Егор Лигачев и другие

Егор Лигачев и другие

Е. Лигачев в фальшивых обвинениях Гдляна и Иванова занимает особое место. Оба уделили ему пристальное внимание в своих выступлениях на страницах печати, на телевидении, в выступлениях на митингах, собраниях перед широкой аудиторией граждан.

Его фамилия появилась не случайно, не случайно выбрали время для ее тиражирования. Оно совпало с тем периодом, когда Гдлян и Иванов наиболее активно уголовное дело перелицовывали в политическое, которое в последующем и использовалось как таран, большой «компромат» против партии.

Особенно часто Е. Лигачев замелькал в документах и высказываниях Гдляна осенью 1988 года, хотя его личность кулуарно обсуждалась и ранее.

В 1986 году Горбачеву М. С. была передана большая информация Гдляна и Иванова о ходе расследования дела в Узбекистане. Б. Ельцин говорил об этом на сессии Верховного Совета СССР в апреле 1990 года, в других выступлениях.

М. Горбачев лично ознакомился с запиской следователей и предал ее гласности на заседании Политбюро ЦК КПСС. Хотя прокуратура Союза систематически информировала ЦК о положении дел в Узбекистане. Чем же именно записка привлекла внимание Генерального секретаря? Предполагаю, что М. С. Горбачева не знакомили подробно с предшествующими информациями прокуратуры, стараясь не отвлекать от более важных дел, где требовалось его личное участие. Они оседали в отделе административных органов ЦК или у секретаря, курирующего правоохранительные органы. Могла привлечь и тем, что Гдлян и Иванов указывали в записке о сложностях в расследовании, о трудностях в привлечении к уголовной ответственности высокопоставленных лиц.

Для А. Рекункова обращение следователей непосредственно к Генеральному секретарю ЦК КПСС явилось полной неожиданностью. О письме он узнал на самом Политбюро, куда его пригласили также неожиданно. Генеральный прокурор, как правило, не участвовал в этих заседаниях, «го приглашали тогда, когда рассматривались правовые вопросы. В неудобном оказался он положении, сложно было отвечать ему на некоторые вопросы М. С. Горбачева. Может быть, впервые за сорокалетнюю работу в прокуратуре Рекунков оказался в такой ситуации. Но он нашел выход. Человек большой воли и стойкости, хорошо знающий «кухню» партийных, государственных органов, он не растерялся. Доложил коротко, что делается в Узбекистане и других регионах, какие задействованы силы и какие имелись результаты. А доложить было что. Активно велось расследование приписок, обмана государства, взяточничества в аграрнопромышленном комплексе. Дела пошли в суды, шло реальное возмещение материального ущерба, укреплялись кадры правоохранительных органов. Что касается вопросов, поставленных Гдляном и Ивановым, то Рекунков попросил дать ему время на тщательное ознакомление с запиской следователей и последующего доклада по ней. Политбюро согласилось с ним.

Записка не содержала ничего нового для прокуратуры. Написана в общих выражениях, с жалобами на трудности. Скорее всего, она направлялась в ЦК в расчете зафиксировать себя в высших органах власти и управления. Сложностей у прокурорских работников всегда хватало. Объективно трудно собирать доказательства по делам о взяточничестве, особенно в отношении высокопоставленных должностных лиц. И не потому что кто-то мешал, хотя и такое встречалось, а из-за того, что сами следователи оказывались не всегда готовыми вести такие дела.

Генеральный прокурор все это знал, знал он и авантюризм Гдляна и Иванова. Потому он не спешил, не хотел принимать скоропалительных, необдуманных решений, требовал веских доказательств. Ему нужен был двойной запас прочности. К этому-то как раз Гдлян и не был готов. Пожалуй, только отсутствие достаточных улик, неуверенность в собранных материалах и были главной причиной удаления времени ареста и привлечения к уголовной ответственности ряда руководителей Узбекистана и страны. Ответственно могу утверждать, что прокуратуру Союза ССР, ее руководство сложно обвинять в противодействии гдляновскому расследованию. Наоборот, обвинения должны быть иного порядка: в отсутствии жесткого прокурорского надзора за группой, в том, что ряд санкций на аресты был дан преждевременно, без всестороннего и глубокого изучения собранных доказательств.

Рой Медведев абсолютно был прав, когда на сессии Верховного Совета СССР говорил о ненадлежащем надзоре или об отсутствии его вообще. Он прав и в другом: «… где нет надзора и контроля, там беззаконие, нарушение законности, вседозволенность всегда начинают давать плоды». Эти плоды — сотни исковерканных человеческих судеб.

На записку Гдляна и Иванова Генеральный прокурор СССР вскоре дал в ЦК объективный ответ, в целом правильно отражавший суть происходивших процессов, и о ней постепенно забыли. А. Рекунков не нашел оснований для наказания следователей, а те остались довольны тем, что попали на «глаза» Горбачеву.

Гдлян и Иванов среди следователей открыто бравировали своей связью с Ельциным. Дали ему кличку «Марксист». К кличкам в то время было удивительное пристрастие. Усманходжаева, например, закодировали под кличкой «Пантера», Яхьяева назвали «Коброй», а Чурбанова Ю. «Зятьком».

Первый пробный удар оппозиции с использованием следователей был сделан в начале работы XIX Всесоюзной партийной конференции. Многие, видимо, помнят публикацию в журнале «Огонек» под названием «Противостояние». Помнят, что в ней Гдлян и Иванов безапелляционно заявили о присутствии на конференции четырех делегатов-взяточников. Публикация вызвала широкий резонанс не только в стране, но и за рубежом. К ней мы вернемся чуть позже и рассмотрим детально обоснованность обвинений, выдвинутых Гдляном и Ивановым в отношении делегатов.

