Апофеоз войны с кадрами: от последней деревни до командира взвода РККА

Апофеоз войны с кадрами: от последней деревни до командира взвода РККА

Сталин, как хорошо известно, работе с управленческими кадрами придавал огромное значение и всегда подчеркивал, что любое большое дело нужно начинать с подбора кадров. Правда, сам он процесс подбора кадров начинал всегда с формулирования соответствующей идеологической платформы. Вначале он проводил либо съезд партии, либо пленум ЦК партии, либо же всесоюзное совещание, на которых он сам формулировал идеологическую и политическую задачу на определенный период времени, а уже потом начинал поиск и выдвижение людей для решения этой задачи.

Но сегодня, благодаря раскрытию ранее секретных документов советского периода, хорошо известно и другое: прежде чем приступать к созданию кадровой команды, или даже группы или кадрового слоя, Сталин проводил операцию по уничтожению прежних кадровых команд, групп, слоев. Генсек правящей в СССР партии большевиков не оставил историкам объяснений того, почему он поступал именно таким образом, но сегодня с большой долей вероятности можно предположить ход его мыслей на этот счет. Время, которое ему было отпущено Историей для строительства так называемого социалистического государства рабочих и крестьян, было катастрофически ограниченным, задачи – тоже катастрофически огромными, и потому эволюционный метод воспитания новых кадров, которые бы какое-то время сосуществовали с кадрами прежними, Сталину не подходил: нарушался принцип, так сказать, чистоты эксперимента. А от этого – и чистоты ожидаемого продукта. Поэтому Генсек с половины 1920-х годов действовал по изобретенному им лично методу: старые управленческие кадры одним движением руки смахивались с шахматной доски (сначала идеологически, потом политическими методами, а потом и физически). На освободившееся политическое поле одномоментно выдвигались новые кадры, которые должны были выполнять поставленную перед ними задачу, что называется, с чистого листа.

Как отмечал еще Гегель в его «Философии истории», когда исторический герой формулирует какую-то общественно значимую задачу и переходит к ее осуществлению, то он видит только цель, которая представляется ему в чистом виде. Но в политике, отмечал немецкий философ, стерильных решений не бывает, потому что общество существует не в реторте. В процессе осуществления поставленной задачи возникают привходящие обстоятельства, зависящие не только от «силы вещей», но и характера людей, и на выходе историческая личность получает не только то, что она запланировала, но и то, что ей даже и присниться не могло. Правда, проявляется это не сразу. Иногда через жизнь поколения, и даже не одного поколения. Сегодня мы знаем, что вот именно это произошло и с деяниями Сталина. Сам ведя почти аскетический образ жизни, он, видимо, предполагал, что и выдвигаемые им управленческие кадры будут заниматься не политиканством, но политикой, отличаться нестяжательством, руководствоваться в своем поведении интересами трудящихся масс, а не личными корыстными интересами и т. д. Но уже при его жизни, в 40-х годах ХХ века каждодневно был принужден убеждаться в обратном. Оказалось, что постулируемые им благие намерения привели создаваемый им в СССР управленческий слой совсем не в рай, а спустя сорок лет после смерти, в 90-х годах, так часто даже и в нечто похожее на ад. Сегодня вполне можно сказать, что в конечном итоге сталинская кадровая политика изуродовала российские государственные и вообще управленческие слои. Десятки лет Сталин в этом плане шел от противного, утверждая, что управленческие слои советского общества должны коренным образом по своему характеру и стилю поведения отличаться от таковых в буржуазных обществах, быть качественно лучше этих последних в служении общественным интересам, а спустя семьдесят лет после смерти Сталина мы можем констатировать, что все произошло ровно наоборот.

А начинал генсек свой искусственно чистый социальный эксперимент с самого массового социального слоя – с русского крестьянства. На рубеже 20-х и 30-х годов генеральный секретарь большевистской партии нанес огромной силы удар по основному массиву русского народа, откуда российское общество веками выдвигало наверх, в верхние этажи социальных сословий способных людей, – физически уничтожил самую активную часть русского крестьянства и тем лишил социального фундамента процессы естественного формирования управленческого слоя в стране. Речь идет о сталинской коллективизации, которую сам генсек назвал Третьей социальной революцией в России.

