ЛИССАБОНСКАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ
ЛИССАБОНСКАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ
Вскоре после победы республиканцев на промежуточных выборах в Конгресс состоялся Лиссабонский саммит НАТО. И команда Обамы сделала все возможное, чтобы на Западе всерьез заговорили о вступлении в альянс бывшего соперника по холодной войне. Политологи отмечали, что Москва могла бы усилить НАТО в военном отношении и предоставить организации новые возможности в Центральной Азии и на Среднем Востоке. К тому же, говорили они, без участия России невозможна полноценная система безопасности в Европе.
«Интеграция российского государства в евроатлантический порядок, – писал ведущий эксперт Совета по международным отношениям Чарльз Капчан, – это куда более надежный вклад в безопасность Центральной и Восточной Европы, чем противотанковые ловушки, истребители и ракеты класса Patriot. Как показывают примеры мирного урегулирования после окончания Наполеоновских войн и Второй мировой войны, включение прежних соперников в послевоенный порядок – это очень разумная и успешная тактика»[685]. С призывом пригласить Россию в НАТО выступила и группа немецких политиков и военных во главе с экс-министром обороны Фолькером Рюэ и бывшим начальником натовского комитета военного планирования генералом Клаусом Науманном. Эту идею поддержал и представитель США в НАТО Иво Даалдер, а группа мудрецов, работавшая над стратегической концепцией альянса, даже приезжала в Москву для консультаций. И хотя возглавлявшая группу Мадлен Олбрайт заявила потом, что Кремль – лишь один из партнеров Запада и не может быть «хвостом, который виляет собакой», становилось очевидно, что прагматичное крыло американской администрации всерьез рассчитывало привлечь Россию к решению таких вопросов, как война в Афганистане и сдерживание КНР.
Конечно, для этого вовсе не обязательно было приглашать русских в Североатлантический альянс. Наладить военное сотрудничество можно было и малой кровью, реализовав проект французского президента, озвученный им на трехстороннем саммите России, Франции и Германии в октябре 2010 года в Довилле. Саркози предложил Медведеву и Меркель новую концепцию европейской безопасности, которая получила название «стратегической матрешки». Смысл ее заключался в том, что, сохранив существующие механизмы обеспечения безопасности, которые ассоциируются с такими институтами, как ЕС, НАТО и ОБСЕ, европейцы должны создать «внешнюю матрешку», подключив Россию к решению ключевых проблем континента.
«Безусловно, на географической карте, – писал немецкий журнал Der Spiegel, – Россия, Германия и Франция составляют красивую фигуру и могут стать тремя столпами европейской безопасности. Однако французский президент слишком настойчиво продвигает свою идею, и его гиперактивная дипломатия может вызвать раздражение в Вашингтоне. Тем более что Европейский Совет безопасности, который предлагает создать Саркози, полностью обесценивает роль Совета Россия – НАТО и подрывает таким образом позиции американцев»[686].
Однако для сторонников сближения с Москвой это был единственный шанс. Ведь большинство натовских генералов по-прежнему считали, что пригласить Россию в альянс – это все равно что пустить лисицу в курятник. Они были убеждены, что «Москва стремится ослабить институты евроатлантической безопасности, сократить влияние США в регионе и для достижения своих целей готова использовать экономические рычаги и военную силу». В итоге, данная точка зрения возобладала в НАТО. Да и в России военный истеблишмент скептически отнесся к разговорам о присоединении к альянсу. Ведь в Москве никто не собирался открывать западным партнерам ядерные секреты и отказываться от продукции российского ВПК, которую пришлось бы заменить натовским вооружением. И еще один момент: если бы Россия повелась на заигрывания американских прагматиков – а именно это предлагал сделать консультирующий президента Медведева Институт современного развития, – она уже не смогла бы протестовать против вступления в НАТО других постсоветских государств.