1988 год ознаменовался рядом событий, лихорадивших страну. Национальные противоречия в Закавказье впервые вылились в открытые кровавые столкновения. В этом же году продолжилось размежевание Ельцина с Политбюро ЦК и в целом с партией.

К концу 80-х годов стало очевидно, что КПСС перестает быть авангардной, направляющей силой общества. Произошел отрыв ее руководящих органов от самих партийных масс. В ряде мест партийная верхушка погрязла в меркантильности, шло ее нравственное и идейное разложение.

Ельцин и его окружение хорошо осознавали это, ибо сами являлись ярчайшими представителями партократии, во многом не избежавшими упомянутого разложения. Поэтому они ушли от нелегкой и долгой борьбы за очищение партийных рядов, а повели борьбу с партией в целом, с ее лидерами, не подверженными коррупции и стяжательству. Временный же отказ от привилегий, который был сделан, как пропагандистское шоу, будет с лихвой компенсирован после прихода Ельцина к государственной власти.

Противостояние носило острый характер. Это было и противостояние личностей. В первую очередь, Е. Лигачева и Б. Ельцина. Именно Е. Лигачева, а не безвольного и колеблющегося из стороны в сторону М. Горбачева. Е. Лигачев в последние годы играл в партии одну из ключевых ролей. С ним многие связывали честность и неподкупность, большую скромность и порядочность, преданность идее, трезвость ума и трезвый образ жизни. Сильным было и влияние Е. Лигачева на М. Горбачева. Оппозиция поняла, что именно Лигачев — главная фигура, главная сила противодействия. Поэтому и приняла решение концентрировать удары по Лигачеву. Но к этому тоже пришли не сразу, как не сразу оформился союз оппозиции Гдляна. Наоборот, материалы дела, воспоминания отдельных лиц свидетельствуют о попытках Гдляна и Иванова сначала собрать хороший компромат на Ельцина, А. Н. Яковлева, М. С. Горбачева и только позже в протоколах стала мелькать фамилия Е. Лигачева.

Вот что, например, рассказал Гани Мирзабаев, бывший председатель Бухарского облпотребсоюза. Он лично был знаком с М. С. Горбачевым, отдыхал вместе с ним в санатории «Красные камни», фотографировался с ним. В 1984 году, после ареста Г. Мирзабаева, эти фотографии Гдлян изымет при обыске. Заполучив их, он и Иванов в изоляторе стали требовать от Г. Мирзабаева показаний на Горбачева, что якобы Мирзабаев привозил тому ценные подарки, в том числе и каракулевые шкурки на шубу Раисе Максимовне.

«Я отрицал, потому, что действительно этого не было. На это Гдлян мне сказал, что они сумеют развязать мне язык. И действительно начали «развязывать».

Мирзабаев Г. утверждал, что к нему четырежды применяли физические пытки. «В общем, как хотелось, так и издевались. Все четыре раза присутствовал только Гдлян из следователей… Каждый раз я кричал, орал от боли очень громко, называл свою фамилию, просил о помощи. Гдлян сидел на стуле, вставал, ходил вокруг меня, постоянно курил и говорил: «Ну что, Гани Мирзабаевич, будете говорить или нет? Я вам говорю и даже требую от вас, дайте показания на Горбачева, иначе вы не выйдете, покончите жизнь самоубийством, живым отсюда не выйдете».

Далее Мирзабаев рассказал, что около месяца сидел в камере с арестованным Погосяном. «Он плакал и сказал мне, что он не выдержал всех издевательств и дал показания на М. Горбачева. Погосяна потом перевели в другую камеру. Дней через 12 стало известно, что он якобы покончил жизнь самоубийством, а кто говорил, что убили сокамерники».

На М. С. Горбачева вымогали показания и у других арестованных.

Любопытные показания дала содержавшаяся под стражей Р. Абдуллаева. Она рассказала, что Гдлян и Иванов постоянно хвастали о наличии у них материалов в отношении «кремлевской мафии»: «Они выстроили пирамиду от Узбекистана до Москвы. На одном из допросов Иванов заявил: «… Мы должны закончить эту пирамиду вашими людьми по идеологии, т. е. Яковлевым и Разумовским». Я это предложение не поддержала, заявив, что никогда не была у них в кабинете. Спустя какое-то время Иванов мне предложил давать показания на Ельцина, о том, что во время его пребывания в Узбекистане Ельцин получил в подарок или как взятку дорогой ковер стоимостью более четырех тысяч рублей. Я тогда сказала, что не знаю такого факта. Далее, когда Ельцин начал набирать очки в избирательной кампании, Гдлян и Иванов переориентировались и стали собирать показания на Лигачева, т. е., как я поняла, они разыграли «Ельцинскую козырную карту».

Да, Гдлян быстро уловил изменения в политической конъюнктуре, в расстановке сил в стране. Думается, были у него соображения и другого плана. Лигачев Е. задел национальные чувства армян своей позицией в Карабахском вопросе, после первых столкновений вокруг него. Мне они хорошо памятны, ибо в 1987–1989 годах постоянно выезжал в Закавказье, руководил следственными группами по расследованию массовых беспорядков, убийств и разжигания национальной розни. Для многих работников центрального аппарата прокуратуры СССР Закавказье стало «южным фронтом». Там гибли люди, в том числе следователи, оперативные работники, направленные из других регионов страны.

Я хорошо помню приезд Е. Лигачева в Азербайджан. Еще не было Сумгаита, но карабахский вопрос обсуждался на всех уровнях. Лигачев был направлен в Баку как представитель Политбюро, а А. Яковлев выехал одновременно с ним, но только в Армению. Помню выступление Лигачева и его высказывание о Карабахе, как о неотъемлемой территории Азербайджана. Армянские националисты не могли ему простить этого. Ответа долго ждать не пришлось. В Лигачева полетели «камни». Гдлян придал огласке и широкому тиражированию протокол допроса И. Усманходжаева, в котором говорилось о передаче взяток Лигачеву. Его фамилия упоминалась Гдляном и Ивановым во многих выступлениях перед избирателями вместе с другими фамилиями лиц, получавших взятки.