«Это был глубочайший революционный переворот, – отмечал он в «Кратком курсе истории ВКП(б), – скачок из старого качественного состояния общества в новое качественное состояние, равнозначный по своим последствиям революционному перевороту в октябре 1917 года. Своеобразие этой революции состояло в том, что она была произведена сверху, по инициативе государственной власти, при прямой поддержке снизу со стороны миллионных масс крестьян, боровшихся против кулацкой кабалы, за свободную колхозную жизнь». И далее вывод: «Тем самым были уничтожены внутри страны последние источники реставрации капитализма и вместе с тем были созданы новые, решающие условия, необходимые для построения социалистического народного хозяйства»[97].

Известный современный исследователь проведенных Сталиным кровавых репрессий, кандидат исторических наук А. А. Наумов пишет, что в начале коллективизации было репрессировано 767 397 человек, из которых 386 798 человек было расстреляно»[98]. На самом-то деле под репрессии и физическое уничтожение попало много больше русских крестьян и представителей народов Русского Севера и Сибири. Наумов приводит данные только о тех жертвах режима, которым он нашел документальное подтверждение. Но далеко не все раскулаченные крестьяне попадали в сводки НКВД. И поэтому приведенную Наумовым цифру следует увеличить по меньшей мере в 2–2,5 раза[99].

Что касается общего числа русских людей, уничтожаемых таким образом, то в литературе до сих пор об этом идут дискуссии.

Начало этим спорам положил А. И. Солженицын, который считал, что «в тундру и тайгу сослано было миллионов пятнадцать мужиков». Д. Волкогонов, первым из историков получивший доступ к архивам ЦК КПСС в 1989 году, писал: «По моим подсчетам (вероятно неполным), – писал он, – под раскулачивание попали 8,5–9 миллионов российских мужиков, их жен, детей, стариков. Около четверти погибли в первые месяцы после раскулачивания, еще четверть – в течение года»[100].

Американский историк С. Коэн считает, что «в ходе сталинской революции пострадало 25 миллионов сельских семей». Это, пишет он, те, кто не хотел отдавать в колхоз свои бедные поля, средства производства и домашний скот, кто и сам не хотел идти в колхоз»[101].

Официальные цифры были, разумеется, другие. Так, Ягода 16 октября 1931 года докладывал лично Сталину, что в 1930 году было выселено 77 975 семей кулаков, а в 1931 году – 162 962 семьи (всего 1 158 986 человек, среди них 454 916 детей)[102]. В 1991 году В. Н. Земсков в статье «Кулацкая ссылка в 30-х годах» на основе изучения архивной документации подсчитал, что на спецпоселение было отправлено 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека[103].

Потом наступила очередь военных. В любом государстве и во все времена военные всегда были (и будут) особой кастой. Армия всегда была (и будет) мощным инструментом политических игр по той причине, что остается самой организованной и дисциплинированной силой в государстве и обществе, причем силой, способной подчиняться приказам. Справедливости ради надо сказать, что они в этом совсем «не виноваты»: такова сама природа их труда и образа жизни. В кризисные периоды от позиции армии нередко зависит и судьба политической власти в обществе. В силу этого любой национальный лидер всегда очень внимательно наблюдает за настроением военных[104].

После изуверских сталинских чисток в офицерской среде в 30-х годах, а потом и после войны, было бы странно искать в наших генералах благородные черты. Откуда бы это благородство проявилось, если Сталин десятилетиями в буквальном смысле с кровью вытаптывал в советских офицерах даже начатки этих черт? Да и не только в бесчеловечных сталинских репрессиях дело. Несколькими строками выше Ельцин и сам пишет о том, что трудно было бы ожидать от блюхеров и тухачевских интеллигентности и благородства, внутреннего мужского стержня, когда в Гражданскую войну и после нее, руководствуясь только политическими соображениями, они тысячами безжалостно уничтожали мирное население Советской России.

Путин же потому и пользуется огромным авторитетом в офицерской среде Российской армии, что отдает должное их тяжкому ратному труду. И демонстрирует это свое отношение к армии в условиях, когда, казалось бы, сделать это ну просто невозможно. Один такой пример стоит воспроизвести.

