ОЧЕНЬ СЕКРЕТНЫЕ АКАДЕМИКИ…

ОЧЕНЬ СЕКРЕТНЫЕ АКАДЕМИКИ…

Понятно, что у правдистов было больше возможностей проникнуть на те предприятия, которые многие годы считались «почтовыми ящиками», рассказывать о секретных проектах и экспериментах, которые на самом деле были уже не секретными, но по-прежнему числились таковыми. Машина согласований, всевозможных виз и разрешений работала в стране четко и надежно, а потому приходилось практически любые тексты согласовывать. Правдистам было легче это делать, потому что будь то военная цензура, «космическая» или «атомная», она вынуждена была рассматривать наши материалы в первую очередь. А если возникали какие-то возражения, то цензоры всегда имели в виду, что мы можем пожаловаться на них «наверх», и им придется объясняться с начальством. Немало было случаев, когда мы заручались поддержкой секретарей ЦК или даже членов Политбюро. В этих случаях материалы чаще всего появлялись на страницах газет, а не отправлялись в архивы.

К сожалению, у нас в отделе науки довольно часто статьи отправлялись в архив, так и не получив «добро» на публикацию.

Особенно трудно было «пробить» сквозь цензуру очерки об ученых и конструкторах, которые решали атомные и ракетные проблемы. О роли С. П. Королева, к примеру, в создании ракетно-космической техники стало известно лишь после его смерти. Подобная «секретность» торжествовала, и пробить эту бюрократическую стену было чрезвычайно трудно. Подчас приходилось согласовывать текст в пяти-шести ведомствах, но и этого было недостаточно – требовалось согласование «в инстанции», то есть в соответствующем отделе ЦК партии.

Горжусь тем, что о многих главных конструкторах и великих ученых удалось рассказать в «Правде».

Три подобных истории, на мой взгляд, заслуживают особого внимания.

Иногда мне кажется, что радиация играет с человеком в «кошки-мышки». Одних (к сожалению, их большинство) она сжигает молодыми – и свидетельство тому кладбища в Челябинске-40, Снежинске, Сарове и Кремлевская стена в Москве, – а другим дарит долгую жизнь, когда девяностолетние юбилеи отмечаются в добром здравии и при ясном уме. Достаточно назвать имена Славского, Харитона и Александрова, чтобы понять: радиация (а каждый из них «набрал» по несколько «смертельных доз») бывает благосклонна к человеческому организму, – и даже рождается шальная мысль: а может быть, именно она и помогает так долго жить?

Но на долю Николая Антоновича Доллежаля выпало судьбой вновь поразить мир – великому атомщику XX века 27 октября 1999 года исполнилось ровно сто лет! И примером своей жизни он доказал: человек сильнее всевозможных нейтронов и гамма-излучений, если он умеет управлять своим разумом и телом. Поистине, мы сами творцы собственного бессмертия!

«Вновь» – я не оговорился. В 1946-м уже известный в стране конструктор Николай Доллежаль был призван в «Атомный проект». Как это случилось, он сам мне рассказал при одной из первых наших встреч.

– Вы уже тогда понимали, что нужно по-новому строить науку и ее связь с производством? – спросил я.

– Существовала инерция при внедрении новой техники, – ответил академик. – И необходимо было найти такую схему, которая обеспечивала бы условия эффективной работы ученых и конструкторов. Шел поиск кратчайшего пути. Так родился комплексный институт, состоящий из исследовательских отделов, конструкторских бюро и экспериментальных производств. Сейчас это обычно, а тогда был сделан первый шаг. Без этого невозможно было создать первый промышленный атомный реактор.

Доллежаля привезли к Курчатову. И тут же он был назначен Главным конструктором промышленного реактора. Кстати, не было еще и опытного – он будет пущен через год, да и об атомной энергии Доллежаль, пожалуй, ничего не знал.

Игорь Васильевич Курчатов был краток:

– Надо с молекулярного уровня перейти на атомный. Уверен, вы это сможете.

Он не ошибся. Доллежаль стал тем самым Главным конструктором, которому суждено было создать принципиально новые атомные реакторы.

Доллежаль исповедовал принцип: любая конструкция должна быть «красивой». Возможно, из-за «преклонения перед конструкторской красотой» и удалось «с ходу» построить реактор и в нем получить плутоний для первой нашей атомной бомбы.

