Заключение. Какой должна быть модернизация: семь «делягинских ударов» по бюрократии и нищете
Заключение. Какой должна быть модернизация: семь «делягинских ударов» по бюрократии и нищете
Е. ЧЕРНЫХ: — Сегодняшний лозунг дня — «Модернизация всей России!» И лозунг это правильный.
М. ДЕЛЯГИН: — Да, лозунг очень правильный. Мы живем в стране абсолютно правильных лозунгов, которые верны практически всегда. И задача заключается обычно совсем не в том, что родить очередной правильный лозунг — они-то как раз рождаются обычно как-то сами собой, абсолютно непроизвольно. Их появление вызывает в памяти термин средневековых алхимиков: «самозарождение мышей в корзине с грязным бельем».
Так вот, задача заключается не в том, чтобы придумать правильный лозунг, а в том, чтобы не дать его заболтать. Вспомните «ускорение»: какой был правильный лозунг, а что из него вышло? Перестройка с демократизацией, со всеми последствиями. Вспомните, какой был прекрасный еще совсем недавно лозунг: «Инновации!» — и кто его помнит?
Модернизация — тоже очень правильный, интегральный, обобщающий лозунг, который включает в себя практически все желаемые сферы деятельности и означает «осовременивание».
Он означает, что мы должны от технологий, грубо говоря, 60-х годов перейти в технологии не 80-х и 90-х, а в худшем случае в технологии сегодняшнего дня. Желательно же перейти к технологиям дня завтрашнего.
Это касается не только технологий производства — это касается технологий образования, здравоохранения и всей общественной жизни. Нельзя забывать, что производственные технологии существуют не в социальном вакууме: они неразрывно связаны с технологиями управления и, шире, со всеми отношениями в обществе, начиная с семейных и кончая отношениями людей с государством.
Мы в Советском Союзе получили горький опыт, когда самые современные технологии, до сих пор опережающие время, которые придумывали наши гении из науки и ВПК, а незначительной частью уворовывали у Запада гении иных профессий, имплантировались в устаревшую, заскорузлую, закостенелую систему управления.
И эта система управления их отторгала.
Помните, были записи концерта Высоцкого в НИИ? Не задумывались, почему именно в НИИ, а не на овощебазе?
Потому что физические НИИ, которые работали на оборону, на обеспечение безопасности всех и вся, были самыми свободными местами в нашей стране. Еще в «шарашках» во времена Сталина заключенные специалисты в ряде случаев не только ели и одевались лучше, чем люди на свободе — они еще гораздо свободнее себя ощущали, как это ни парадоксально. Хотя, конечно, далеко не во всех «шарашках».
Е. ЧЕРНЫХ: — Вспомнить того же Солженицына.
М. ДЕЛЯГИН: — Да, Солженицын описывает это достаточно ярко. Там не было административных ограничений, бюрократического чинопочитания: нужно было давать результат. И люди были счастливы этой возможности.
Главная проблема развития — не в «железе», а в системе управления. Модернизация системы управления, которая потом вытащит общество из любого тупика, из любого болота, обновит общественные отношения и технологии. Это вдвойне важно в такой стране, как Россия, где от системы управления зависит значительно больше, чем в развитых странах на том же Западе. Ведь мы страна, традиционно с очень слабыми институтами и с очень сильными морально-нравственными ограничениями.
Е. ЧЕРНЫХ: — Слабыми общественными институтами?
М. ДЕЛЯГИН: — И общественными тоже.
В качестве примера могу привести Павла I. Был он товарищ эмоционально неуравновешенный — написано огромное количество исторических трудов о том, какие негативные последствия это имело для страны.
Но ровно в то же самое время в Великобритании тоже был очень эмоционально неуравновешенный монарх, рядом с которым Павел выглядел почти идеалом. Однако, поскольку в Англии были и остаются очень жесткие институты, неуравновешенность монарха ни к каким значимым негативным последствиям не привела…
Поэтому нам очень важна эффективность управления в первую очередь. Нужно избежать наших традиционных погрешностей.
Мы все знаем свои сильные стороны — например, что мы очень творческие люди. Но нужно знать и слабые стороны. Одну из них я так и называю: «русская болезнь».