Еще находясь на должности председателя правительства и начав по своей инициативе контртеррористическую операцию в Чечне 30 сентября 1999 года, так называемую вторую чеченскую войну, Путин наметил себе командировку в Чечню на 31 декабря 1999 года, имея в виду поздравить бойцов с Новым годом и воочию показать им, что они воюют там за сохранение государственной целостности России и что в их ратном труде за их спинами стоит правительство страны и вся Россия. Когда это обещание давалось, Путин даже близко не мог знать, что именно в полдень 31 декабря 1999 года Борис Ельцин сложит с себя полномочия президента России и передаст их своему премьер-министру. Человеку хоть немного знакомому с государственной службой хорошо известно, какой сонм согласований и операций, какая гора важнейших государственных документов сопровождает такой акт. До командировки ли в войска в такой ситуации и в такой день?! Но Путин своего обещания не отменил (хотя, я думаю, солдаты и офицеры, воюющие в Чечне, поняли бы нового президента правильно). Не стану рассказывать, как все это происходило, лучше, чем Людмила Путина, про эту командировку рассказать не сможет никто.

«Недели за три до Нового года Володя сказал: «На Новый год полечу в Чечню. Ты со мной?» Я сначала удивилась: «А как же я детей одних оставлю? Нет, не полечу». Через пару дней я улетела в Питер, подумала спокойно, вернулась в Москву и сказала ему, что полетим вместе. Не знаю почему. Из женщин полетела еще жена Патрушева, директора ФСБ. Остальные все мужчины. Мы прилетели в Махачкалу, пересели в вертолеты и отправились в Гудермес. А в Гудермесе пилот не рискнул сажать вертолет, видимость была недостаточной. За 20 минут до Нового года развернулись и полетели обратно. А в полночь открыли в вертолете шампанское. Стаканчиков не было. Пили прямо из горлышка. Две бутылки шампанского на всех. Когда мы развернулись, то там, в Гудермесе, все решили, что уже не прилетим. Но надо знать Володю. У меня не было ни минуты сомнения, что мы все равно попадем в эту воинскую часть. Не важно когда и как, но попадем. Когда вернулись в Махачкалу, он мне сказал: «Давай оставайся, а мы поедем на машинах». Вот уж нет! Стоило лететь в такую даль, чтобы сидеть и ждать неизвестно чего. Мы сели в машины. Времени было уже полтретьего. Через два с половиной часа доехали до части. Видели бы вы, какое удивление и какая радость были там у ребят в глазах, когда мы приехали. Час побыли в части и поехали назад. А еще через пару часов дорогу, по которой мы ехали только что, взорвали. Вот и все. Прилетели в Москву». В Гудермесе Путин раздал подарки и награды солдатам и офицерам и провел встречу с командованием.

А что касается Сталина, то он далеко не сразу перешел к тотальной войне с кадрами. Вначале генсек очень даже успешно принялся строить вооруженные силы нового государства. Уже в первой половине 1930-х годов не только каждый вид вооруженных сил, но и рода войск получили «свои» военные академии. К 1937 году насчитывалось 13 военных академий и 75 училищ и школ. К этому времени 79,6 % командного состава имели законченное среднее и высшее военное образование, а в бронетанковых войсках – 96,8 %, в авиации – 98,9 %, на флоте – 98,2 %.

В сентябре 1935 года на полях Киевщины впервые в Европе были проведены самые крупные, со времени создания РККА, военные учения по отработке «теории глубокой операции», родоначальником которой был начальник оперативного отдела Генштаба Красной армии В. К. Триандафилов, трагически погибший в авиационной катастрофе в 1931 году.

Сталин придавал такое большое значение этим учениям, что пригласил на них в качестве наблюдателей многочисленные иностранные делегации, в том числе военных атташе посольств всех стран, аккредитованных в Москве.

На этих учениях впервые в мировой военной практике были задействованы в широких масштабах крупные авиадесанты. Отработка таких операций в Красной армии велась с 1930 года, а в 1935 году на Киевщине Красная армия рискнула показать, что называется, товар лицом западным специалистам.

Под руководством командующего Киевским военным округом И. Э. Якира с транспортных самолетов было десантировано 1200 парашютистов, которые после приземления организовали круговую оборону с целью обеспечения взлетно-посадочной полосы для посадки самолетов. Затем несколько групп самолетов высадили еще 2500 человек с вооружением и боевой техникой.