15 мая 1988 года Е. К. Лигачев обратился к Генеральному прокурору СССР со следующим заявлением.

«12 мая 1988 года по ленинградскому телевидению следователь прокуратуры СССР Иванов заявил, что в уголовном деле «замелькали новые члены Политбюро», при этом была названа моя фамилия. В связи с этим считаю необходимым сообщить следующее. Данное заявление является провокацией, злым вымыслом. Оно по меньшей мере бросает на меня тень подозрения в преступлении. И сделано это заявление, прежде всего, в карьеристских целях, а также для того, чтобы отвести от себя ответственность за обвинения, которые ему предъявлены в письмах граждан в связи со злоупотреблениями, допущенными при ведении следственных дел.

Хотелось обратить ваше внимание на следующее обстоятельство. Лживое сообщение идет в нарушение установленного порядка проведения следствия по уголовным делам.

Прошу рассмотреть, результаты опубликовать в печати».

Обращение Егора Кузьмича вполне обоснованное и справедливое. Но он не знал, что еще в 1986–1987 годах Гдлян пытался получить на него любой ценой показания о передаче ему, Лигачеву, взяток. При этом такие понятия, как истина, совесть и честь двумя следователями были давно забыты и отброшены.

Бывший первый секретарь Каракалпакского обкома партии К. Камалов пояснил: «… Гдлян и Иванов мне дали список лиц, от которых я якобы получал взятки, а также дали список лиц, которым я якобы давал взятки «наверх», т. е. вышестоящим руководителям. Сам я не назвал ни одной фамилии, ни одной суммы. Все называли Гдлян и Иванов. Они принудили признаться, что я храню ценности Рашидова, деньги в сумме 31 млн. руб. Я категорически отказался дать показания в отношении некоторых лиц, названных Гдляном и Ивановым. Они требовали от меня показаний на Лигачева, Капитонова, Долгих, Соломенцева, Теребилова, Рекункова, но я категорически отказался. Показаний в отношении М. С. Горбачева, Лукьянова они не требовали, давали понять, что они (Гдлян и Иванов) пользуются поддержкой первых лиц в государстве».

Под Лигачева Е. К. «разрабатывали» многих, но долго не могли получить желаемого результата. Гдлян и его следователи ездили по всем местам в Узбекистане, где побывал Лигачев. Допрашивали всех, кто с ним общался или просто постоял рядом. Не избежал этой участи и шестидесятилетний генерал милиции А. Мухаммадиев, бывший начальник УВД Самаркандского облисполкома, а затем заместитель министра внутренних дел Узбекистана. Гдлян продержит генерала под стражей 27 месяцев. Потом его полностью реабилитируют, признают невиновным. А. Мухаммадиев связывает свой арест с тем, что отказался давать ложные показания на «верха». Он рассказал: «Со мной стали работать Гдлян и Иванов. Они сразу мне сказали, что я им не нужен: «Ты не фигура, нам нужен Рашидов, другие руководители — МВД СССР, республики, руководители партии, правительства Союза и республики». Гдлян и Иванов говорили мне, чтобы я дал показания о передаче взятки Е. К. Лигачеву. Они мне рассказали, что когда он был в Самарканде, то ему руководители области дали, якобы, дипломат с деньгами и ценностями, а я, как начальник УВД и сопровождающий его, дал ему шахский золотошвейный халат. Я им доказал, что в период пребывания в Самарканде Лигачева меня не было, а поэтому не мог дать халат, да и такого халата у меня не было. Они требовали подтвердить передачу Лигачеву дипломата с деньгами и ценностями, что я, якобы, это видел. Я ответил Иванову и Гдляну, что раз я не был в Самарканде, то и не мог видеть Лигачева с дипломатом. Они меня оскорбляли, называли дураком, афганским душманом, упрямым ишаком, хромым Тимуром, сволочью, такое продолжалось на протяжении почти всего периода ведения Гдляном и Ивановым следствия».

Подобные показания дали и другие люди, арестованные по делам гдляновской группы.

До октября 1988 года, несмотря на все усилия собрать что-нибудь, компрометирующее Е. Лигачева, не удавалось. И только после ареста И. Усманходжаева надежда забрезжила. Гдлян детально изучил эту личность, его карьеру от простого паренька из кишлака до первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Он хорошо знал, что И. Усманходжаев личность слабая, подвергающаяся внушениям. Потом он рассчитывал на эффект резкой смены среды обитания — со свободы за решетку. Но у Гдляна появились свои непредвиденные сложности. Распоряжением Генерального прокурора А. Сухарева для работы с Усманходжаевым была создана другая следственная группа, а Гдляна отстранили от его допросов по ряду причин.

К концу 1988 года все настойчивее пробивались на свет факты нарушения законности им лично. В прокуратуру СССР, в другие высшие органы страны увеличился поток жалоб на действия группы, все больше высказывалось сомнений в ее объективности. К тому же Верховный суд СССР оправдал Кахраманова, бывшего заместителя министра внутренних дел Узбекистана. Он также возвратил на доследование материалы дела, связанные с обвинением X. Яхьяева.

В суде выявились крупные пробелы следствия, грубые процессуальные нарушения. Поэтому решение А. Сухарева имело под собой объективное и разумное основание.

Теперь о хронологии событий вокруг Усманходжаева.

19 октября 1988 он был арестован первым заместителем Генерального прокурора СССР А. Васильевым и сразу же допрошен заместителем начальника Главного следственного управления прокуратуры СССР В. Титовым, следователем КГБ СССР В. Рацем.

