесточение глобальной конкуренции, отбрасывая «за черту надежды» все большее количество граждан и целые социальные группы развитых обществ и все больше неразвитых стран как таковых, удобряет почву для успешного распространения ислама, который дает новую надежду и новый смысл жизни людям, выброшенным глобализацией за пределы конкурентоспособности.
Ведь, оказавшись неконкурентоспособными, люди и целые народы лишаются самого смысла существования в финансово-экономической парадигме западной цивилизации. Осознавая, что они никогда уже не будут не то что богатыми, но даже просто обеспеченными, они остро нуждаются в альтернативных западным и потому достижимым для себя ценностям.
Важнейшая из них — справедливость, основанная не на рыночном успехе, а на стихийном понимании природного равенства людей и на осознании необходимости предоставления им равных возможностей.
Уход с арены мирового идеологического противостояния коммунизма сделал религию (за исключением протестантизма как идеологии как раз рыночной эффективности и рыночной справедливости) единственным поставщиком этой нерыночной, утешительной, альтернативной справедливости.
Миф об исключительности социальной ориентированности ислама развеивает пример католических священников Латинской и Центральной Америки, которые в 80-е годы стали не менее активной и мощной силой социальных преобразований, чем разнообразные левые повстанцы и политические партии.
Однако католическая церковь слишком институционализирована и централизована для проведения по-настоящему гибкой и агрессивной экспансии. Под угрозой масштабной утраты влияния она смогла реформировать себя в 60-е годы XX века, приблизив священников к пастве (что и обусловило их активную общественно-политическую позицию), однако для прямого и систематического вмешательства в дела общества она осталась неприемлемо забюрократизированной. Мешает ей и государственное оформление, так как в случае прямого действия по реализации ее религиозных догм в той или иной стране государство Ватикан может получить серьезные дипломатические проблемы.
Даже собственно религиозную экспансию католическая церковь ведет крайне вяло и неэффективно, лишь в отношении еще более пассивных и к тому же во многом дискредитировавших себя конкурентов (каким, например, является Русская православная церковь).
Ислам принципиально отличается от католицизма не только нерастраченной пассионарностью, во многом унаследованной от национально-освободительных движений 50–70-х годов и разочарования, которое они принесли своим народам после их впечатляющих побед. Его ключевое отличие заключается в обусловленной его исторической молодостью неформальной и гибкой сетевой структуре управления с низкой степенью бюрократизации и высокой способностью к адаптации. Наконец, отсутствие догматической окостенелости и разнообразие течений позволяют неофиту выбрать наиболее близкое себе, что также облегчает экспансию.
Исламский фундаментализм имеет не только экономические (поражение целых стран и регионов в глобальной конкуренции), но и демографические причины. В ключевом источнике современной исламской экспансии — Саудовской Аравии — десятки детей каждого арабского шейха также являются шейхами, получают высокое содержание и прекрасное образование, но в рамках традиционного общества не имеют сферы приложения своей энергии. При этом они болезненно переживают деградацию национальной экономики и наглядное ухудшение ее положения относительно США, доминирование которых неуклонно усиливается.
В аналогичном положении оказывается население территорий, страдающих от аграрного перенаселения (в том числе российский Северный Кавказ), а также не обладающих достаточными для участия в международном разделении труда производительными силами.
Население этих районов оказывается горючей массой, к которой надо лишь поднести две спички — вождей (с этой ролью вполне справляются отпрыски обеспеченных арабских семейств, даже не принадлежащие к знати) и деньги.
Финансирование исламской экспансии в конечном счете осуществляется за счет нефтедолларов арабских стран. Это подразумевает не только щедрый и достаточно устойчивый, но вместе с тем и по-коммерчески основанный на результате, то есть достаточно эффективный, характер этого финансирования. Ведь нестабильность, объективно порождаемая исламским фундаментализмом, пугает мировые рынки и оказывает повышательное влияние на цену нефти, что поддерживает доходы инвесторов из богатых стран — экспортеров нефти.
Поэтому именно ислам как наиболее конкурентоспособный участник мировой идеологической борьбы заполнил основную часть идеологического вакуума, возникшего из-за поражения коммунизма.
Он смог дать людям, утратившим перспективы в рамках рыночной парадигмы развития и рыночной идеологии, новую, более справедливую и более человечную по отношению к ним систему ценностей, гарантированно доступных как им самим, так и их потомкам.
