Тоска по крепостничеству

Тоска по крепостничеству

90-е годы были таким периодом, когда обществу сказали: самоорганизуйся, делай, как хочешь. Вас никто теперь больше ни за что не гоняет, хотите самогон варить – варите, хотите киоск – пожалуйста, хотите, из сумки торгуйте в Лужниках, нет вопросов. То есть делайте вообще почти все.

Свобода.

Что стало с этой свободой? Власть всюду взяли бандиты, в больших и маленьких городах, Подмосковье – везде бандиты. Их теснили силовики, но как-то они мирились с силовиками, сложная происходила притирка в конце 90-х. Это и есть следствие свободы в России.

Общество стало организовывать огромные заборы.

Свобода означала ненависть ко всему, что за забором. Дальше. Мы выезжаем на плохие дороги. Мы как общество могли сказать: можно построить хорошие дороги, давайте налоги платить, еще что-то. Мы как общество ответили: нет, мы купим «крузаки» и «гелики». Мы купили «гелики» и «крузаки». Я лично ездил на сотом «крузаке», потому что дорогие были плохие, и мой ответ был – я куплю «крузак». То есть у меня не было ответа гражданского. Гражданский ответ был бы: а почему дороги плохие, давайте соберемся, решим эту проблему. Скажите, пожалуйста, а можно ли собрать средства как-то всем миром? Давайте всем миром через телевидение себе построим дороги и купим себе Fiat Uno. Нет.

Были очереди в начале 90-х на бензоколонках. У меня человек с оружием отнимал пистолет заправочный, а я с ним дрался. Ну, я думал, не будет же он стрелять прямо на заправке. Я с ним дрался, и отобрал, и заправил свою поганую «восьмерку», когда они сидели в каком-то джипе, сейчас не помню. Я хотел навести порядок в стране, я хотел по очереди получить бензин, построить как можно более высокий забор – вот моя была идея – и купить как можно более широкие колеса, огромные колеса.

Я утверждаю, что русские, к сожалению, в 90-е годы, получив свободу, ответили не как граждане. Они сказали: мы друг другу не доверяем, мы будем каждый за себя. Вот что сказали русские люди.

Мы не умеем думать коллективно, мы не умеем быть вместе, мы не умеем коммуницировать. Никогда не умели. Все было приказное. Руки мыть перед едой русским приказала советская власть. Делать прививки от туберкулеза русским приказала советская власть.

Мы при малейшей возможности стремимся к несбыточному, а именно к коллективизму, а именно в форме крепостного права, и именно всегда против этого восстаем индивидуально. В этом кроется главный парадокс русской жизни. Русские при любой возможности, при любой предоставленной свободе стремятся сразу к двум вещам.

Первая – ходить по головам друг у друга, как это было в 90-е, грабить друг друга и обирать друг друга. Вторая – тосковать по крепостному праву как идеальной конструкции общества.

Поэтому вся русская жизнь – есть синусоида от крепостного права к бесчинствам идиотов, которые ходят по головам друг у друга, потом опять крепостное право, потом опять бесчинства идиотов, которые ходят по головам друг у друга, и так далее. В этом и есть специфика русской жизни. Дай нам свободу – мы пойдем по головам друг у друга и будем втайне мечтать о крепостном праве.

Это парадокс. Нужен контрпарадокс, чтобы его излечить.

Проблема – в фундаментальном недоверии русских друг к другу. На этом недоверии строится отчаяние от сиротства, без сильного отца, и стремление к крепостничеству как к ответственному отцовству. Ответственное отцовство в России есть крепостничество, а крепкий отец – есть патриарх. И от этого недоверия друг к другу мы, собственно, ничего другого не делаем, как ищем отца.

Февраль, 2015 год.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.