На первом допросе Усманходжаев отрицал получение и дачу кому-либо взяток. 20 октября проведен повторный допрос теми же лицами, но с участием начальника следственной части прокуратуры СССР Г. Каракозова. Результат тот же, однако Усманходжаев попросил время подумать по существу возникших в отношении его подозрений. Поздно вечером он написал заявление на имя А. Сухарева, в котором сообщил о получении взяток от нескольких лиц, перечислил их фамилии.

21 октября он был допрошен Каракозовым, Титовым, Рацем и следователем Н. Московцевой, полностью подтвердил содержание своего заявления.

На следующий день Усманходжаев не допрашивался, была суббота.

23 октября, в воскресенье, в следственный изолятор проникли Гдлян и Московцева. Сделать это не составляло большой сложности, ибо Гдлян находился в дружеских отношениях с начальником изолятора Пухаревым. К Гдляну привели на допрос Усманходжаева и тот дал показания о передаче взяток ответственным работникам ЦК КПСС: Капитонову — 100 тысяч рублей, Соломенцеву — 100 тысяч, Гришину — 30 тысяч, Романову — 25 тысяч, Могильниченко — 25 тысяч, Бессарабову — 10 тысяч, Ишкову—10 тысяч рублей. Кроме этого Усманходжаев заявил о передаче 50 тыс. рублей бывшему Генеральному прокурору СССР А. Рекункову и 20 тыс. — его заместителю О. Сороке. Он же дал обещание возвратить государству 4,5 млн. рублей, нажитых преступным путем.

В этот же день Усманходжаев написал с помощью Гдляна заявление, что он, якобы добровольно, до начала допроса сообщил о передаче взяток. Делалось это под внушением того, что добровольность в заявлении о передаче взяток согласно закону освобождает взяткодателя от ответственности. Конечно, в случае с Усманходжаевым ни о какой добровольности нельзя вести и речи. С ним просто совершили обманный трюк. Сейчас, когда хорошо знаешь гдляновскую «кухню» следствия, после прочтения протокола допроса Усманходжаева, естественно, возникает ощущение, что 23 октября Гдлян просто забыл фамилии других руководящих работников. Если бы он их вспомнил, то Усманходжаев обязательно сообщил, что и им передавал взятки, даже тем, которые умерли еще в 20-х годах. Добавлю также, что в протоколе допроса, в отличие от заявления, не указаны в числе взяточников Романов, Рекунков, Сорока. Но это уже детали. Гдляна они не беспокоили. Допрос длился с 11 часов 10 минут до 20 часов 15 минут. В протоколе полностью отсутствует какая-либо детализация о месте, времени, причинах передачи взяток.

То, что забыл Гдлян 23 октября, он компенсировал через два дня. Вместе с Каракозовым убедили Сухарева в необходимости работать с Усманходжаевым только им. При этом предъявили письмо Усманходжаева, в котором тот просил Генерального прокурора поручить ведение его дела лично Гдляну. Сухарев согласился, ибо не предвидел, чем это все обернется.

25 октября в показаниях, данных на допросе у Гдляна, впервые появится Лигачев, которому, якобы, Усманходжаев передал две взятки по 30 тысяч рублей каждая. Кроме него он сообщил о передаче по 50 тысяч Ю. Н. Чурбанову и Н. Щелокову, 40 тысяч — бывшему председателю Верховного суда СССР В. Теребилову, 15 тысяч — бывшему прокурору Узбекистана А. Бутурлину.

Допрос длился с 19 часов 10 минут до 21 час. 40 мин. Это время проставлено в протоколе, к которому опять же приложено заявление Усманходжаева с добровольным сообщением о переданных взятках.

На последующих допросах будут названы еще новые фамилии лиц, якобы получавших взятки, их в списке уже насчитывалось несколько десятков.

26 октября на допросе у А. Д. Васильева, проведенном с участием Гдляна и Н. Московцевой, Усманходжаев подтвердил, что одну взятку он передал Лигачеву в Ташкенте в июне 1984 года во время работы XVI Пленума ЦК КП Узбекистана. Вторую передал в ноябре того же года в Москве в связи с приездом, связанным с подготовкой к празднованию 60-летия УзССР. В обоих случаях деньги вручались в дипломатах. Кроме этих показаний Гдлян не располагал еще чем-либо, что могло хоть как-то бросить тень подозрения на Лигачева.

Однако уже 1 ноября 1988 года на допросе с применением видео-звукозаписи Усманходжаев полностью и категорически отказался, что он передал взятку Е. Лигачеву, заявил, что он его оговорил: денег Лигачеву, как и других ценностей, никогда не передавал. Данный допрос вели те же лица, что и 26 октября.

Чтобы лучше ориентироваться в суммах и лицах, в восприятии достоверности показаний Усманходжаева, я забегу вперед и нарушу хронологию. Усманходжаева можно назвать преступником, коли 27 декабря 1989 года Верховный суд СССР вынес в отношении его обвинительный приговор, но только в получении трех взяток в размере 50 тыс. рублей от бывшего первого секретаря Хорезмского обкома партии М. X. Худайбергенова, также осужденного к длительному сроку лишения свободы. Все остальные обвинения лопнули, как дутый мыльный пузырь или еще на следствии, или в суде. Замечу также, что на момент рассмотрения дела Верховный суд СССР возглавлял его новый председатель Е. А. Смоленцев.

Знакомясь со списками лиц, названных Усманходжаевым в качестве взяткополучателей, мне бросилась в глаза одна особенность. В списке указано много тех, с кем Гдлян когда-либо конфликтовал, кто переходил ему дорогу, пытался как-то пресечь беззаконие, творившееся в его группе, пытался объективно выяснить события, происходящие в Узбекистане. Возьмем, к примеру, бывшего прокурора УзССР А. Бутурлина, он первый во всеуслышание заявил о безобразиях Гдляна, первый доложил Генеральному прокурору СССР, что так нельзя вести следствие, как ведет его Гдлян.