В 1936 году на маневрах в Белорусском военном округе под руководством командующего И. П. Уборевича был высажен еще более крупный десант в районе Минска. Очевидец этих маневров английский генерал (позднее фельдмаршал) Уэйвелл, докладывая своему правительству о выброске воздушного десанта, писал: «Если бы я сам не был свидетелем этого, я бы никогда не поверил, что подобная операция вообще возможна».

Не только англичане отмечали новаторство военачальников Красной армии. 19 мая 1940 года американская «Нью-Йорк таймс», комментируя успехи гитлеровского вермахта по завоеванию европейских государств, писала: «Сочетание немецких парашютных десантов, захватывающих аэродромы, с посадочными десантами, использующими их, является страницей, вырванной из книги о Красной армии, которая первой продемонстрировала эти методы в широких масштабах на маневрах 1936 года».

Отзывы присутствовавших на учениях иностранцев о силе и военном мастерстве Красной армии, показанных на этих учениях, были очень высокими. Французский генерал Луазо: «В отношении танков я полагал бы правильным считать Армию Советского Союза на первом месте». Чешский генерал Крейчи: «Наиболее характерным считаю массовое применение больших моторизованных соединений и новую интересную тактику». Итальянский генерал Монти: «Я просто в восторге от применения воздушного десанта».

Маршал Г. К. Жуков только в 1943 году решился на крупномасштабное использование военно-воздушного десанта для решения локальной военной операции. И неудачно. Он не владел умением, достигнутым еще в 1930-х годах Якиром, Уборевичем и др. А других профессионалов после сталинских чисток в СССР не осталось, и возродил эти войска только после войны Василий Филиппович Маргелов (1908–1990). Летом 1970 года на учениях в Белорусском военном округе под руководством генерала Маргелова за 22 минуты с самолетов десантировались 8 тысяч десантников и 150 единиц боевой техники. С момента воздушно-десантной операции, о которой с восторгом писали в 30-х годах генералы западноевропейских стран, прошло ровно 34 года.

Известный военный историк полковник В. А. Анфилов, подводя итог этим маневрам и последовавшим за ними в 1936 году военным маневрам в Белоруссии, приходит к выводу: «До 1937 года Красная армия превосходила вермахт (рейхсвер) в количественном и качественном отношениях. Главную роль в реорганизации Красной армии сыграл Тухачевский и его сторонники, которых было подавляющее большинство. Тем, что Красная армия к середине 30-х годов стала хорошо организованной и могучей силой, Сталин был более всего обязан Тухачевскому. Именно по его совету Сталин устранил дуализм (командир-комиссар) в Красной армии, так сильно мешавший командованию».

Но, судя по всему, именно это обстоятельство – усиление авторитета Армии в обществе и, как следствие, повышение социальной и политической роли в обществе корпуса красных командиров – в конце концов (где-то после 1936 года) зародило у генсека подозрение: а не попытаются ли военные конвертировать этот авторитет в политические амбиции? И он нанес по ним превентивный удар[105].

В отношении цифр потерь кадрового состава РККА в процессе так называемых сталинских чисток 1930-х годов полной ясности нет до сих пор. Более того, существует большая путаница в этом вопросе, в особенности со стороны не столько историков, сколько публицистов. Казалось бы, нужно опираться на документы, но как раз здесь наблюдается большая лакуна. Их не так уж много. Среди главных: дела арестованных тех лет и справка комиссии Шверника 1964 года.

Что касается первых, то сразу следует сказать, что в архивах историкам открыты только некоторые протоколы допросов обвиняемых. Сами же уголовные дела историкам до сегодняшнего дня продолжают оставаться недоступными. Да и существовали ли вообще эти «дела» как классические уголовные? Валентин Лесков, автор книги о Тухачевском[106], не смог, например, обнаружить в деле Тухачевского и других краскомов постановлений прокуроров на арест. Опубликованные же в 2014 году выхваченные из следственных дел так называемые «личные признания» Тухачевского выглядят уж очень стерильными и доверия не вызывают.

«Справка комиссии президиума ЦК КПСС «О проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям, в измене родине, терроре и военном заговоре» опубликована полностью[107]. Документ из 135 машинописных страниц оправдывает всех осужденных и подписан председателем Комиссии Н. Шверником и членами Комиссии – А. Шелепиным, З. Сердюком, Н. Мироновым, Р. Руденко и В. Семичастным.