С ее классическим проявлением мы сталкиваемся, когда электромонтер объясняет нам, что мир несправедлив, и у нас нет никаких оснований начинать исправлять несправедливость мира вот именно с этого конкретного сломавшегося выключателя, по поводу которого этого монтера, собственно, и вызвали.
Мне нравится подход Запада — он очень правилен: «мысли глобально, действуй локально». У нас вот действовать локально получается не всегда: мы все больше о мироздании размышляем.
Е. ЧЕРНЫХ: — И о мировой революции в свое время.
М. ДЕЛЯГИН: — Занимаясь модернизацией, произнося правильные слова, нужно обязательно думать о конкретных вещах, которые, может быть, к самой технологической модернизации, к перестройке системы управления не имеют большого отношения, но которые должны быть их целью.
Когда целый ряд культурных, уважаемых людей говорит, что сначала надо построить развитую демократию, и тогда все образуется само собой, а до этого нечего и пытаться решать конкретные проблемы — это классическое проявление той самой «русской болезни».
Людям кажется, что до построения справедливого мира, до развитой демократии (как когда-то говорили про «развитой социализм»), нельзя изменить к лучшему ничего: якобы и лампочки гореть не будут в несправедливом мире. А мы можем вокруг себя оглядеться — прекрасно горят.
И, кроме того, во второй половине XX века просто не было случаев либеральной технологической модернизации, за исключением Израиля, находившегося, по сути дела, в состоянии войны, и оккупированных после Второй мировой войны Германии и Японии.
Сама собой, без оккупации модернизация, к сожалению, происходит обычно недемократическим образом, более или менее авторитарно. Особенно в не очень развитых странах — Юго-Восточная Азия тому пример.
Е. ЧЕРНЫХ: — Вы к чему это ведете?
М. ДЕЛЯГИН: — К тому, что демократия — вещь хорошая. И демократизация — вещь правильная и, более того, необходимая: я руками и ногами «за». Но демократизация вырастает не из желания отдельных продвинутых людей, но лишь из повышения эффективности экономики. Это повышение дает благосостояние, и уже благосостояние рождает демократию.
Пытаться родить демократию без технологической модернизации — значит пытаться перескочить через совершенно необходимый этап. Это как рожать ребенка за пять месяцев: теоретически можно, но результат никого не порадует.
Поэтому, борясь за демократизацию, надо требовать прежде всего практических социально-экономических изменений, улучшающих повседневную жизнь максимального количества людей — требовать той самой модернизации.
Е. ЧЕРНЫХ: — Чего конкретно?
М. ДЕЛЯГИН: — Таких ключевых изменений семь.
Но перед тем как начать говорить о них, надо осознать: экономический кризис продолжается…
РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: — Здравствуйте, меня зовут Виктор. В последнее время мы слышим от президента все время про модернизацию. Но никто толком не объяснил, что он имеет в виду под этим словом. У нас единицы предприятий, на которых можно провести модернизацию. Своих производств у нас нет. На АЗЛК делали «Москвич» и закупили все оборудование импортное, современное. Но и на нем не смогли добиться модернизации.
Модернизацию надо было проводить до кризиса, когда в казне было полно денег. А сейчас это утопия.
М. ДЕЛЯГИН: — Я с Вами согласен. Требовать от нищих людей, чтобы они занимались инвестициями — в лучшем случае, утопия. Надеюсь, что этого требовать и не будут.
Однако в кризис обеднели мы с Вами, ну и предприятия, а государство обеднело очень незначительно: международные резервы Российской Федерации превышают 520 млрд долларов.
Да, мы потеряли четверть триллиона в ходе первого витка кризиса. На эти деньги можно построить вторую, современную Россию. Но основная часть этих денег возвращена.
Никогда Россия не имела таких денег, как в 2000-е годы и как сейчас.
С этими деньгами можно решить любую проблему — было бы желание.
Даже в федеральном бюджете неиспользуемые остатки средств на его счетах — в основном вывезенные за границу — составляют более 6 трлн рублей. Грубо говоря, на эти деньги можно сделать так, чтобы по всей России люди жили по стандартам не просто современной Москвы, а по стандартам современного Садового кольца города Москвы. Да и внутри него не все хорошо, пробки на улицах… Но, знаете, лучше иметь пробки на улицах, чем не иметь улиц как таковых.
Е. ЧЕРНЫХ: — И дорог как таковых.
М. ДЕЛЯГИН: — Так что с деньгами у нас все в порядке, у государства с головой проблемы.