На В. Теребилова Гдлян стал собирать компромат после того, как Верховный суд страны вполне обоснованно и правомерно оправдал Т. Кахраманова, возвратил на доследование материалы дела в отношении X. Яхьяева. М. Соломенцев, Могильниченко имели непосредственное отношение к проверке в разное время заявлений и жалоб о произволе гдляновской группы. Лигачева надо было облить грязью по ряду причин, о которых я уже упоминал ранее.

С Усманходжаевым Гдлян использовал хорошо отработанную тактику шантажа и давления. Исходил он в ней из выведенных им же постулатов: «В Узбекистане все брали взятки, а если брали, то обязательно передавали «наверх». Поэтому, когда на гдляновский крючок попадался действительный взяточник, то из него выжимали все. На объективную, действительную правду нанизывали столько лжи, что правда зачастую переставала быть таковой. Подследственному упорно и методично, играя на его эмоциях, прибегая к психологическому давлению, предлагали приписать всего лишь «нолик». Делали это изощренно и зачастую весьма искусно. Просили, угрожали, требовали, например, к взятке в тысячу рублей приписать еще один «О» и сделать из тысячи уже 10 тысяч. К одной взятке тоже добавить «0» и сделать десять взяток, а кому — фамилии всегда находили, подсказывали, иногда предлагали сразу список. Убеждали, что мол разницы нет — одна взятка или пять, десять. Будешь сговорчив, то и за десять получишь столько, сколько за одну, или вовсе освободим от ответственности. Не скажешь — подведем под расстрел, «намажем лоб зеленкой» — любимое выражение Иванова. Будешь молчать — арестуем жену, детей, других родственников. И задерживали, арестовывали, калечили десятки, сотни людских душ и судеб.

Усманходжаева, выражаясь жаргоном гдляновской группы, «прессовали» плотно, «зацепили» на простой вещи. Ему внушили: «Ты первый секретарь ЦК КП республики, занимал ответственную должность, и одной взятки хватит, чтобы расстрелять, слишком большая от нее опасность для общества. Хочешь жить — у тебя единственное спасение, единственный зонтик, за который ты можешь ухватиться. Дай показания на «верха», покажи, что они тебя затащили в «болото». Ты не хотел, а они принудили давать взятки. Скажешь — ты уже будешь не первым, не главным в пирамиде, ты будешь более мелкой сошкой. Так что хватайся за спасительный зонтик, и ты уйдешь от большого наказания».

Иными словами, гдляновский принцип коротко можно выразить так: «Топи других, честных и нечестных, глядишь, по их трупам сам выберешься». И надо сказать, эта методика «доказывания» зачастую срабатывала, приносила свои губительные плоды.

К сожалению, многие, как в то время, так и сейчас, не могут и не хотят понять всей ее опасности. Рассуждают весьма наивно: «Подумаешь, грубо допросили, может быть, и угрожали, может незаконно содержали под стражей, но зато миллионы вернули государству. Без ошибок не бывает».

Нет, не мелочи это и не ошибки, это процессуальный бандитизм, а сами Гдлян, Иванов и некоторые из близкого их окружения — «юридические убийцы». Они фальсифицировали доказательства о совершении, якобы, людьми таких преступлений, за которые суд, не разобравшись, мог вынести смертный приговор. Вот в чем опасность, на первый взгляд, не так уж страшных прегрешений. Но из них выстраивалась цепочка к человеческой трагедии в виде длительного лишения свободы, а возможно и потери жизни. Не понять этого, значит не понять и причин нашей принципиальной непримиримости с Гдляном.

Несмотря на то, что Усманходжаев отказался от заявления о передаче взятки Лигачеву, по данному факту провели расследование. Допросы по указанию А. Я. Сухарева проводили в основном его заместители и старшие помощники. Лигачева допросил заместитель генерального прокурора В. И. Кравцев. Опрашиваемый дал на все поставленные вопросы весьма ясные и лаконичные отрицательные ответы. По поводу заявления Усманходжаева о передаче взятки он сообщил: «Я считаю заявление Усманходжаева о передаче мне денег в сумме 60 тыс. рублей явной клеветой и оговором. Ничего этого, как я уже говорил, не было и нет. С какой целью и почему Усманходжаев оговаривает меня, точно сказать не могу. Человек он слабохарактерный, легко поддающийся внушению. Считаю, что о причинах оговора меня должно ответить следствие».

О них уже говорилось. Хочу добавить, что Егор Кузьмич дал абсолютно точную характеристику личностным качествам Усманходжаева. Она во многом перекликается с оценками, данными другими лицами, хорошо его знавшими. Например, бывший секретарь ЦК КП Узбекистана Р. Абдуллаева на одном из допросов сказала: «Усманходжаев властолюбив, труслив, бесхребетный и беспринципный человек. Он сегодня говорит одно, завтра другое».

В конце июня 1984 года в Ташкенте состоялся пленум ЦК КП Узбекистана. В его работе принял участие Е. К. Лигачев, другие работники аппарата ЦК КПСС. Нами они были установлены и допрошены. Днем и ночью с Лигачевым в Узбекистане находился начальник его охраны В. Малышев. Он присутствовал на всех встречах с руководителями республики. Эти встречи носили протокольный характер. Были встречи с трудящимися в Бухаре, Самарканде.

Малышев, длительное время знавший Лигачева, назвал его честным, порядочным человеком, ярым противником сувенирщины. Со всей ответственностью заявил, что никогда не видел и не слышал от других сотрудников из числа охраны о том, что Егор Кузьмич принимал от кого-либо подношения в виде подарков и тем более денег.

Заявление Гдляна и Иванова о передаче взятки Лигачеву во время работы XVI пленума ЦК КП Узбекистана расценил как грубую ложь.