В публицистике же «гуляют» самые разные цифры. В стремлении эпатировать читателя публицисты нередко действуют по принципу: кто больше?

Так, Л. Млечин пишет о 44 тысячах арестованных командирах, из которых 39 тысяч, пишет он, были расстреляны[108].

Эмигрировавшие в 1980 году в США бывший научный сотрудник Центрального Государственного архива Советской армии СССР (ЦГАСА) Ю. Геллер и публицист В. Рапопорт утверждают, что «за два года чистки (1937 и 1938) было репрессировано приблизительно 100 тысяч человек»[109].

Справочно стоит заметить, что на начало 1937 года списочная численность начальствующего состава РККА составляла 142 427 человек, поэтому цифры, приведенные Рапопортом и Геллером, мягко говоря, вызывают большие сомнения.

Не так уж далеко от публицистов в этом вопросе отстоят и профессиональные историки. Так, доктор исторических наук, бывший секретарь ЦК КПСС А. Н. Яковлев незадолго до смерти, в 2005 году, заявил: «Более 70 тысяч командиров Красной армии было уничтожено Сталиным еще до войны»[110]. Доктор исторических наук, руководитель Центра военной истории Института Российской истории РАН Г. А. Куманев пишет о 50 тысячах репрессированных[111], академик РАН А. М. Самсонов – о 43 тысячах[112], Д. А. Волкогонов – о 40 тысячах уничтоженных командирах[113].

Особняком в этом списке стоит единственное в своем роде, признанное в среде историков фундаментальное исследование О. Ф. Сувенирова, который, опираясь на многолетнюю работу в архивах, сообщил, что в 1937–1938 годах репрессиям (арестам и расстрелам) было подвергнуто 28 685 командиров РККА и 5616 человек из Военно-морского флота и из Военно-воздушных сил, то есть всего 34 301 человек[114]. Но Сувениров подверг исследованию архивные документы только за один год. А репрессии военных командиров начались раньше 1937 года и продолжались вплоть до октября 1941 года (последний расстрел высших командиров РККА был совершен в октябре 1941 года в Куйбышеве, Саратове и Воронеже)[115].

Маршал Г. Жуков в своих мемуарах, не вдаваясь в цифровые выкладки, утверждал, что в 1937–1938 годах Сталин обезглавил армию и деморализовал ее управление[116]. Забегая вперед, следует признать правильным вывод историков о том, что в результате проведенных Сталиным репрессий в июне 1941 года армия встретила гитлеровское нашествие неподготовленной. Последний военачальник, способный командовать фронтами маршал А. И. Егоров (1883–1939), был расстрелян 23 февраля 1939 г. К июню 1941-го военачальников масштаба Егорова, Якира, Уборевича в РККА не осталось ни одного.

В 30-х годах, основатель Итальянской коммунистической партии, откликаясь на репрессии военных в СССР, в своих написанных в фашистских застенках так называемых «Тюремных тетрадях» писал: «Принято говорить о генералах без армии, но в действительности значительно легче создать армию, чем вырастить генералов. Также бесспорно, что уже существующая армия разрушается, если она оказывается без генералов. Между тем, если существует группа военачальников, умеющих сотрудничать между собой, хорошо понимающих друг друга и стремящихся к общим целям, то дело не станет и за созданием армии даже там, где ее вовсе не существует»[117].

На мой взгляд, при всем недостатке документальной базы по рассматриваемой теме при определении цифр подвергнутых репрессиям краскомов в 30-х годах следует все же исходить не из оценочных суждений, а из архивных документов. По крайней мере, из тех, что имеются. Хотя следует оговориться, что точных цифр репрессий в среде военных мы, по-видимому, уже не сможем узнать никогда: в справке Шверника 1964 года, над которой, по заданию Хрущева, несколько лет работали специалисты ЦК КПСС, КГБ СССР и другие эксперты, четко сказано: «В архивных материалах НКВД СССР и Наркомата обороны СССР нет точных статистических данных о числе арестованных военнослужащих за 1937–1938 годы». А репрессии, как уже сказано выше, осуществлялись не только в 1937–1938 годах. Поэтому в справке подчеркивается, что речь может идти только о «некоторых документах», которые помогают «определить размах репрессий в отношении военнослужащих».