А дело обстояло так. Обсуждалась идея промышленного реактора. В ее основе был заложен «горизонтальный» принцип. Именно такую схему добыли наши разведчики в Америке. Впрочем, об этом сам Доллежаль не знал – вся разведывательная информация приходила Курчатову, а тот был настойчив… Но что-то не давало покоя Доллежалю, возникли сомнения. Однако единственный аргумент, который он приводил – это «некрасивость» конструкции. На него посматривали с усмешкой, мол, только что пришел в атомную технику, а уже сомневается и спорит… Вскоре Николай Антонович предложил «вертикальную схему» реактора, и сразу же стало понятным, что эта конструкция более удобна – и стержни легче опускать в активную зону, да и система защиты упрощается.

Поистине: если тебе дают линованную бумагу, пиши поперек…

В июне 1946 года Доллежаль привез чертежи Курчатову. «Борода» сразу же расписался. Заметив удивленный взгляд Доллежаля, пояснил:

– Я доверяю специалистам. В крайнем случае – поправим…

На Урале рождался атомный комплекс страны. И первым его объектом стал промышленный реактор. Это была героическая и одновременно трагическая страница в истории науки. За нее дорого пришлось заплатить – жизнью и здоровьем тысяч людей, и среди них – академик Курчатов, который при пуске именно этого реактора получил лучевую болезнь… Доллежаль всегда был рядом с ним.

– Ничего другого, кроме этого реактора, для нас не существовало, – вспоминает Николай Антонович. – Осенью 1946 года началось строительство, а в июне 1948 года реак тор был пущен. В августе 1949 года была взорвана бомба из плутония, который был получен на этом реакторе. А уже в конце 1949 года мы получили задание на проектирование первой атомной станции. За четыре года все было сделано с нулевого цикла до пуска станции… А сейчас мне кажется, что многие работать разучились…

Под руководством академика Доллежаля были созданы реакторы для многих атомных электростанций. А в середине 60-х годов он выдвинул идею создания мощных промышленных комплексов в малонаселенных районах – на Крайнем Севере или в пустынях. Предлагалось построить там металлургические и химические предприятия, а их энергетическим сердцем должны быть атомные станции. Доллежаль доказывал, что со всех точек зрения, в том числе и экологической, создание таких промышленных центров будет оправдано.

После Чернобыльской катастрофы главный конструктор реактора академик Н. А. Доллежаль был освобожден с должности директора института и отправлен на пенсию. Он не стал доказывать, что его вины в этой аварии нет: впрочем, и слушать его не захотели – поиски виноватых шли недолго…

Однажды я получил от него письмо, в котором Николай Антонович восстанавливает историю создания первой атомной подводной лодки. Он обращался ко мне как к редактору «Правды» по отделу науки. Почти два десятка лет я регулярно предоставлял слово на страницах газеты академику Доллежалю, писал о нем. Даже после того печального «чернобыльского» заседания Политбюро ЦК КПСС… У меня не было случая, чтобы привести отрывки из рукописи Н. А. Доллежаля:

«Вскоре после опытного взрыва первой атомной бомбы Игорь Васильевич Курчатов стал настойчиво обсуждать с близкими ему сотрудниками и соратниками вопрос о том, как же все-таки приостановить дальнейший рост разрушительной мощи атомной энергии и направить ее в русло, полезное для человечества. Велись разговоры о многих направлениях: и о тепловозах на атомной энергии, и о самолетах. Больше всего речь шла об электростанциях и кораблях. Причем проблем, касающихся возможности создания атомной электростанции, было намного меньше, они не казались столь трудными ни для физиков, ни для инженеров и быстро превратились в конкретное стремление построить опытную электростанцию. Так оно и случилось. Первая в мире атомная станция была построена и пущена в 1954 г., а начало ее рождения относится к 1949 г.

Что касается флота, то здесь все было сложнее. Никто из участников создания атомной бомбы не имел отношения к флоту. Для них все было неизвестным. И помню, часто Игорь Васильевич по телефону обзванивал знакомых адмиралов, кораблестроителей и спрашивал, какая нужна мощность, каковы могут быть допустимые масса установки, ее габариты и т. д. Все это его чрезвычайно интересовало. Но приступить к созданию чего-либо конкретного пока не представлялось возможным. О том, что делалось в Соединенных Штатах, мы не знали…»

Тут необходим короткий комментарий к словам Н. А. Доллежаля. Дело в том, что в те годы экономика была не пределе: шло становление ракетной техники, создавалось термоядерное оружие, большие средства отпускались на развитие авиации. В Совете Министров и Госплане СССР считали буквально каждую копейку. Страна была нищей и опустошенной войной. Да и весьма важный «аргумент» в доводах наших атомщиков теперь отсутствовал: спецслужбы США и Англии довольно успешно ликвидировали нашу агентурную сеть, и теперь уже информация поступала только из открытых источников. А американцы умели хорошо скрывать свои работы по атомным проектам…