Насчет того, чтобы просто накупить оборудования, свалить его в кучу, пригнать пэтэушников или гастарбайтеров, которые будут в нем колупаться, и ничего из этого не получится — да, правда, так делать нельзя.
Но что мешает делать «по уму»?
Напомню, что главной проблемой АЗЛК был двигатель. «Москвич-2141» был лучшей советской машиной с точки зрения пассивной безопасности — по-моему, «ситроена» корпус копировали, — но двигатель не годился никуда. А вот когда эти же самые «Москвичи» стали оборудовать слабенькими для них, но доведенными до ума с инженерной точки зрения движками от «шестерок» — машина называлась «Алеко», и она была великолепна. Да, медленно разгонялась, но была надежна и по тем временам очень хороша.
Теперь насчет того, что у нас много импорта.
Да, конечно: все, что мы делаем руками, китайцы делают дешевле, а половину этого — еще и лучше. Если мы хотим иметь какие-нибудь рабочие места в России, нам эти рабочие места придется защищать умеренным протекционизмом, хотя бы по европейским нормам и стандартам.
Е. ЧЕРНЫХ: — Виктор говорит, что мы обеднели, поэтому не стоит сейчас проводить модернизацию.
М. ДЕЛЯГИН: — А я отвечаю, что обеднели мы с вами и Виктором, у страны с деньгами у нас все в порядке, и ближайший год все будет оставаться в порядке.
Как только мы начнем тратить свои деньги на развитие собственной страны, а не на поддержку наших конкурентов, которые нас топят — мы повысим экономическую активность. Это принесет налоги и запустит самоподдерживающий процесс развития экономики и нормализации всего общества.
Е. ЧЕРНЫХ: — Поэтому модернизацию проводить надо, несмотря на кризис.
М. ДЕЛЯГИН: — Ее необходимо проводить не «несмотря», а именно «благодаря» глобальному кризису! Потому что он позволяет скупать оборудование и специалистов «по дешевке», а главное — позволяет покупать технологии, на которые нас без кризиса и посмотреть не допускали!
Мы это все проходили в 20–30-е годы, когда Великая депрессия отняла деньги у Советского Союза, потому что зерно стало дешевое, и мы вынуждены были начать продавать лес, но, с другой стороны, в технологическом плане стало можно купить почти все, что угодно.
Лучший советский танк до самой финской войны, когда появилась новая техника и под нее новая тактика — БТ-6. Это американская разработка конструктора Кристи — без кризиса ее не удалось бы купить.
Е. ЧЕРНЫХ: — В то время оттуда везли целые заводы.
М. ДЕЛЯГИН: — И оружие, и заводы. В кризис Западу были нужны деньги любой ценой, и они соглашались продавать то, чего в других условиях не продали бы.
Точно так же и сейчас: мы многое можем купить — если, конечно, будем по-умному себя вести. Но можем мы, а покупают почему-то китайцы, которые проводят модернизацию на деле, а не на словах и в итоге имеют очень хорошие возможности.
РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: — Меня зовут Сергей. И я с Вами в корне не согласен по поводу того, что в стране есть деньги.
Государство у нас бюрократическое, и любые выделенные средства будут разворованы. Мы видим, сколько было национальных проектов и чем это все кончилось.
М. ДЕЛЯГИН: — Согласен, но деньги-то есть. Можно зайти на сайт Минфина, можно посмотреть на сайт Банка России — эта статистика правдива…
Е. ЧЕРНЫХ: — И число миллиардеров в России увеличилось.
М. ДЕЛЯГИН: — Это, скорее, признак того, о чем говорил Сергей, признак того, что клептократия все разворовывает. Мы же не можем себе представить, что все эти люди по-честному, с нуля подняли свой бизнес и сегодня поднимают его самостоятельно, вне связи с государством.
Но вот насчет того, что «нельзя ничего, потому что все украдут» — это мантра российской бюрократии, это формула, которой она оправдывает свою агрессивную бездеятельность и коррупцию.
Когда вам говорят: «Нельзя ничего сделать, потому что все украдут» — под этим подразумевают…
Е. ЧЕРНЫХ: —…Лучше деньги отправим в Америку.
М. ДЕЛЯГИН: — Совершенно верно, Вы все понимаете. И пусть их украдут в Америке.