В Российском государственном военном архиве (РГВА) хранится отчет заместителя наркома обороны СССР Е. А. Щаденко маршалу Ворошилову (наркому), датированный апрелем 1940 г., о количестве арестованных и уволенных в 1937–1939 годах командиров PKKA[118]. В отличие от всех существующих на эту тему документов, справка Щаденко отличается точностью и даже детальностью сведений. Она сообщает обо всех краскомах, покинувших за этот период РККА, а не только об арестованных, то есть и о тех, кто выбыл из списочного состава по причине естественной смерти, болезни, инвалидности, по причине пьянства, хулиганских действий, морального разложения, расхищения имущества и даже просто из-за подозрения в том, что тот или иной командир мог быть шапочно знаком с заговорщиками. С учетом всех этих категорий причин выбытия из армии картина политических репрессий краскомов существенным образом меняется. Перейдем к цифрам, которые можно отнести к достоверным, но с учетом того факта, что и справка Щаденко охватывает период только в полтора года.

В 1937 году, сообщает справка Щаденко, по доказательной базе арестовано было 4474 командира, а по оговорам – 11104 человека, из числа которых в 1938–1939 годах было восстановлено в армии 4338 человек. Весь списочный состав командиров в 1937 году состоял из 142427 человек. Эти данные не корригируются с утверждениями, что в ходе репрессий был уничтожен «весь офицерский корпус РККА»[119], или не менее 50 %[120].

Схожая картина наблюдалась в 1938 и 1939 годах, с той лишь разницей, что в соответствии с директивой НКО СССР от 24.06.38 № 2200 из армии были уволены все инонациональные командиры, кроме евреев (поляки, немцы, латыши, литовцы, финны, эстонцы, корейцы и др.), а также уроженцы заграницы или как-либо связанные с заграницей[121].

Щаденко сообщает Ворошилову, что в ходе этих процессов в 1936–1939 годах «большое количество (командиров) было арестовано и уволено несправедливо. Поэтому много поступило жалоб в Наркомат обороны, в ЦК ВКП(б) и на имя тов. Сталина. «Мной, – пишет Щаденко, – в августе 1938 года была создана специальная комиссия для разбора жалоб уволенных командиров, которая тщательно проверяла материалы уволенных путем личного вызова их, выезда на места работников Управления, запросов парторганизаций, отдельных коммунистов и командиров, знающих уволенных, через органы НКВД и т. д. Комиссией было рассмотрено около 30 тысяч жалоб, ходатайств и заявлений. (По результатам работы комиссии) всего было восстановлено 11 178 человек»¹, то есть более одной трети от всех, подвергшихся увольнению из РККА.

Последним актом массового уничтожения Сталиным и его ближайшими соратниками управленческих кадров стало так называемое «Ленинградское дело» 1949–1953 годов. Эти репрессии упали на головы руководителей, которых собирал под своим крылом выходец из Нижегородского губкома (Горьковского обкома) ВКП(б), руководивший в войну блокадным Ленинградом, ставший в 1934 году секретарем ЦК, А. А. Жданов. В это «крыло» постепенно вошли его выдвиженцы – первый секретарь МГК и МК ВКП(б) и секретарь ЦК Г. М. Попов, председатель Госплана СССР, член политбюро ЦК Н. А. Вознесенский, секретарь ЦК А. А. Кузнецов, председатель Совмина РСФСР М. И. Родионов и др., которых позднее в судебном деле назвали «ленинградцами» (хотя все они были выходцами из разных центральных областей РСФСР).