Несостоятельными и лживыми назвал заявления следователей о передаче взяток Лигачеву его помощник В. Легостаев. Во время работы XVI пленума и после него он постоянно находился с Лигачевым. Отверг какую-либо передачу дипломата Егору Кузьмичу. Тот всегда был и остался противником любого рода подношений и сувениров.

Полностью отвергли передачу взятки Лигачеву и другие лица, в частности комендант А. Михайлов, сопровождавший Егора Кузьмича в поездках врач А. Таранов и другие лица. Показания Усманходжаева и утверждения двух следователей явно зависали в воздухе, не имели под собой никакой основы.

В работе XVI Пленума Лигачев действительно принимал участие и выступил на нем с большим докладом, в котором высказал свое отношение к положению дел в республике.

В марте 1988 года я, Каракозов, Гдлян и следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР В. Е. Свидерский неожиданно были вызваны к А. Рекункову. Но не в служебный кабинет, а в санаторий «Барвиха», где он находился на лечении. Беседа длилась около часа. Рекунков дал указание подготовить развернутую информацию о событиях в Узбекистане, вскрыть причины глубоких деформаций.

Информация писалась трудно. Это было связано с тем, что через суды в основном уже прошли многочисленные дела о приписках хлопка. Материалы же Гдляна, Свидерского в основном касались еще расследуемых дел. Поэтому ряд выводов, сделанных в информации, носил некатегоричный характер, а некоторые оказались ошибочными.

На стол Рекункова было положено несколько вариантов и только последний, третий им был подписан. В информации перечислялось много фамилий, но ни разу не были упомянуты фамилии Раджабова и Джаббарова. Только в августе — сентябре 1988 года в отношении указанных лиц Генеральный прокурор СССР войдет с ходатайством в Президиум Верховного Совета СССР о получении на них, народных депутатов СССР, согласия на привлечение к уголовной ответственности. К сожалению, прокуратура еще по инерции продолжала руководствоваться материалами гдляновского расследования. В глубь же самого процесса доказывания, сбора улик пока еще никто не вникал. Да и Президиум Верховного Совета СССР отнесся формально к рассмотрению ходатайства прокуратуры. Я об этом постоянно вспоминал, наблюдая в зале союзного парламента в апреле 1990 года процедуру обсуждения вопроса о даче согласия на привлечение к судебной ответственности Гдляна и Иванова. Тогда, в 1988 году, истинные жертвы произвола и беззакония остались незащищенными. Когда же настало время отвечать палачам, то их под сияющие улыбки и демократические улюлюкания увели от суда.

Джаббарова Исмаила арестуют 19 октября 1988 года. Ему предъявят обвинение в неоднократном получении взяток от директора Кызылтепинского хлопкоочистительного завода Навоийской области Усманова, от директора Бухарского холодильника Узмясомолторга Ахмедова и работника Бухарского обкома партии Хакимова. Но дорога в тюрьму, как утверждает Джаббаров, для него началась гораздо раньше, когда у него, первого секретаря Бухарского обкома партии, состоялись первые встречи, конфликты с Гдляном.

Став во главе областной партийной организации, Джаббаров много сделал для ее укрепления, оздоровления обстановки в области, для очищения партийных рядов от случайных, скомпрометировавших себя людей. Об этом мы узнаем не только из официальных документов, характеристик на Джаббарова. Об этом скажут многие рядовые коммунисты, вставшие на защиту своего лидера. Казалось бы, цели Джаббарова должны были совпасть с устремлениями Гдляна, его группы, которые свою эпопею в Узбекистане начали с Бухарской области. Гдлян ведь тоже постоянно утверждал, что всю жизнь боролся с партийной и иной мафией, с казнокрадами и жуликами. Но тандема не получилось. Если первый секретарь не на словах, а на деле наводил порядок, то Гдлян постоянно ловчил и конъюнктурил, создавал видимость борьбы с мафией. После ареста группы руководящих работников Управления внутренних дел и торговли области, Гдлян, приняв дело к своему производству, стал собирать на них доказательства. Работали он и его следователи по простой схеме: вызывали заведующих магазинами, отделами и допрашивали их, требуя дать показания о передаче взяток арестованным. Многие признавались, говорили, что за счет обмана покупателей, хищений скапливали у себя деньги, часть передавали руководителям торговых ведомств г. Бухары и области. Суммы взяток исчислялись от нескольких десятков до нескольких сотен тысяч рублей. Например, Кориева и Саттарова назвали сумму 222 тысячи рублей, Арипов — 114 тысяч руб., Касымов — 150 тысяч рублей.

Все взяткодатели освобождались Ивановым от ответственности, в связи с тем, что они якобы добровольно сообщили о передаче взяток. Такое основание предусмотрено законом, но суть в том, что Гдлян и Иванов обходили закон. Никакой добровольности у заявителей не было, их неоднократно вызывали на допросы, долго «кололи» и только после этого появлялись «добровольные» заявления. Но об этом мы поговорим чуть позже.

Гдлян с Ивановым не только освобождали их от уголовной ответственности, но и просили, требовали оставить их на работе, в партии. Дело все в том, что Гдляну нужны были свидетели: плохие или хорошие, добросовестные или лживые, лишь бы они давали нужные показания. Людей уговаривали, им угрожали, им обещали сделать все, чтобы никаких нежелательных последствий для них после дачи показаний не наступило. Так действовали и думали Гдлян и Иванов. Но совершенно иначе рассуждал Джаббаров. Его твердая и принципиальная позиция заключалась в следующем: люди могут быть освобождены от уголовной ответственности, но они, если совершили преступление, допустили обман, хищение, взяточничество, не могут оставаться в партии, не могут работать в торговле, в органах внутренних дел, на руководящих должностях. Позиция весьма четкая и абсолютно верная. Придерживаясь этого, Джаббаров дал указание о партийном расследовании, об очищении партийных организаций от нечестных людей. Начались обоснованные исключения из партии, увольнения с работы. Гдлян не на шутку встревожился: он мог потерять свидетелей, всю систему доказательств, которую и кое-как слепили, удерживая на подпорках.