Е. ЧЕРНЫХ: — И мы туда уедем.
М. ДЕЛЯГИН: — Так вот, некоторая часть денег — небольшая — будет вороваться всегда. Это не лечится. Воруется везде, даже в Германии, в Исландии, в Дании — это свойство человеческой природы.
Но за пределами этой небольшой части все определяется желанием. Я терпеть не могу господина Саакашвили, у него большие проблемы с головой и другими частями тела, и последние его эскапады подтверждают это еще раз. Это кровавое чмо, но у всех нужно учиться хорошему, а не плохому.
Есть хорошая вещь, которую он сделал: он в Грузии — в Грузии! Вдумайтесь в это слово! — кардинально ограничил коррупцию.
В России уровень терпимости к коррупции на два порядка ниже, чем в Грузии, нам проще бороться с коррупцией, чем грузинам.
Чем же наш нынешний президент хуже нынешнего грузинского президента? Думаю, лучше, а раз так, он может это сделать, он тоже может резко снизить коррупцию.
Просто нужно его мотивировать и стимулировать.
Другой пример — Сингапур. В китайской культуре исторически к взятке относились даже не как в Грузии, а как у нас в Средней Азии.
Так вот: континентальный Китай воюет с коррупцией и добился фантастических успехов, но он коммунистический, и потому Запад его успехи не признает. И бог с ним: Сингапур — тоже китайская страна, но некоммунистическая, и потому Запад признает ее успехи.
Если могут ограничить коррупцию китайцы, если могут ограничить коррупцию грузины, — значит, мы тоже можем ее ограничить!
И, когда уважаемые коррумпированные бюрократы в этих условиях говорят, что ничего нельзя сделать, что это неизбежно, что «в России это не лечится», а мы должны накрыться белой простыней и, не рыпаясь, ползти на кладбище истории — они просто защищают свои доходы, и ничего больше.
Ведь у воров нет других денег, кроме тех, которые они украли, причем украли у нас с вами.
Я бы очень хотел, чтобы наши коррупционеры «пилили» деньги американских налогоплательщиков, но они почему-то предпочитают наши.
Если в недемократичной Грузии, возглавляемой полоумным… непонятно чем, удается кардинально ограничить коррупцию — коллеги, а чем мы хуже?
Ведь по дорогам Грузии стало по-настоящему можно ездить! Еще несколько лет назад там под каждым кустом сидел гаишник, который просил всего лишь 1 доллар, но это было под каждым кустом, и в результате передвижение между этими кустами обходилось в безумные деньги, не говоря уже об итоговой скорости чуть не в 20 км/ч.
Эта проблема решена — она забыта. Да, у грузинского общества есть масса других проблем, но вот конкретно этой больше нет.
А у нас ситуация на два порядка лучше: по нашим дорогам все же можно ездить.
Значит, мы можем побороть коррупцию — нам на порядок легче это сделать, чем бесноватому Саакашвили.
А тот недобросовестный чиновник, который рассказывает, что мы на коррупцию «обречены», как правило, просто хочет увековечить свою эксплуатацию нас с вами.
У них нет для этого никакого ресурса, кроме заскорузлой усталости большой части общества и кроме личного влияния коррупционеров.
Черт возьми, даже президент против них, даже его они утомили!
Е. ЧЕРНЫХ: — Таким образом, модернизацию проводить надо, несмотря на мантру о том, что не надо, а то деньги украдут.
М. ДЕЛЯГИН: — Модернизацию надо начинать с ликвидации этой мантры. С простого вопроса, которым прославился один не любимый никем персонаж: «А уголовные дела возбудили?»
Бороться с коррупцией можно.
Любой коррупционер, любой вор, начиная с заведующего ларьком, начинает разговор с вами с рассказа о том, что по-другому же нельзя.
Это специфика бизнеса: если вы воруете, вам приходится врать, причем врать нагло.
Е. ЧЕРНЫХ: — Лечится только уголовными делами.
М. ДЕЛЯГИН: — Уголовное дело против воров — это необходимая самозащита общества.
Но коррупция лечится не уголовными делами самими по себе, она лечится изменением правил жизни. Например, взяткодатель при сотрудничестве со следствием должен освобождаться от ответственности.
Е. ЧЕРНЫХ: — А у нас наоборот.