«Элегантные» отношения с НАТО, к установлению которых призывал председатель правления Института Игорь Юргенс, фактически означали отказ от собственного суверенитета. Оппонирующие ему политики-реалисты не желали бросать на произвол судьбы союзников по ОДКБ и сдавать позиции на международном рынке вооружений ради призрачного союза с блоком, который по-прежнему вел военное планирование против России и был официально признан одной из основных угроз для безопасности страны.
Западные эксперты прекрасно понимали, что, на самом деле Москва не стремится отстаивать интересы НАТО. Тем не менее, затевая разговоры о вступлении России в альянс, Запад рассчитывал погасить в российской элите тягу к реинтеграции постсоветского пространства. «Первый генсек НАТО лорд Исмэй так обозначил цели альянса: «держать русских вне Европы, американцев – в Европе, а немцев – под контролем Европы» – писал директор Европейского совета по международным отношениям Марк Леонард, – новые задачи НАТО заключаются в том, чтобы сохранить Европу единой, Турцию – европейской, а Россию – постимперской»[687].
«В Лиссабоне, – писала накануне саммита Moscow Times, – президент Медведев должен быть готов к не вполне обычным ухаживаниям со стороны руководства альянса»[688]. И действительно, атмосфера, которая царила на заседании Совета Россия – НАТО, была подчеркнуто дружелюбной. Генсек альянса Расмуссен заявил, что для молодежи «разговоры о холодной войне сродни обсуждению Пелопоннесской войны», а президент Обама постоянно называл Медведева своим «другом и партнером». «НАТО не представляет угрозы для России, – утверждалось в новой доктрине альянса, – напротив, мы хотим видеть реальное стратегическое партнерство между Брюсселем и Москвой». Только бывший глава польского МИД Адам Ротфельд слегка пожурил Кремль за то, что он до сих пор видит в НАТО военную угрозу, хотя «за последние 300 лет Россия не имела на своих западных границах таких миролюбивых соседей, как североатлантический альянс»[689].
После августовской войны на Кавказе российский президент впервые участвовал в заседании Совета Россия – НАТО. И на контрасте с бухарестским саммитом 2008 года эта встреча многим представлялась идиллической. Тогда пребывание Владимира Путина в Румынии воспринималось американцами в штыки. Администрация Буша-младшего надеялась одобрить план действий по членству в альянсе Украины и Грузии и опасалась, что российский лидер будет ставить ей палки в колеса. Атмосфера на саммите была враждебной, и его результаты, по мнению многих, стали причиной российско-грузинской войны, разразившейся через четыре месяца.
На саммите в Лиссабоне атмосфера была иной. Однако показное сближение с НАТО явно не удовлетворило политиков-реалистов в Москве, которые требовали, чтобы президент продемонстрировал им конкретные результаты своего атлантистского курса.
Они назвали итоги саммита лиссабонской капитуляцией. Россия смирилась с проектом ЕвроПРО, в котором ей не нашлось места, согласилась предоставить свою территорию для транзита военной техники из Афганистана. Кроме того, западные партнеры потребовали от Москвы возобновить действие договора об обычных вооружениях в Европе, что позволило бы НАТО осуществлять контроль за передвижением российских войск внутри страны, и настаивали на принятии закона, разрешающего представителям российской оборонки создавать совместные предприятия с западными компаниями.
«Предлагая Москве тесное сотрудничество, – писал президент Брукингского института Строуб Тэлботт, – западные политики, похоже, не понимают, что она не будет довольствоваться скромной ролью Плутона, – планеты, которая находится на самом краю Солнечной системы. И, добиваясь все новых уступок от Кремля, они рискуют поставить крест на «перезагрузке»[690]. Недоумение вызывала и политика НАТО на грузинском направлении. Сын Збигнева Бжезинского Ян в своей колонке в The New York Times посоветовал Обаме не отказываться от «видения единой, свободной и безопасной Европы» с «возможным членством Грузии и Украины в Североатлантическом альянсе»[691]. А буквально накануне саммита Парламентская ассамблея НАТО приняла резолюцию, в которой обвинила Россию в этнических чистках и оккупации грузинской территории». «И генсек Расмуссен, который признается сейчас в любви к Москве, и американские политики прекрасно понимают, что в долгосрочной перспективе Россия и НАТО не могут быть союзниками, потому что их цели не совпадают, – отмечал ректор дипломатической академии Грузии Сосо Цинцадзе. – Сегодняшнее сотрудничество носит конъюнктурный характер, но как только альянс уйдет из Афганистана, нужда в России отпадет, а Тбилиси останется для НАТО перспективным партнером»[692].
