Юрий Лужков, политтехнолог

Юрий Лужков, политтехнолог

Веселившее многих в прошлом десятилетии совпадение — Юрий Лужков и Владислав Сурков отмечают свое рождение в один и тот же день — 21 сентября, сейчас, когда оба уже в отставке, вряд ли произведет на кого-нибудь впечатление. Земная слава проходит, и ни до Суркова, ни до Лужкова давно уже никому нет дела. И если одного из них не жаль совсем, то второй, мне кажется, заслуживает того, чтобы вспомнить о нем, как о самом выдающемся политтехнологе постсоветской России.

Разумеется, я имею в виду Юрия Михайловича Лужкова.

Едва ли он мечтал именно о такой роли в истории. Но все, что когда-то ассоциировалось в Москве с его именем, теперь либо забыто, либо перешло по наследству к новому начальству — нет уже ни выражения «лужковский стиль», ни телепередачи «Лицом к городу», а казавшаяся сугубо лужковской внутримосковская вертикаль власти с управами, префектурами и мэрией на вершине безболезненно стала собянинской; роль личности в этой истории оказалась нулевой.

Зато Лужков-политтехнолог пережил Лужкова-мэра и, судя по всему, будет жить еще долго. Главному политтехнологическому достижению Лужкова исполнилось этой весной 23 года. В апреле 1990-го, когда депутаты демократического Моссовета решали, достоин ли он должности председателя Мосгорисполкома, Лужкову задали вопрос, на какой политической платформе он стоит, кто он — левый или правый. «Я стою на хозяйственной платформе», — ответил Лужков, и вот с этого и начался главный миф, на котором покоится вся политика в постсоветской России.

Это можно назвать законом Лужкова: если люди не любят политиков, то самым успешным политиком окажется тот, который скажет, что он не политик.

Мы никогда не узнаем, сам Лужков открыл этот закон или кто-то (Батурина? Гавриил Попов? Мировая закулиса? Инопланетяне?) научил его, но закон Лужкова действовал и продолжает действовать уже третье десятилетие подряд. Менялись президенты и парламенты, менялась политическая риторика, менялось все, и только это оставалось неизменным: региональный начальник — не политик, а хозяйственник, политических взглядов у него нет, и вообще нет ничего, кроме кепки, пчел и субботних объездов городских объектов.

Полагаю, в России нет ни одного губернатора и ни одного мэра, который хотя бы раз не назвал бы себя хозяйственником. Демократы первой волны, бизнесмены, комсомольские работники, православные фанатики, умеренные мусульмане, чекисты, «люди, известные в определенных кругах», селфмейдмены, мажоры, мужчины, женщины — каждый хотя бы раз произносил это заклинание: «Я не политик, я хозяйственник», — и каждый раз оно срабатывало и продолжает срабатывать, даже теперь, когда главный прахозяйственник уже три года как на пенсии. При этом опыт всех постсоветских лет показывает, что именно должность всегда превращает в «крепкого хозяйственника» кого угодно — хоть набожного чекиста Полтавченко, хоть сына зама Шойгу Воробьева, хоть комсомольскую работницу Ковтун, хоть ректора Миклушевского. Закон Лужкова работает без осечек — человек из ниоткуда с помощью связей в Кремле или каких-нибудь еще, но точно не хозяйственных, интриг становится во главе региона и немедленно превращается в крепкого хозяйственника. Покойный юморист Евдокимов тоже был хозяйственником.

Даже в предвыборную кампанию 1999 года, когда политический статус Лужкова был оформлен документально — лидер избирательного блока, всерьез претендовавшего на победу на федеральных выборах, — даже тогда Лужков оставался «хозяйственником». Продолжал носить кепку и ездить по городским объектам, и даже Доренко не оспаривал хозяйственное самоназвание Лужкова — он всего лишь обвинял его в убийстве Пола Тейтума. Даже тогда, на пике самого драматичного политического противостояния, в России не нашлось никого, кто бы сказал, что Лужков лжет, никакой он не хозяйственник, а самый что ни на есть политик. Двадцать лет на клетке со львом было написано «заяц», и все как-то принимали это за правду, хотя оснований верить этому не было. Московский мэр собрал вокруг себя огромную политическую группировку (от Бооса и Михаила Меня до Кобзона и знаменитого ныне Володина), годами балансировал между интересами других кланов, даже накануне отставки пытался играть на противоречиях между тогдашними президентом и премьером — и все равно почему-то оставался хозяйственником.

Сменившему Лужкова Собянину, политику до мозга костей, человеку, в резюме которого есть такие крепкохозяйственнические строчки, как «руководитель администрации президента» и «руководитель аппарата правительства», и такие кейсы, как выборы-2011 и гашение протестной волны после них, — даже такому политику не пришлось придумывать для себя какой-либо новый специальный миф. Зачем, если старый прекрасно работает? Вот и Собянин теперь хозяйственник, никакой политики, только городские дела. Москвичам по умолчанию предлагается голосовать на выборах мэра, основываясь на качестве работы коммунальных служб и общественного транспорта, как будто дворники и троллейбусы — это и есть мэр.

Когда в сентябре Собянин выиграет выборы мэра Москвы, я надеюсь, он хотя бы позвонит и скажет спасибо человеку, много лет назад придумавшему ту политтехнологию, на которой до сих пор держится и его власть, и власть всех других мэров и губернаторов России. Сергей Семенович, серьезно, позвоните Юрию Михайловичу и скажите ему спасибо, без него бы вам было гораздо труднее.