М. ДЕЛЯГИН: — Многие в России считают бизнесменов плохими людьми, а само это слово — синонимом слова «вор». Но, как только мы снимаем ответственность с взяткодателя при условии, что он сотрудничает со следствием, бизнесмен получает возможность и, главное, стимул стать честным!
Он знает, что, если у него вымогают взятку, он может рассказать об этом без страха. И знает, что его защитят, и он сохранит свое доброе имя.
Введем это правило — и буквально через год по уровню коррупции будем на уровне Италии.
Да, это будет тяжелый год, его нужно будет пережить. В Грузии закрывали школы, чтобы переоборудовать их в СИЗО, но грузины как-то пережили. Со всей фанаберией своего безумного руководства. Переживем и мы.
Е. ЧЕРНЫХ: — Какие семь шагов должны быть по модернизации, чтобы вывести Россию вперед?
М. ДЕЛЯГИН: — Первый шаг — качественное ограничение коррупции. Если просто выбрасывать деньги на ветер, их украдут. Даже с неэффективной судебной системой, с коррумпированной правоохранительной системой, с низким качеством госуправления в целом — трех мер в этом направлении достаточно.
Первая мера: освобождение взяткодателя, если он сотрудничает со следствием, от ответственности и сохранение его доброго имени. Это опыт Италии.
Вторая мера: опыт Соединенных Штатов Америки и других стран. У членов организованных преступных сообществ, не сотрудничающих со следствием (а коррупция по определению — это организованная преступная деятельность, если, конечно, не брать всякую мелочевку), конфискуются активы. Под активами понимается не то, что на человеке надето, а то имущество, те счета, пусть даже легально приобретенные, пусть даже «отмытые», которые позволяют влиять на общество.
Грубо говоря, сарайчик на участке в 6 соток оставляется, а вот рублевский особнячок конфискуется к чертовой матери. Квартирка в хрущобе оставляется, а в элитном клубном доме в центре Москвы конфискуется. Небольшие накопления «на черный день» оставляются, а состояние конфискуется.
В результате мафиози и коррупционеры либо лишаются имущества, либо вынуждаются сотрудничать со следствием, и организованная преступная деятельность, в частности, коррупция автоматически лишается экономической базы.
Для этого не нужно быть гением: достаточно быть минимально организованным. Даже нечестные структуры вынуждены играть по этим правилам, если правила задаются сверху, и в целом действуют нормально. Остается низовая преступность, которую мы видели в фильме «Откройте, полиция!» — нам об этом можно только мечтать в наших условиях.
Наконец, третья мера кардинального ограничения коррупции — «электронное правительство». Это не способ взаимодействия граждан с государством, при котором вы прошение пишете в интернете, а не на бумаге, это намного большее: это способ электронного принятия всех решений.
При этом решения принимаются мгновенно, но главное — их мотивы прозрачны. И проверяющий может, не тревожа чиновника, оставаясь для него невидимым и неощутимым, видеть, на основании каких документов тот принимает то или иное решение.
Что происходит сегодня, когда приходит проверка на предприятия или в орган власти? Сразу же горит архив. В «электронном правительстве» это невозможно.
Плюс принятие решения максимум в течение трех дней, даже при наличии острых конфликтов: кардинальное ускорение процесса принятия решений при прочих равных условиях означает качественный рост эффективности управления.
Мы видим это даже в сегодняшнем российском бизнесе.
И мы это видим в других странах. Эстония — полностью интернетизированная страна. Да, она ведет нехорошую национальную политику, но учитесь тому, что у них хорошо, а не тому, что у них плохо.
Итак, первый удар, первый шаг к модернизации — это кардинальное ограничение коррупции.
Е. ЧЕРНЫХ: — Второй шаг?
М. ДЕЛЯГИН: — То, о чем мы говорили — разумный протекционизм, хотя бы на уровне Евросоюза. Чтобы что-то модернизировать, создать производства, нужно сначала их защитить от чрезмерной, разрушительной конкуренции.
Чтобы что-то есть, вы должны где-то работать — поразительно, какому количеству либералов это до сих пор непонятно.
Лишь потом, укрепившись финансово и технологически, они могут выходить на свободный рынок. Не забывайте: клеймо «Made in Germany» первоначально появилось в Великобритании для того, чтобы маркировать низкокачественные дешевые немецкие товары. Немцы свой рынок защитили от внешней конкуренции и за счет этого в считанные десятилетия — а сейчас это можно сделать быстрее, потому что прогресс ускоряется — стали производителями высочайших по уровню и качеству товаров.