Создание ЕвроПРО не стало фактором сближения России и НАТО, хотя сторонники «перезагрузки» из числа российских либералов очень на это рассчитывали. Заявления о том, что стороны добились «исторического прорыва» на переговорах по ПРО, прозвучали как издевательство над российской делегацией. Ведь ее предложения партнеры по НАТО всерьез не восприняли и мягко дали понять Москве, что никакого тесного сотрудничества и тем более объединения военных потенциалов не предвидится. «Следует понимать, что создание совместной ПРО, – заявлял руководитель Центра международной безопасности ИМЭМО, член-корреспондент РАН Алексей Арбатов, – возможно лишь в том случае, если страны состоят в тесном военном союзе. Совместной ПРО нет пока даже у партнеров по НАТО, и разговоры о том, что Америка и Россия реализуют данный проект, – пустое сотрясение воздуха»[693]. Как бы то ни было, Соединенные Штаты планировали в ближайшие годы создать третий эшелон ПРО в Европе. И хотя Барак Обама называл российское отношение к этой проблеме «параноидальным», беспокойство Москвы было вполне объяснимо. Как отметил постоянный представитель РФ в НАТО Дмитрий Рогозин, «Кремль не хочет быть безмолвным наблюдателем при реализации чужого проекта»[694].
В чем же была суть предложений Медведева? На саммите в Лиссабоне он призвал создать систему коллективной обороны по всему периметру евроатлантического региона, разбив его при этом на сектора или зоны ответственности: российскую и натовскую. Однако лидеры НАТО отвергли идею секторальной системы ПРО. Не последнюю роль в этом сыграли страны Новой Европы, которые тут же стали обвинять Кремль в экспансионизме. «Россия вновь предлагает разделить Европу, – отмечал представитель Чехии в НАТО Мартин Повейшил. – Причем в зону ее ответственности, по странному стечению обстоятельств, попадают Чехия и другие страны – спутники бывшего Советского Союза. Можно только предполагать, какую надежную «защиту» обеспечит им Кремль»[695].
Предложение создать секторальную ПРО было воспринято на Западе в штыки, поскольку натовские стратеги не сомневались, что в основе его лежит желание «кастрировать» будущую американскую ПРО, лишив ее глобальной роли и сведя к узкорегиональному проекту. Многие в Вашингтоне и Брюсселе были убеждены, что Россия добивается «совместного участия» в создании противоракетного зонтика лишь для того, чтобы подорвать авторитет западных программ ПРО. И для НАТО совместный проект неприемлем как с оперативно-технической, так и с политической точки зрения.
Еще одним препятствием была неопределенность границ двух секторов. «Идея секторальной ПРО, – отмечал Алексей Арбатов, – очень разумна, однако стоит лишь приступить к ее реализации, как возникнут серьезные и практически неразрешимые противоречия. Понятно, что Россия будет защищать свою территорию, но в какой сектор попадут, например, государства постсоветского пространства? Западные союзники будут настаивать на том, что этот регион закроет система ПРО, которую предполагается установить на кораблях в Восточном Средиземноморье. Москва начнет убеждать их, что куда логичнее для защиты Украины, Белоруссии и Закавказья использовать ее радары на Юге. Бывшие советские республики, которые никогда на самом деле не тревожились по поводу ракетных ударов, поймут, что у них появляется возможность включиться в любимую игру и предстать опять в роли теленка, который двух маток сосет. Без сомнения, они постараются подороже продать право защищать свою территорию от мифических угроз»[696].