30 сентября 1950 года в Ленинграде состоялся суд, который правильнее было бы назвать судилищем, над центральной группой фигурантов по «Ленинградскому делу»: Вознесенским Н. А., членом политбюро ЦК ВКП(б), заместителем председателя Совета министров СССР, председателем Госплана СССР, депутатом Верховного Совета СССР, действительным членом АН СССР; Кузнецовым А. А., секретарем ЦК ВКП(б), членом оргбюро ЦК, начальником Управления кадров ЦК партии, депутатом Верховного Совета СССР; Родионовым М. И., председателем Совета министров РСФСР, кандидатом в члены ЦК ВКП(б), членом оргбюро ЦК ВКП(б), депутатом Верховных Советов СССР и РСФСР; Попковым П. С., первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), кандидатом в члены ЦК ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР; Капустиным Я. Ф., вторым секретарем Ленинградского горкома ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР; Лазутиным П. Г., председателем исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, депутатом Верховного Совета СССР. Спустя час после оглашения приговора они были расстреляны, тела их зарыты на Левашовской пустоши под Ленинградом и засыпаны негашеной известью. И. М. Турко, Т. В. Закржевскую и Ф. Е. Михеева осудили на длительное тюремное заключение.

Затем на московском процессе по «Ленинградскому делу» к смертной казни были приговорены еще 20 человек. После немедленного расстрела тела их вывезли на кладбище Донского монастыря, кремировали, сбросили в яму и забросали землей. Таким образом, расстрелу были подвергнуты 26 руководителей РСФСР, 6 человек скончались в ходе допросов. Репрессированы были и члены их семей.

Судебные процессы и моральные и политические расправы над этническими русскими руководителями по «Ленинградскому делу» продолжались по всей стране вплоть до смерти Сталина[122]. В Ленинграде на длительные сроки тюремного заключения были осуждены больше 50 человек, работавших секретарями райкомов партии и председателями райисполкомов. Свыше 2 тысяч человек были исключены из ВКП(б) и освобождены от работы. Тысячи руководящих работников были репрессированы в Новгородской, Ярославской, Мурманской, Саратовской, Рязанской, Калужской, Горьковской, Псковской, Владимирской, Тульской и Калининской областях, в Крыму и на Украине, в среднеазиатских республиках. Отстранены от должностей и понижены в должностях более двух тысяч военных командиров по всей стране. Всего (по позднейшим оценкам) по всему СССР, но в основном по РСФСР, репрессиям по этому «делу» были подвергнуты более 32 тысяч этнически русских руководителей партийного, государственного, хозяйственного звена.

При этом репрессиям были подвергнуты только (и исключительно) этнически русские руководители.

В этой связи приведу только один, но типичный для того периода факт, который на многое, до сего дня закрытое, проливает свет.

Широко известный в России и за рубежом историк Константин Александрович Залесский, автор уникальных энциклопедических изданий «Кто есть кто в истории СССР»[123], «Кто есть кто в фашистской Германии», «Кто есть кто в Первой мировой войне» и т. д., узнав, что я работаю над исследованием «Ленинградского дела», поведал мне 13 марта 2013 года историю своей семьи, подтверждающую тезис о том, что в 1949–1952 годах Сталин действительно открыл охоту на этнических русских руководителей государственного, хозяйственного, партийного аппаратов в СССР. Вот этот рассказ.

Дед Залесского А. Ф. Щеголев, потомственный русский, в 1950 году работал министром легкой промышленности РСФСР. Ни о каком «Ленинградском деле» он и слыхом не слыхивал и вдруг в середине года его вызывают в правительство, вручают трудовую книжку, где уже сделана запись, что он уволен по собственному желанию, и, не сказав даже «до свиданья», отбирают пропуск в здание министерства. Сказать, что министр был потрясен произошедшим с ним, – ничего не сказать. В СССР ведь в то время не было безработных, а тут – номенклатура ЦК ВКП(б) вдруг была выпровожена в буквальном смысле на улицу без выходного пособия и предложения нового места работы.

Оказавшись в таком положении, Алексей Федорович принялся обходить своих друзей и знакомых в поисках работы и узнал, что он такой не один: увольнениям без объяснения причин были подвергнуты все его русские знакомые начальствующего состава.

На работу экс-министру удалось устроиться только через год в глухом уголке Московской области инженером на мебельную фабрику. И только после смерти Сталина Алексей Федорович смог вернуться в Москву и стать инспектором на ВДНХ. Только тут и узнал, что пострадал он по «Ленинградскому делу», что был тогда, в 1950 году, строжайший негласный приказ с самых властных верхов увольнять всех руководящих работников русской национальности.

После смерти Сталина в 1953 году кадровых репрессий в СССР уже больше не было, но урон, нанесенный интеллектуальному потенциалу российского общества в советское время, еще долго будет сказываться на развитии нашего общества.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.