Но здесь есть подводные камни.
Как только вы начинаете делать что-то своими руками, вы отнимаете прибыль у тех, кто поставляет продукцию на ваш рынок. Если Россия начнет массово производить приличные автобусы — наши друзья китайцы ощутят волшебную легкость в карманах. И здесь нужно государство, которое скажет им: «Да, извините, так вышло, но это наши производители, мы будем их защищать, а вам придется потерпеть».
А если мы вдруг начнем производить нормальные телефоны? Фирма «Сименс» потеряет прибыли, и «Алкатель», и многие другие. И политики, защищающие интересы тех, кто работает на их предприятиях, будут обижаться, рвать на себе рубашки и кричать про ущемления прав человека в России.
Но кто-то должен защищать российских производителей: именно для этого нужно российское государство. Даже самый коррумпированный и тупой чиновник годится на эту роль, если ему поставят такую задачу.
Но и здесь не все просто. Есть гипотеза, что достаточно защитить внутренний рынок, и рыночные отношения, спрос сами все сделают.
Е. ЧЕРНЫХ: — Это мы знаем по гайдаровским реформам.
М. ДЕЛЯГИН: — Мне говорили в свое время директора по стратегическому развитию: «Спрос на автомобили «Волга» не зависит от цены и качества этого изделия. Он будет всегда». И где сейчас «Волга»? А эти люди продолжают успешные карьеры, они, если за ними не присматривать, угробят еще много заводов.
Слепое упование на рынок, который якобы все сделает за нас с вами — это путь в могилу.
В условиях незащищенности собственности и тотального злоупотребления монопольным положением, ослабляющих рыночные стимулы, в условиях системы образования, которая готовит иногда экзотов вместо управленцев — в этих условиях мало просто создать условия для развития предприятия.
Мало защитить рынок — нужно еще и принудить защищенные предприятия к технологическому прогрессу.
Конечно, есть цивилизованная форма подобного принуждения — система стандартов. Однако у нас настолько упала культура управления, что на многих деятелей намерения государства вводить новые, принуждающие к прогрессу стандарты, не влияют. Они думают, что дадут взятку, или уговорят, или спровоцируют рабочих на пугающие государство волнении, — и не мытьем, так катаньем отложат введение новых стандартов. И они правы: мы видим, что в ряде случаев так и происходит.
Поэтому одного введения новых стандартов недостаточно: должен быть институт личной ответственности. Предприятие может получать государственную помощь, хотя бы в форме ограничения внешней конкуренции, только под личную ответственность директора, если это государственное предприятие, или под долю акций собственника, если оно частное.
Если директор госпредприятия не выполнит требований по переходу на новые стандарты — он будет уволен. Если с этим не справится частное предприятие — его собственник отдаст пакет акций, равный по стоимости полученной им, пусть даже в виде ограничения конкуренции, помощи.
Далее. Руководители и собственники компании, получающей государственную помощь, должны автоматически класть загранпаспорт на полку. И, чтобы съездить позагорать, полечиться или попить пива, директор или собственник может получить этот загранпаспорт лишь под личную ответственность того чиновника, который принимал решение об оказании государственной поддержки.
Да, принуждение к прогрессу не всегда будет цивилизованным. Но нужную задачу лучше решать неправильными методами, чем не решать вообще.
Е. ЧЕРНЫХ: — Это два удара.
М. ДЕЛЯГИН: — Третье — антимонопольная политика. Если мы будем стимулировать спрос и заниматься модернизацией без ограничения коррупции, все деньги уйдут за границу.
Если мы ограничим коррупцию, но оставим нынешний произвол монополий — все уйдет в рост цен. Мы видели это на примере нацпроекта «Доступное жилье»: ипотека стимулировала спрос на жилье, и из-за произвола монополий это привело к безумному удорожанию жилья, которое стало окончательно недоступным.
Надо ограничить произвол монополий.
Как только вы это говорите, вам в ответ раздается дикий вопль: это невозможно, это нерыночно! Но рынок — не религия, а всего лишь инструмент достижения общего благосостояния.
Кроме того, этот инструмент не существует без регулирования, как без него не существует дорожное движение. Поэтому в любом рынке есть антимонопольное регулирование: именно этим рынок отличается от базара.