Когда лидеры НАТО только готовились к саммиту, проект совместной ПРО был еще популярен в американской элите, однако после провала демократов на промежуточных выборах в конгресс отношение к нему поменялось. Захватившие нижнюю палату республиканцы ни при каких обстоятельствах не готовы были поддержать «соглашательскую политику Обамы». Конгрессмены во главе с республиканским сенатором Джоном Кайлом в своем обращении к президенту заявили, что у них имеются серьезные опасения по поводу сотрудничества с Россией в области ПРО. Такое сотрудничество, говорили они, представляет угрозу для национальной безопасности США, поскольку в результате Москва получает доступ к «самым секретным американским технологиям, к источникам сбора данных и к разведывательной информации, собираемой в режиме реального времени».
Однако сторонники совместного проекта утверждали, что сотрудничество в области региональной ПРО обсуждалось еще на бухарестском заседании Совета Россия – НАТО, когда отношения между Вашингтоном и Москвой были накалены до предела и ни о какой «перезагрузке» не было и речи. Они пытались уверить своих оппонентов, что, если США согласятся на взаимодействие систем предупреждения (имеется в виду синтез информации, поступающей от российских и американских РЛС и сенсоров различного базирования), это никак не отразится на их национальной безопасности. «К тому же, – отмечали они, – это было бы взаимовыгодным решением. Системы действовали бы независимо друг от друга, но при этом Москва и Вашингтон обменивались бы информацией. В результате российские радары на юге сделали бы более эффективной американскую систему, а спутники раннего предупреждения США улучшили бы систему российскую». Правда, скептики в ответ говорили, что «Россия и США не будут полагаться на информацию, полученную с помощью СПРН другой стороны, поскольку уровень доверия между двумя державами слишком низок, и каждая из них в первую очередь будет опираться на данные собственной системы и лишь потом рассматривать сведения, предоставленные партнером. В результате, эти сведения будут носить заведомо дублирующий, второстепенный и некритический характер».
Что же касается средств перехвата, у России и НАТО не было никакой возможности объединить свои потенциалы, потому что это предполагало создание единого командного центра и «двойные ключи». А предоставить доступ к «чувствительной информации», от которой зависит оборона страны от ракетного нападения, не могла согласиться ни «русофильская» администрация Обамы, ни «атлантистская» команда Медведева. Но даже если бы они создали общую систему перехвата, совершенно неясно, кто принимал бы окончательное решение о запуске противоракет.
Оптимисты, правда, отмечали, что соглашение о мирном ядерном сотрудничестве («Соглашение 1-2-3»), которое вступило в силу в конце 2010 года, затрагивало очень чувствительные сферы, еще недавно являвшиеся сверхсекретными. И поэтому не исключено, что настанет день, когда США и Россия перестанут скрывать друг от друга технические разработки в области ПРО. Хотя такие перезагрузочные настроения выглядели все более комично на фоне охлаждения между Москвой и Вашингтоном.
Конечно, какое-то время американские политики еще пудрили мозги своим российским коллегам, рассуждая о совместной ПРО. Ведь в связи с отсутствием денег вероятность того, что проект будет реализован, практически равнялась нулю. К тому же многие страны ЕС, в первую очередь еврогранды, были заинтересованы в усилении русского фактора. Они приветствовали возвращение России на европейскую арену и старались учитывать ее политические и военные интересы при решении ключевых вопросов континентальной безопасности. Однако в Москве отношение к совместным проектам становилось все более скептическим. Похоже, что прозападным политикам был предоставлен шанс, но, натолкнувшись на жесткий подход США, ни в чем не желающих уступать партнерам по «перезагрузке», они признали, в итоге, свое поражение.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.