Он смог создать новую мировую общность, открытую для всех людей и народов, отверженных миром наживы и капитала, самодовольно и похабно торжествующим на костях голодающих миллиардов. Эта общность создает основу для солидарности и совместной защиты неотъемлемых человеческих, но повсеместно попираемых прав; потенциально она является своего рода профсоюзом отверженных.
Но самое главное, насколько можно судить в настоящее время, заключается в том, что политический ислам действительно создал реальную возможность новой социализации и социальной перспективы, хотя и специфически альтернативной, для энергичных людей, отторгнутых западной цивилизацией (и особенно неразвитыми обществами с их резко сократившимися возможностями для самореализации), а также для значительного слоя людей, нуждающихся в истовом служении высшим ценностям.
Ислам, как некогда коммунизм, дал возможность пассионариям всего мира и всех социальных слоев применить свои силы и найти себя в деле переустройства, в том числе и социального, несправедливо устроенного мира. А так как несправедливость мироустройства с началом глобализации возросла самым наглядным образом и, с другой стороны, мусульманский мир не обладает обюрокраченным Центральным комитетом, способным дискредитировать себя и тем самым все свое дело, его быстрое распространение представляется вполне естественным и закономерным.
Сегодня ислам как активная политическая сила, осуществляющая идеологическую экспансию и влияющая на развитие соответствующих обществ, действует не только в регионах своего традиционного распространения, но и практически во всех развитых обществах. И если в Европе ислам распространяется преимущественно в среде затопивших и буквально смывающих Старый Свет иммигрантов из арабских и африканских стран, то его распространение среди афроамериканской части американского общества, исторически попросту не имевшей мусульманской религиозной традиции, носит выраженный социальный и даже социально-политический характер.
Кроме того, экспансия ислама идет не только вширь, но и, если можно так выразиться, вглубь: в среде самих мусульман стремительно растет доля разнообразных экстремистских течений. Этот процесс особенно заметен в России, деидеологизация которой при очевидной разрушительности имплантированных в нее обрывочных западных ценностей сделала ее легкой добычей исламских миссионеров. Значительная их часть подготовлена под идейным воздействием ваххабитов и ориентирована на вытеснение традиционного «домашнего» ислама, граничащего с простым соблюдением обычаев национальной культуры, агрессивным стремлением к максимальной регламентации жизни мусульман вплоть до вовлечения их в джихад.
Таким образом, как участник глобальной конкуренции ислам представляет собой грозную силу, являясь наряду с Западом и Китаем третьей ключевой силой в развертывающейся в современном мире конкуренции цивилизаций.
В то же время ряд неустранимых слабостей исламской цивилизации обрекает ее хотя не на окончательное поражение в глобальной конкуренции, но, во всяком случае, на сохранение на вторых ролях в гарантированно подчиненном положении.
Главная из слабостей представляется оборотной стороной гибкости (отсутствие организованности и способности не то что реализовывать на практике, но хотя бы даже разрабатывать долгосрочные стратегии). В экономическом и технологическом плане представители исламского мира также демонстрируют удручающе низкий уровень эффективности; за 40 лет относительно дорогой нефти они смогли обеспечить лишь рост потребления, не создав ни собственных технологий, ни даже сколь-нибудь развитых диверсифицированных экономик.
Слабость мусульманской экономической модели наиболее наглядно, как представляется, иллюстрирует пример самой мощной в экономическом плане исламской страны — Саудовской Аравии. Чудовищная неэффективность ее сохраняющейся сырьевой ориентации, усугубленная демографическим бумом, проявилась в динамике ключевого показателя развития экономики — величины ВВП на душу населения. После головокружительного роста в 15,7 раза за 10 лет (с 1,2 тыс. долларов в 1971 году до 18,8 тыс. долларов в 1981-м) последовало падение до 6,4 тыс. долларов в 1988 году и 7,5 тыс. долларов в 1998-м. Рубеж в 10 тыс. долларов ВВП на душу населения был преодолен лишь в 2004-м, а 20 тыс. долларов — в 2011 году; в 2014-м данный показатель составил 24,5 тыс. долларов.