Рыночное антимонопольное регулирование основано на контроле за структурой цены предприятий, которые подозреваются в злоупотреблении монопольным положением. Государство просто нижайше просит объяснить, откуда взялась такая цена, и какая у уважаемого бизнесмена норма прибыли. И если у торговца луком норма рентабельности составляет 300 %, у него должны возникнуть конкретные проблемы в рамках законодательства.
Я привык ругать наши антимонопольные органы, но даже в нашей сегодняшней системе кое-где пробиваются и даже работают ростки здравого смысла: было бы желание. И даже бензин порой дешевеет. Таким образом, третий удар — это ограничение произвола монополий.
Дальше идет очень важная вещь: предоставление свободы.
Мы говорили уже, что кризис продолжается, как бы ни кликушествовала официальная пропаганда.
А как смягчались последствия кризиса в 1992-м году?
Да, тогда все было очень неправильно, но людям дали свободу заниматься бизнесом. Так дайте эту свободу сегодня!
Если я малый бизнесмен, у меня до 10 человек занятых, а в сельском хозяйстве — до 50 человек, и я не занимаюсь крупнооптовой торговлей, не занимаюсь финансовыми операциями, консультированием, внешней торговлей и другими потенциально спекулятивными видами деятельности, в этом случае я должен на 5 лет полностью освобождаться от всех налогов. И мои отношения с налоговой инспекцией должны свестись к заказному письму о том, что я сообщил ей о своем существовании, после чего она на пять лет теряет право про меня даже думать.
Это свобода малого бизнеса.
Да, останутся пожарные, милиционеры, санэпидемнадзор, многие другие. Но, в конце концов, свобода, пусть даже и бизнеса — не повод, чтобы травить людей всякой дрянью. Так что санэпидемнадзор пусть остается: будет превышать полномочия — попадет в жернова борьбы с коррупцией.
Поэтому в целом все будет относительно нормально.
Е. ЧЕРНЫХ: — Одного посадят, второй испугается.
М. ДЕЛЯГИН: — Нет, не так, ничуть не бывало! Одного посадят, а пятьдесят испугается.
Люди ведь у нас все нормальные. Это большая глупость думать, что россияне — это какие-то звери, выведенные из пробирки. Вспомните, какое озверение было после гражданской войны — и как быстро его ввели в норму.
Так что — свободу малому бизнесу! Это четвертый удар.
Пятый удар связан с тем, что у нас в стране огромное количество брошенных земель сельхозназначения. Львиную долю продукции возят из Китая и даже из Европы, экспорт из которой де-факто субсидируется. Из Израиля картошку возят, можете представить? Есть даже поговорка, что дешевый магазин в Москве — это тот, где картошка не французская, а египетская.
Так вот: будет разумный протекционизм, будет свобода малого бизнеса — будет возможность развивать сельхозпроизводство. По птицеводству успехи уже налицо, даже в нашей нынешней системе, при всех ее недостатках.
У нас есть заливные луга, которые поросли пятнадцатилетними березками — в Московской области. Никакое государство с этим не справится, а человек справится, если вы ему этот заливной лужок отдадите.
Надо сделать так, как в США после гражданской войны 1861–1865 годов, не только для расширения, но и для снятия социальной напряженности. Только у нас не Дикий Запад, а Дикая Россия: брошенная земля сельхозназначения.
Так вот, надо ввести правило: если я пришел и начал обрабатывать брошенную землю, меня никто не смеет тронуть пальцем.
Е. ЧЕРНЫХ: — Но обрабатывать, а не дачу строить.
М. ДЕЛЯГИН: — Если я построил на ней особняк и начал закатывать фейерверки — что ж, будет одним детским садом больше. Многие люди уже ездят на Рублевку не абы как, а любоваться будущими детскими садами. И это правильно.
Так вот: засеял человек пустующую землю — она становится его на правах долгосрочной аренды, по факту. А если он ее 10 лет подряд возделывал — она переходит в его собственность. Ну, а если хоть один из этих десяти лет на земле не поработал — извиняйте: земля возвращается в общий фонд. Конечно, будут драки на меже, будут всякие злоупотребления — это жизнь.
Но еда будет российского производства, а не израильского. А Израиль пусть занимается высокими технологиями и производством кошерной водки.