Академик Н.А. Доллежаль продолжает:

«Были намеки в литературе на то, что где-то что-то происходит, но что конкретно и в каких масштабах – все это было неизвестно. И вот в сентябре 1952 г. вышло постановление правительства о том, что надо немедленно приступить к созданию подводной лодки с атомной энергетической установкой. В нем говорилось, что научным руководителем работ назначается академик Анатолий Петрович Александров, а его заместителем – Дмитрий Иванович Блохинцев. Главным конструктором лодки назначается Владимир Николаевич Перегудов, начальник одного из КБ Министерства судостроения. Главным конструктором атомной энергетической установки был назначен я. Общее руководство всем ходом работ возлагалось на Вячеслава Александровича Малышева, в то время заместителя Председателя Совета Министров СССР и одновременно министра судостроительной промышленности, а с августа 1953 г. – среднего машиностроения».

Академик Доллежаль вспоминает, как на Балтийском заводе в Ленинграде втроем – он, Перегудов и начальник КБ завода Гасанов – собирались вместе и долго спорили о параметрах будущей лодки. И в результате поисков они пришли к выводу, что надо делать лодку водоизмещением три тысячи тонн, а мощность атомной установки такова, чтобы лодка развивала скорость хода до 30 узлов. И вот эти три человека предложили проект первой атомной подводной лодки.

«В США разработка атомной подводной лодки началась несколько раньше, чем у нас (примерно на 2–3 года), – продолжает академик. – Шла она у американцев тоже в двух направлениях, в том числе была создана и лодка с реактором с жидкометаллическим теплоносителем, которую они называли „Морской волк“. По-видимому, американцы придавали ей большое значение, потому что сведения о ней доходили до нас весьма и весьма скупые, но все-таки в несколько большем объеме, чем о другой лодке. Естественно, перед нашими разработчиками, в том числе и передо мной, был поставлен вопрос: продолжать ли нам разработку второго варианта? Какое-то внутреннее чувство подсказало мне, что ограничиваться только охлаждаемым водой реактором нельзя, надо создавать обе установки. Так и было решено: продолжить разработку обоих вариантов и построить два стенда. Надо отметить, что, хотя лодки с реактором с жидкометаллическим теплоносителем не были приняты к массовому производству, определенное количество их все же было построено и эксплуатировалось. В частности, одна из этих лодок совершила длительный поход, и командир лодки, делая отчет на научно-техническом совете, очень лестно отзывался о ней. Однако повторяю, решение о широком строительстве таких лодок принято не было. Основным типом реактора у нас, так же, как и у американцев, стал реактор с водяным теплоносителем…

Так закончился 1954 г. и начался 1955-й – год начала строительства первой атомной подводной лодки в Советском Союзе. Создание ее все время шло под наблюдением научного руководителя и главных конструкторов. Помню, что к пирсу Северодвинского завода в 1957 г. была пришвартована плавбаза, на которой подолгу жили А. П. Александров, В. Н. Перегудов, П. А. Деленс и я. Мы вместе с разработчиками лодки и ее энергоустановки систематически следили за качеством монтажа. Когда первая атомная подводная лодка страны была принята государственной комиссией, Главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал С.Г. Горшков подарил всем участникам ее создания значок с надписью „За дальний поход“. Он хранится у меня по сей день как память о той нелегкой, но очень важной и увлекательной работе».

…В октябре 1999 года в Австрии проходила научная конференция, посвященная истории «Атомных проектов» СССР и США. В ней приняли участие крупнейшие ученые и конструкторы ряда стран планеты – те, кто имел прямое отношение к рождению атомного века. К сожалению, два патриарха атомной эры Эдвард Теллер и академик Доллежаль не смогли приехать на эту встречу – возраст все-таки весьма почтенный… Символично, что в первый день конференции к ее участникам с телеэкрана обратился американский физик, а в последний – российский конструктор реакторов. Таким образом, Э. Теллер и Н. Доллежаль как бы подвели черту развития атомной науки и техники в XX веке и призвали к ее развитию в будущем.