О позиции обкома и его первого секретаря доложили в Москву, маховик закрутился. В конце 1987 года следователи позвонили Джаббарову, пригласили на допрос в г. Навои. Звонили раза 3–4, не объясняя, по каким вопросам будет проводиться допрос. Однако они не проявили настойчивости, да и сам допрос не так уж, видимо, был нужен. Скорее всего звонкам придавали психологическое значение, пытались напомнить или остановить от очищения партийных рядов.

В начале 1988 года позвонили из ЦК КП Узбекистана и от имени второго секретаря ЦК Анищева также высказали недовольство принимаемыми мерами.

Затем последовала статья в газете «Правда» «Кобры над золотом», в которой критиковалась позиция Бухарского обкома партии, якобы занимающегося преследованием свидетелей по гдляновским уголовным делам.

Бюро обкома обсудило статью, высказало свое принципиальное несогласие с ней. По результатам обсуждения направили в «Правду» письмо с возражениями и объяснениями истинного положения, просили опубликовать. Однако письмо переправили в прокуратуру, фактически тому же Гдляну.

Чтобы не быть голословным об истинных причинах конфликта, приведу выдержку из письма Борова И., следователя гдляновской группы, в Бухарский обком партии. Письмо направлено 29 марта 1989 года, после ареста Джаббарова, в расчете на то, что обком уже не будет сопротивляться. Следователь писал: «Прокуратурой Союза ССР расследовалось уголовное дело в отношении бывшего директора Бухарского горпромторга Кудратова Шоди, обвинявшегося во взяточничестве и других преступлениях… По названному делу в качестве свидетелей проходили работники данного горпромторга. После вынесения приговора многие из них были отстранены от занимаемых должностей по формальным основаниям со ссылкой на якобы имеющееся решение бюро Бухарского обкома партии. Прошу проверить данный факт и оказать содействие в предоставлении работы по специальности следующим гражданам: Арифову, Касымову, Саттаровой, Корневой…» Всего в письме указаны фамилии 23 лиц. Все они являлись взяткодателями, а какие суммы денег передали, мы уже называли.

Отношения между Джаббаровым и Гдляном постепенно накалялись. Последний не терпел возражений и со своими противниками не церемонился. Как он расправлялся с неугодными для себя нам подробно рассказал в свое время Н. Турапов.

Джаббаров тоже встал на дороге Гдляна, и его решили убрать. В обстановке вседозволенности и попустительства, создания культа всемогущественности Гдляна, которому предрекали пост Генерального прокурора СССР уже на первом съезде народных депутатов СССР, расправиться с Джаббаровым труда не представляло. «Начиная с мая 1986 года Гдлян и Иванов, — говорил Джаббаров, — начали собирать на меня материалы негативного характера. Члены следственной группы посещали в местах лишения свободы осужденных из Бухарской и Навоийской областей (Джаббаров длительное время работал в Навои. — В. И.), чтобы они дали на меня показания о даче взяток. Например, Н. Хикматова — бывшего первого секретаря Кызылтепинского райкома партии просили, убеждали, шантажировали и запугивали, чтобы он дал показания на меня о даче взятки. Иванов цинично заявил: «Если ты даже не давал взятку Джаббарову, то все равно напиши, что давал…».

Джаббарова действительно «изобличали» лица, арестованные или осужденные за тяжкие преступления. Получить от них любые показания для Гдляна и его команды не составляло большого труда. Люди были уже сломлены длительным содержанием под стражей, грубым обращением, физическими и психическими издевательствами. Им уже было все равно, что говорить. Следователи просили показать на кого-то — и они «показывали». Иногда для них оговор казался спасительной соломинкой, уцепившись за которую они пытались выкарабкаться на свободу.

Под угрозой расстрела оговорил Джаббарова бывший первый секретарь Гиждуванского райкома партии С. Рахимов, бывший начальник УВД Навоийского облисполкома Хаитов, просидевший под стражей более трех лет, а потом полностью оправданный судом, бывший председатель колхоза «Халкабад» Гиждуванского района Урунов и другие.

Однако и сам Джаббаров оговорил себя в совершении того, чего никогда не совершал. Он вспоминает: «С первых дней пребывания в изоляторе я словно находился в кошмарном сне, тюремные условия содержания, отрыв от семьи, позор — все это повлияло на меня. Я не помню, когда пришел в себя… Через неделю приехал Каракозов, он сказал, что Гдлян и Иванов не смогли встретиться со мной в силу наших прежних отношений и поэтому он будет допрашивать сам. «Запомни, — сказал он, — что ты отсюда не освободишься, ты конченый человек, можешь избежать исключительной меры наказания и получишь меньший срок лишения свободы лишь при условии, что станешь по одну сторону баррикады со следствием и признаешь предъявленные обвинения.

Одновременно подумай о семье и родственниках. Все может случиться…»

Эти показания Джаббаров давал, находясь в изоляторе и не имея контактов с другими арестованными. Но как они похожи с показаниями иных репрессированных лиц.

Джаббарову не хуже чем кому-либо были известны семейные аресты в Бухаре. Он хорошо знал, как вдруг ночью людей увозили куда-то и вновь они возвращались домой через месяцы, годы, а то и вовсе не возвращались. Как не вернулся Мирзабаев Махмуд, вызванный на допрос к Гдляну, а через сутки его труп обнаружили около здания, где размещалась следственная группа.

