С листа и без команды

С листа и без команды

Как отмечает Р. А. Медведев, «число новых людей, которых Владимир Владимирович привел с собой в первые месяцы в аппараты Кремля и Белого дома, было невелико, и эти люди не имели еще ни опыта, ни авторитета. Они не составили еще политическую команду, сходную хотя бы в чем-то с той, которую Борис Ельцин привел во власть в 1991 году. Можно согласиться и с тем, что в той почти бесплодной кремлевской среде, в том «дворцовом» коллективе, в котором с 1996-го работал Путин, он был относительно одинок. При этом он даже не старался особенно выделяться: так было легче жить и работать»[37].

Это наблюдение недалеко от истины. Когда через месяц после его назначения на должность и. о. президента Путина попросили назвать людей, которых он мог бы включить в свою команду по управлению страной, кому он доверяет, с кем он в состоянии испытывать чувство локтя, и. о. главы государства с трудом смог назвать всего только пять человек – С. Иванов, Н. Патрушев, Д. Медведев, А. Кудрин и И. Сечин, – ни один из которых за всю свою служебную карьеру ничем особенным не проявил себя в управленческой сфере.

Отдавая себе отчет в том, что это совсем не команда, а скорее то, что называется друзьями, Путин обратился за помощью к политтехнологам, а те выстроили для него такую программу действий по годам: «Первый год – формирование целей, команды, второй год и половина третьего – поэтапное достижение конкретных результатов, конец третьего – начало четвертого – предъявление этих результатов и вхождение в следующую избирательную кампанию»[38].

С точки зрения политтехнологии все вроде бы правильно. Но вся эта внешне красивая схема ничего не стоит, если в основе ее нет целеполагания. А как раз с этим-то у исполняющего обязанности президента еще в феврале 2000 года, накануне его первых президентских выборов, никакой ясности не было. В предвыборном агитационно-пропагандистском материале В. Путин именно это и продемонстрировал. На вопрос, что, с его точки зрения, нужно в первую очередь стране в условиях необходимости ее вывода из постдефолтного кризиса, кандидат в президенты довольно бодро ответил: «Точно и ясно определить цели. И не вскользь говорить об этом. Эти цели должны стать понятными и доступными каждому. Как Кодекс строителей коммунизма». Однако потом, видимо осознав, что с употреблением этого понятия (Кодекса строителей коммунизма) не все так просто, как может показаться, уточнил: «это путь демократического развития», а начинать нужно «с определения новых моральных ценностей». Но раскрыть содержание этих ценностей не смог, сказав, что первоочередной задачей видит сохранение сильного, эффективного государства и сохранение фундаментальной науки и школы[39]. Подчеркнув при этом, что «у нас сохранилось пока главное – фундаментальная наука и школа. Если утратим это, то тогда все, конец»[40]. Иными словами, ничего действительно нового из моральных ценностей назвать просто не смог.

Видимо, правильно написал по этому поводу Р. Медведев: «Вполне возможно, что и сам Владимир Путин не сразу осознал свое предназначение» – и потому саму эту проблему поначалу воспринимал недостаточно трезво[41].

Впрочем, самому Путину казалось, что организационно он вполне готов к тому, чтобы занять должность главы государства, и ему не составит никакого труда справиться с любой ситуацией. Вот как он объяснял эту свою самоуверенность другим.

«Так как я пришел (в Администрацию Президента РФ) собственно из одного из крупнейших регионов страны – Петербурга, то у Юмашева (глава АП) возникла идея передвинуть меня на эту работу (на региональную политику), поскольку я знал, что такое регион. Все это было достаточно естественно. Таким образом я стал первым заместителем руководителя администрации по работе с регионами. Должен сказать, что именно эта работа была, наверное, в администрации самой интересной для меня. Самой интересной! Но президент страны по разным причинам (ведомым мне и не совсем ведомым) был не особенно доволен работой ФСБ. Постепенно начали искать замену директору ФСБ Николаю Ковалеву. У меня с ним были неплохие ровные отношения.

Честно сказать, я не очень хотел возвращаться в какую-то спецслужбу. Не потому, что я плохо или хорошо к ним относился. Просто считал, что два раза в одну и ту же реку не входят. Это первое. И второе: если по-честному, то я считал, что это тупиковая должность. И прежняя работа, честно сказать, совершенно забылась, а тут надо вновь возвращаться. Положа руку на сердце, вообще никогда не думал об этом. Никогда! И как это ни покажется странным, но со мной на эту тему никто и никогда не разговаривал. Вообще никто и ни разу не делал предложений перейти на работу в ФСБ! Я, безусловно, знал, что тема эта обсуждается, что ищут варианты, кандидатов. Это я знал. Но со мной ни разу никто на эту тему не говорил. Никто даже не намекнул!

И вот Валентин Борисович Юмашев уезжает в отпуск, звонит мне оттуда и говорит:

– Не мог бы ты подъехать в аэропорт и встретить Кириенко? Он прилетает на встречу с Борисом Николаевичем (Борис Николаевич тоже где-то был на отдыхе).