Жизнь Анатолия Петровича Александрова полна неординарных событий. Его путь в науке был долог и высок: от размагничивания кораблей во время войны до создания новых научных центров в те годы, когда он был президентом Академии наук СССР… А в промежутке – «Атомный проект». К сожалению, эти годы А.П. Александрова почти неизвестны. В какой-то мере я пытаюсь восполнить их, внимательно знакомясь со страницами «Атомного проекта СССР». И если встречаю фамилию А.П. Александрова, обязательно задерживаюсь и пытаюсь восполнить недостающие звенья собственными наблюдениями, его воспоминаниями и воспоминаниями о нем. Мне посчастливилось встречаться с Анатолием Петровичем, беседовать с ним. Горжусь, что одна из первых бесед была полностью посвящена Игорю Васильевичу Курчатову, к которому мой собеседник относился с величайшим почтением. Они были соратниками и друзьями. Но не только. Именно Александров подхватил «атомное знамя», когда Курчатова не стало. Он достойно пронес его сквозь долгие десятилетия.

Я представляю лишь несколько эпизодов из великой жизни великого ученого.

10 июня 1948 года И. Курчатов, Б. Музруков и Е. Славский – руководители комбината № 817 докладывают об осуществлении цепной реакции в первом промышленном реакторе при наличии воды в технологических каналах. Они пишут:

«За период времени с 10 по 15 июня нами будет проверена система подачи воды, регулирующая и измерительная аппаратура, система аварийной защиты, а также выполнена догрузка пустых технологических каналов графитовыми и авиалевыми блоками.

15 июня предполагается начать набор мощности котла, произведя по мере надобности разгрузку технологических каналов от графитовых и авиалевых блоков и загружая эти технологические каналы урановыми блоками».

Игорь Васильевич Курчатов находится на «Объекте», в Москву он выезжает редко, чередуясь с Анатолием Петровичем Александровым. Пройдет совсем немного времени, и Александров заменит Курчатова на комбинате № 817, но пока он лишь «подстраховывает» его, оставаясь в тени.

Однако 14 июня впервые подпись Александрова появляется рядом с фамилиями Ванникова, Первухина и Завенягина, то есть руководителями ПГУ. Причем «уровень» документа необычайно «высок», тут нужна подпись самого Курчатова. Речь идет о проекте постановления СМ СССР о постройке второго реактора на комбинате № 817:

«Товарищу Берия Л. П.

Для обеспечения бесперебойной выдачи конечного продукта комбинатом № 817 на случай аварии или вынужденной длительной остановки агрегата № 1 завода А необходимо запроектировать и построить на территории комбината № 817 второй агрегат…

Для строительства агрегата № 2 намечена площадка на расстоянии 1–2 км от агрегата № 7…

Рядом с фамилией А. Александрова пометка: (Лаб.№ 2). Это на тот случай, если Берия не помнит такого профессора.

Впрочем, это было излишним – к тому времени Лаврентий Павлович очень хорошо был информирован об Александрове. Более того, он знал, кто может заменить Курчатова на комбинате № 817.

Сам Анатолий Петрович вспоминал о тех временах довольно часто, словно черпая силы в прошлом. Чаще всего он рассказывал о всевозможных случаях, которые могли вызвать улыбку. Однако юмор открывал те невероятные трудности, что пришлось преодолевать всем, кто тогда работал на комбинате.

К примеру, о плутониевом заряде он говорил так:

«Это совсем не простая вещь. Потому что это же такая сферическая штука, да еще со сферической выточкой внутри. Вот эти острые грани – их покрыть, это оказывается очень дело хитрое. Специально приходилось этим заниматься. Очень смешно было то, что, несмотря на то, что на это затрачивались огромные средства, эта лаборатория, вернее, не лаборатория, а, в общем, большой кусок производства, был в старом щитовом доме. Даже не умудрились построить новое помещение. Вокруг этого самого щитового дома было невероятное количество всякой охраны, и надо сказать, контроль был очень сильный, чтобы ничего оттуда не сперли. Но однажды, например, через потолок провалился пожарный, который дежурил на чердаке. Провалился в лабораторию. Настолько это было ветхое здание».

К сожалению, сейчас в Озерске и на комбинате «Маяк» уже не найдешь тех зданий, о которых так красочно рассказывал А.П. Александров. После первых испытаний оружия напряжение спало, и тогда руководители комбината № 817 начали наводить порядок, и, конечно же, все «щитовые лаборатории» исчезли. А жаль! Нынче киношникам и телевизионщикам почти нечего снимать «из прошлого», а как бы пригодился им тот самый домик, сквозь крышу которого провалился пожарный!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.