На первом же допросе Гдлян напомнил об этом: «Ты нас знаешь по Бухаре, с нами нельзя шутить. Защищать тебя никто не будет, все боятся за себя». В конце разговора он сказал: «Так как ты недавно работаешь в должности, поэтому установим тебе задание на 40 человек, у кого брал взятки на общую сумму в 300 тысяч рублей». Тут же протянул чистый лист бумаги и велел писать фамилии взяткодателей…»

Джаббарову угрожали арестами жены, детей, шантажировали, грозили подвести под расстрел, опозорить перед всем миром. Следователь Ревеко постоянно твердил: «Если добровольно не сдашь миллион рублей, то мы арестуем несколько руководителей области, на допросах «выбьем» у них деньги, они дадут показания, что эти деньги и ценности твои, это мы умеем, ты в этом можешь не сомневаться».

Добавлю, что сомневаться не приходилось, особенно после того, как они продемонстрировали фальшивки с ценностями, изъятыми у Худайбергенова Атауллы. «Ты пойми, — не унимался Ревеко, — что пресса, прокурор, суд — все в наших руках. Все зависят от нас». Постоянно твердили, что теперь Гдлян — свой народный депутат. Он вхож в ЦК КПСС и давно не подчиняется Генеральному прокурору.

Джаббарова «сломали». В себя он придет через год и будет убедительно и объективно опровергать выдвинутые против себя же самого обвинения. Эпизоды взяточничества разваливались, как карточные домики, а их Гдлян настроил около сотни. Столько же Джаббаров оговорил и людей. А в общем-то оговаривали друг друга одновременно. Оговор и явился основным «доказательством», кроме него ничего не подтверждало объективно дачу или получение взяток. Не было установлено самих действий, совершенных Джаббаровым за деньги в интересах дающего. Если Гдлян «определил» ему получение взяток на сумму свыше 400 тысяч рублей, то они действительно оказались мифическими. При неоднократных обысках у Джаббарова изъяли 515 рублей, ювелирных изделий на две тысячи рублей, на 100 рублей облигаций и арестовано имущества чуть больше чем на 4 тысячи рублей. Вот и все богатство «махрового» взяточника.

Дело Джаббарова подлежало прекращению на стадии предварительного следствия. Однако в прокуратуре Союза решили, что пусть лучше, как в случае с Р. Абдуллаевой, окончательное решение примет суд. Уж слишком были остервенелыми обвинения в адрес прокуратуры в развале гдляновских дел, в защите мафии.

Дело слушалось в Ташкентском городском суде. Государственное обвинение поддерживал старший прокурор одного из отделов прокуратуры Союза ССР А. С. Арбузов. После проведения судебного слушания он убедился в нелепости представленных доказательств и отказался от обвинения.

6 марта 1990 года суд вынес оправдательный приговор и освободил Джаббарова из-под стражи в зале заседания. Одновременно с приговором суд вынес частное определение в адрес Генерального прокурора СССР и отметил, что все обвинения, все факты получения и дачи взяток в ходе следствия были сфабрикованы, допущен явный произвол в отношении невиновного лица. Суд потребовал от Генерального прокурора обязательного расследования беззакония, совершенного Гдляном и Ивановым и некоторыми другими следователями. Так через год и четыре месяца содержания Джаббарова под стражей закончится долгий путь к истине. Путь издевательств, клеветы и публичных оскорблений.

Раджабов Назир Раджабович проведет под стражей чуть меньше, чем Джаббаров — 9 месяцев. Их арестовали в один день, 19 октября 1988 года. Раджабова выпустят на свободу 19 июля следующего года, во время следствия, которое закончится вынесением постановления о прекращении дела за отсутствием события преступления.

Конечно, девять месяцев необоснованного нахождения под стражей — это не полтора и не три года. Но для честного, невиновного человека даже один день, даже один час — глубокая трагедия.

За девять месяцев тюрьмы Раджабов пережил мучений столько, сколько не перенес за всю предшествующую жизнь. Родился он в 1939 году, окончил десятилетку, потом учеба в политехническом институте, работа инженером-конструктором на одном из заводов Казахстана, затем возвращение в родные края, в Узбекистан. Он совершил головокружительную карьеру. В 36 лет Раджабов уже секретарь Бухарского обкома партии, а в 39 — заведующий отделом строительства и городского хозяйства ЦК КП Узбекистана. В нем отметили острый ум, большую эрудицию и блестящие организаторские способности. Он лауреат государственных премий СССР и Узбекистана. Раджабову пророчили большое будущее. Сам он, видимо, меньше всего думал об этом. Добросовестно трудился там, куда его посылали. Работал министром сельского строительства, четыре года первым секретарем Наманганского обкома партии, а с 1987 года и на момент привлечения к уголовной ответственности — первый секретарь Самаркандского обкома.

Почему Гдлян выбрал своей очередной жертвой именно Раджабова? Думаю, что здесь заложено несколько причин. Во-первых, — это служебный путь Раджабова. Гдлян рассчитывал, что тот обладает огромной информацией и если начать его «отрабатывать», то он выведет на очень могущественных фигур, как в Ташкенте, так и в Москве.

Во-вторых, Гдлян просто не мог переносить превосходства других людей над собой, превосходства в уме, таланте, в служебной карьере. Если же такие люди встречались на его пути, то он непременно входил с ними в конфликт. Все, что могло затмить Гдляна, для него было неприемлемо, нетерпимо и им отвергалось. Формы отвержения могли быть разными.

В-третьих, Гдлян с остервенением работал против Раджабова и потому, что весьма скоропалительно и принародно им был выдан вексель о делегатах-взяточниках на XIX партийной конференции. Хотя на тот период он не обладал вескими фактами. Я не говорю о доказательствах, а только о фактах.

Все это вместе взятое и предопределило грубое, вероломное вмешательство в жизнь Раджабова. По нему словно дорожным катком проехала гдляновская машина следствия. Нет необходимости останавливаться на всех обстоятельствах его дела. Упомяну лишь некоторые.