– Конечно, подъеду, встречу, – отвечаю.

А Кириенко в то время был премьер-министром.

Я поехал в аэропорт. Выходит из самолета Кириенко и говорит:

– Я тебя поздравляю.

– С чем?

– Ты назначен директором ФСБ.

– Спасибо.

Вот так я и оказался директором ФСБ. Потом возникли проблемы с Бордюжей, который одновременно возглавлял администрацию президента и Совет безопасности. И я, таким образом, стал и директором ФСБ, и секретарем Совета безопасности.

Так что за три года, проведенных в Москве, я успел поработать в Управлении делами и администрации президента, в Совете безопасности, был министром, так как директор ФСБ – это фактически министр. Недолго, но я везде себя попробовал, на всех этих участках. Поэтому нельзя сказать, что я не был как-то готов к должности премьер-министра.

Подготовка подготовкой, но, естественно, очень многое зависит от того, насколько справляется человек с возложенными на него обязанностями, с теми обязанностями, которые он должен исполнять[42].

Но это, почти благодушное настроение, выказанное им в конце 1999 года, очень быстро оставило Путина, когда он вплотную столкнулся не с московской только, а с широкой российской действительностью.

Уже в своих первых посланиях Федеральному собранию президент со всей откровенностью предупредил депутатский корпус, а через него и всю общественность, что «российская бюрократия оказалась плохо подготовленной к выработке и реализации решений, адекватных современным потребностям страны», что «она неплохо приспособилась извлекать так называемую административную ренту из своего положения», но при этом ее непрофессионализм «сводит на нет экономические и другие реформы». «Наша бюрократия, – сказал он, – и сегодня обладает огромными полномочиями. Но находящееся в ее руках количество полномочий по-прежнему не соответствует качеству власти. Несмотря на огромное число чиновников, в стране – тяжелейший кадровый голод. Голод на всех уровнях и во всех структурах власти, голод на современных управленцев, эффективных людей» (курсив мой. – Авт.).

Наследство первого президента России и здесь оказалось самым запущенным.

Наиболее скрупулезно изучавший этот вопрос Р. Медведев пишет об этом так:

«За 1992–1999 годы в России было смещено со своих постов около 40 вице-премьеров и более 200 министров, а также пять премьер-министров, четыре генеральных прокурора и бессчетное число ответственных деятелей президентской администрации и Совета безопасности. И почти для всех это бывало полной неожиданностью.

Самые близкие Ельцину деятели узнавали о своем смещении не только на докладе у президента или во время заседания в Кремле, но и во время отпуска, на даче, по дороге на работу, в служебной командировке, утром во время завтрака или вечером за ужином, по телефону от помощника президента или из сообщений информационных агентств и теленовостей»[43].

Эта кадровая чехарда российских управленцев сопровождалась такой же и в отношении состава иностранных специалистов. Как пишет Р. Медведев, «мало кто знает, что уже в ноябре 1991 года правительство Бурбулиса-Гайдара начало создавать в Москве обширный «главный штаб по проведению либеральных реформ», руководящую роль в котором играла группа иностранных экономистов, финансистов и дипломатов во главе с Джеффри Саксом, Андерсом Ослундом и др.». Специальная группа (более ста человек) работала в Комитете по государственному имуществу при А. Чубайсе, разрабатывая даже проекты указов Президента РФ. «В 1997 году, оказавшись на посту первого вице-премьера, Чубайс снова пригласил в Москву группу специалистов из Гарварда для помощи и поддержки. Работа этих людей в Москве проходила почти как секретная операция. Участие иностранных специалистов в разработке российских реформ хорошо оплачивалось, но не афишировалось»[44].

Р. Медведев приходит к выводу, что меры эти (по приглашению иностранных специалистов) были скорее вынужденными, так как «экономическая мысль в России еще очень отстает от уровня экономической науки в главных промышленно развитых странах. В нашей стране, – пишет он, – просто нет тех ста или ста пятидесяти экономистов разной специализации, но с одинаково высоким уровнем подготовки и опыта, которые могли бы обеспечить и компетентное руководство экономическими реформами в стране, и подготовку новых кадров. В физике или математике такая научная среда, которую могут создать только ученые мирового уровня, в России еще сохранилась, несмотря на утечку умов. Но в экономических науках такой среды никогда не существовало. Встречались отдельные авторитеты, но и они должны были в первую очередь мыслить по-марксистски»[45].

Одним словом, среда, из которой Путину пришлось комплектовать свою собственную команду управленцев и на первый, и на второй президентский срок, оказалась очень скудна на профессионалов. Приходилось брать тех, кто в этот момент по разным причинам оказался ему ближе всех, проверять их в деле, а потом, по прошествии времени, либо оставлять их в команде и дальше, либо же выводить из сферы высшей политики, как Г. Грефа, или же вообще убирать из команды, как А. Кудрина или А. Сердюкова.