Еще нагляднее болезненность этого падения проявилась в сопоставлении с США, в котором ВВП на душу населения, несмотря на все перипетии мирового и национального развития, неуклонно рос из года в год. В 1971 году ВВП на душу населения в Саудовской Аравии составлял 23 % от американского. Взлет мировых цен на нефть и соответственно масштабов саудовской экономики привел к тому, что в 1980 и 1981 годах душевой ВВП этой страны превосходил американский соответственно на 40 % и 35 %. Но уже в 1986 году он составлял лишь 36,5 % американского, в 1988–1989 годах опустился до уровня ниже 30 % от него и после всплеска до 32–34 % в 1990–1992 годах колебался в пределах 23–29 % на протяжении 1993–2004 годов. Лишь в 2005-м он вновь превысил уровень 30 %, в 2008-м и потом с 2011 года — 40 %, но так никогда и не достиг даже половины американского уровня, а в 2015 году удешевление нефти сделает ВВП Саудовской Аравии на душу населения ниже трети американского уровня.
Подобное невнимание к ключевым факторам современной конкурентоспособности — управлению и технологиям — кроется, насколько можно судить, не столько в психологии ряда народов (так как современный ислам не только многонационален, но и в рамках единой религиозной парадигмы поликультурен), сколько в самом позиционировании современного ислама.
Его приверженцами в силу объективных причин становятся люди и общества, не нашедшие себе места в ужесточающемся мире, не выдержавшие глобальной конкуренции. В результате объединяющий и впитывающий их исламский мир вбирает в себя и их качества, не давшие им победить в глобальной конкуренции, и начинает проигрывать свою коллективную игру по тем же причинам, по которым каждый из его членов уже проиграл свою индивидуальную.
Команда, каждый член которой доказал свою неэффективность, может стать эффективной либо в результате могучего преобразующего воздействия со стороны работающего на нее тренера (которого по отношению к исламской цивилизации в целом просто не существует), либо в результате кардинального изменения правил игры.
Наиболее энергичные представители исламского мира пытаются изменить правила глобальной игры за счет террора и даже добиваются в этом значительных результатов, наиболее ярким проявлением которых следует признать создание и функционирование Исламского государства. Однако эта попытка самоубийственна, так как современная война (в том числе ведущаяся террористическими методами) является в первую очередь войной технологий, включая технологии социальные.
И «Талибан», и «Аль-Каида», и Исламское государство создавались, направлялись и эффективно использовались (а Исламское государство используется и по сей день) США для решения своих стратегических целей. Они добивались и добиваются успеха лишь до тех пор и в той мере, в которой они обслуживали интересы своих создателей. Несмотря на всю враждебную риторику и эпатажные символические действия, они служили, служат в настоящее время и будут служить интересам своих стратегических противников.
При этом они укрепляются и расширяются, провозглашаемые ими цели и ценности становятся все более универсальными и привлекательными для потенциальных участников (в том числе и принадлежавших изначально к иным, не исламским цивилизациям).
Однако все их успехи с неизбежностью могут быть только локальными, ибо они в силу неразвитости собственных социальных и управленческих технологий остаются в целом управляемыми и контролируемыми. В отдельных эпизодах они могут выходить из-под контроля и даже наносить вред своим хозяевам (как, например, с убийством американского консула в Бенгази, хотя нет уверенности, что это не было частью внутриамериканской политической игры или борьбы), но эти эпизоды так и обречены оставаться отдельными и служить лишь укреплению и совершенствованию технологий контроля и управления ими.
Индивидуальная или групповая попытка изменить правила глобальной игры, какой бы энергичной и продуманной она ни была, в конечном счете обречена на поражение из-за фатального недостатка ресурсов.
Религиозная экспансия, в том числе и подкрепленная эффективным террором, является несравнимо более масштабной и коллективной по своей природе попыткой изменить эти правила, что позволяет ей достигать впечатляющих, но неизменно частичных успехов. Ведь окончательный баланс борьбы все равно подводится не в андеграунде и не среди маргинализованных частей человечества, а в высших, управляющих слоях развитых обществ и определяется либо по-старому — деньгами, либо по-новому — технологиями, в том числе технологиями организации, управления и формирования сознания.
Исламский же мир располагает лишь растущим числом по-прежнему дурно управляемых людей и деньгами от экспорта нефти, значение (а в последние годы и величина) которых в целом снижается. При этом религиозный образ действия, насколько можно судить на примере самых разных религий и цивилизаций, дополнительно к слабости интеллектуальных и управляющих систем туманит разум, мешает ясному пониманию происходящего и заставляет размениваться на достижение второстепенных, а порой и вовсе вредных с точки зрения глобальной конкуренции целей.