Так что свобода сельхоздеятельности в дополнение к свободе малого бизнеса — это пятый удар. А дальше можно наращивать спрос.
Шестой удар — гарантирование прожиточного минимума. Ведь человек имеет право на жизнь, а экономическое выражение этого права — гарантирование прожиточного минимума. Не икры, а минимума.
Даже если человек плохой и неумный — он человек, и имеет минимальные права. Значит, он должен иметь прожиточный минимум — вынь и положь.
Цена вопроса? Сейчас у нас прожиточный минимум сильно занижен. Официально для его гарантирования не хватает примерно 380 млрд рублей в год, реально — примерно 500 млрд рублей в год. Деньги для этого есть, социальная система распределения для этого тоже есть.
Бедные люди, получив дотации до обеспечения прожиточного минимума, начнут покупать товары. Товары в условиях ограниченного протекционизма будут российскими — вот вам и оживление экономики, которое значительную часть денег вернет в бюджет.
Все заработает, закрутится, люди станут меньше пить и больше работать.
К этому нужно добавить, что у нас сейчас, насколько можно понять, реализуется абсолютно безумная политика поддержки регионов, которая под прикрытием красивых формул базируется на принципе «пол — палец — потолок».
Гарантирование прожиточного минимума — естественная основа межбюджетной политики: регион получает столько денег, чтобы все в нем имели этот минимум. Если в результате регион будет получать более половины своих расходов в виде дотаций федерального бюджета — у него не должно быть своего финансового управления. С какой стати они должны управлять чужими деньгами? И у них не должен ни при каких обстоятельствах избираться губернатор: должно быть прямое назначение, как сейчас.
Далее: семья должна тратить на ЖКХ до 10 % своих доходов, остальное должен дотировать бюджет. Не хватает денег в городе — регион, не хватает денег в регионе — пусть федеральный бюджет помогает. Это значит, что Минфин будет вынужден для экономии денег обуздывать коммунальных монополистов. И всем от этого будет лучше, включая самих коммунальных монополистов, которые станут честными.
А ведь честным быть лучше.
Е. ЧЕРНЫХ: — Это шестой удар.
М. ДЕЛЯГИН: — Да, гарантирование прожиточного минимума — это шестой удар. И седьмой удар — это собственно модернизация. У нас инфраструктура в основном 60-х годов, ей полвека скоро.
И в то же время есть до сих пор прорывные технологии еще советского ВПК, которые позволяют в разы снизить издержки. Но даже если мы технологии 60-х годов в инфраструктуре заменим технологиями 2000-х или хотя бы 90-х, мы получим такую экономию, что все работники смогут, как в «Ширли-Мырли», половину рабочего времени отдыхать на Канарах.
Чем хороша инфраструктура? Это огромные издержки и затраты, и потому бизнесу она, за исключением мобильной связи, непосильна. А значит — государство может заниматься этим абсолютно с чистой совестью. Оно не вступит в недобросовестную конкуренцию с частным бизнесом. Железные дороги, электроэнергетика, коммунальное хозяйство, включая водопровод, канализацию и остальное, автомобильные дороги, аэропортовое хозяйство, порты, кроме экспортных, почтовая связь…
Е. ЧЕРНЫХ: — Нефть и газ?
М. ДЕЛЯГИН: — Магистральные трубопроводы, верно!
Модернизация всего этого даст такой объем внутреннего спроса, причем на инновации, на современные технологии или хотя бы технологии этого века, а не прошлого тысячелетия, что объем этого спроса перевернет всю экономику, поставит с головы на ноги всю деловую культуру нашего общества — разумеется, в условиях ограничения коррупции и произвола монополий.
И мы получим через пять лет нормальную страну со значительно большими демократическими свободами, чем у нас сейчас или чем в той же Белоруссии, и с тем же минимальным уровнем коррупции, и с тем же высоким качеством государственного управления, которые мы там наблюдаем.
Это можно сделать сегодня, и для этого не нужно иметь честных милиционеров, гениального министра экономики, выдающихся преподавателей вузов и высококвалифицированных экспертов в области ядерной физики.
Для этого достаточно иметь одно — желание.
Я верю, что уже скоро это желание появится везде — просто потому, что всем, начиная с президента (не этого, так какого-нибудь иного), хочется соответствовать занимаемой должности.
15.03.2010
Данный текст является ознакомительным фрагментом.