Демографический фактор не позволит исламскому миру потерпеть окончательное поражение, но ресурсная недостаточность не даст одержать победу и даже начать играть в развитии человечества и в мировой политике самостоятельную роль.
Скорее всего, после обрушения человечества в депрессию и распада глобального рынка на макрорегионы исламские фундаменталисты смогут создать некоторый аналог халифата, значительно превышающий территорию, контролируемую Исламским государством в настоящее время. Однако представляется очевидным, что они так и не смогут обрести самостоятельность и будут оставаться кровавой игрушкой в руках глобального управляющего класса и, в частности, руководства США. Осознать собственные интересы и начать их реализацию в качестве отдельного от американского глобального проекта, а не в качестве американского уничтожения или дестабилизации стратегических конкурентов США они, по всей вероятности, не сумеют.
Наиболее концентрированным выражением несамостоятельности исламского мира представляется систематическое использование его лидерами валюты своих основных стратегических противников в качестве средств накопления. Исламский мир может финансировать борьбу с США, включая террористические акты, но, пока он будет делать это долларами (а еще точнее — нефтедолларами, оборот которых полностью контролируется США), речь будет идти не о борьбе ради победы, а о мелком торге ради локальных уступок, ибо победа будет смертельна. А ведь еще Макиавелли учил, что «всякий несмертельный удар смертелен для того, кто его наносит».
Перед этой сохраняющейся и, по всей вероятности, неосознаваемой зависимостью перед Западом меркнет даже животный парализующий ужас, испытываемый лидерами богатых исламских государств перед угрозой «ударов возмездия» со стороны США по построенным ими роскошным дворцам, на противовоздушную оборону которых они не нашли ни денег, ни времени.
Таким образом, исламский мир как целое и как некий смутный прообраз самостоятельного глобального проекта обречен быть хаотичной и неорганизованной силой, способной убеждать, убивать, насиловать и даже побеждать, но не победить, вдобавок ко всему манипулируемой своими стратегическими конкурентами и направляемой ими на решение собственных локальных задач.
Строго говоря, именно так он и развивался до сих пор. Стратегический союз Саудовской Аравии и США возник в первой половине 80-х годов на основе идеи противостояния вторгнувшемуся в Афганистан СССР. При этом, преследуя религиозно-идеологические цели, Саудовская Аравия пошла на ощутимые материальные потери (масштаб которых был описан выше), снизив мировые цены на нефть, что привело ее к прямой финансовой зависимости от США.
Финансирование палестинцев, включая их военизированные организации, шло в силу этой зависимости под ощутимым влиянием США, которые мирились с ним ради финансирования борьбы против Советского Союза, а затем использовали конфликт на Ближнем Востоке в своих глобальных и даже внутриполитических целях. Так, перед президентскими выборами в США 2000 года внезапное обострение, казалось, уже потушенного конфликта нанесло удар по Клинтону, хотя тот вместе с Арафатом успел получить Нобелевскую премию мира.
В Косово и в целом в Югославии с начала 90-х годов мусульмане использовались американцами как инструмент сдерживания стратегического конкурента — Евросоюза; в Синьцзян-Уйгурском автономном районе — как средство создания дополнительных проблем для другого стратегического конкурента — Китая.
Террористические акты 11 сентября 2001 года (если принять не выдерживающую никакого сопоставления с реальностью официальную версию) оправдали вхождение США в Среднюю Азию и стали своего рода эмоциональным мостиком для создания в американском обществе мотивации к последующему нападению на Ирак, необходимому для подтверждения американского глобального лидерства, и снижению мировых цен на нефть.
Характерно, что после них исламский фундаментализм и, в частности, исламский террор стал проблемой исключительно Европы и Азии, но не США. И в настоящее время «арабская весна» и погружение в хаос стремительно расползающегося все на новые регионы Большого Ближнего Востока служат инструментом создания проблем стратегическим конкурентам США, и не более того.
Глобальный проект ислама весьма эффективен на уровне пропаганды и вербовки, но в реальном мире он является всего лишь одним из авангардов той террористической по сути войны, которую США в интересах стабилизации глобальных рынков ведут против всего остального человечества.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.