Россия при оккупационном режиме

Россия при оккупационном режиме

Тема оккупационности режима, сложившегося в Российской Федерации при ее создании как отдельного государства в 1991 году, одна из самых популярных среди патриотов.

Это, разумеется, неслучайно, так как ряд характеристик, традиционно входящих в понятие оккупационного режима, в Российской Федерации не просто имеют место, но и, так сказать, «вопиют к небесам». Прежде всего, это:

— низкая средняя продолжительность жизни;

— крайне высокое отношение уровня доходов первой децили населения к десятой и вообще искусственно созданная и поддерживаемая сверху массовая бедность, сверхкрупное воровство приближенных к власти «бизнесменов» и осуществленная Ельциным раздача значительной доли общенационального достояния группе его знакомых;

— высокая доля этнически нерусских на вершине власти, и особенно среди самых богатых и в эфирных и бумажных СМИ;

— ликвидация неподконтрольных «исполнительной власти» органов представительной власти, начавшаяся с прямого вооруженного переворота, совершенного Ельциным в 1993 году.

К этим самым очевидным характеристикам добавляются и менее непосредственные, но не менее существенные черты:

— прогрессирующая ликвидация социальных гарантий, имевшихся у населения до 1991 года;

— массовое и практически мгновенное уничтожение градообразующих предприятий;

— многократное снижение уровня производства в большом количестве отраслей хозяйства и вообще деградация структуры хозяйства;

— высокая безработица, сопровождающаяся (и потому частично скрытая) вынужденным массовым деклассированием, то есть переходом наемных работников из сферы умственного труда в сферу розничной торговли;

— крайне низкие государственные капиталовложения в поддержание хозяйственной инфраструктуры, в образование, науку и здравоохранение;

— низкий уровень финансирования вооруженных сил.

В результате всего этого причиненного населению «государственного» вреда сильнее всего пострадали русские, которые в среднем стали жить вдвое беднее и на пять лет меньше (последнее относится к мужчинам, но и русские женщины стали умирать в более раннем возрасте, чем прежде). Были существенно подорваны ресурсы и источники цивилизации и культуры, уменьшилась обороноспособность страны.

Таким образом, государственную политику последних пятнадцати лет следует признать, пожалуй, невиданной до того в писаной истории формой «мягкого» геноцида.

* * *

Почему же стал возможен этот русоцид?

Понятно, что на такие вопросы всегда нужно давать трехчленный ответ:

во-первых, козни врагов;

во-вторых, собственные слабости и ошибки;

в-третьих, неблагоприятный «расклад».

В патриотической публицистике основной упор делают на первый пункт, то есть разоблачают врагов, причем главным образом внутренних. Эти внутренние враги состоят на службе внешних врагов и одновременно занимают ключевые посты во власти Российской Федерации, у них имеется подкармливаемая широкая сеть сочувствующих, возможности пропаганды и т. д. и т. п.

Я не собираюсь здесь спорить с подобными объяснениями, тем более что в значительной мере и сам с ними согласен.

Так, неоднократно указывалось, что Запад больше всего боялся русского народа, занимающего огромную территорию с громадными природными ресурсами и выдвинувшего (с различными вариациями) стратегию жизни, которая больше всего беспокоила Запад как минимум последние две сотни лет. Указывалось также, что отталкивание от России достигало у Запада степени этнической чуждости и культурной враждебности, чем бы это ни было вызвано: реальной ли биологической основой или же жестким политическим выбором.

Еще одна компонента «расклада» состоит в том, что как раз несколько десятилетий назад наши враги придумали систему мер, которые «международные» (а на самом деле американские) экономические и финансовые организации могли навязывать всем странам, которые требовалось еще сильнее закабалить. Эти меры ненасильственны, но весьма разрушительны. Они оказались у наших врагов под рукой очень «ко времени». Надо, впрочем, отметить, что применены они были не только к России и постсоветским странам, но и к Латинской Америке, восточноевропейским странам и некоторым азиатским странам. О вреде этого рода в патриотической прессе говорилось достаточно много.

В политической сфере параллель этому образует впервые опубликованная на Западе методика «оранжевых» революций. В России она не сумела остаться ненасильственной, хотя применяла ее власть по отношению к оппозиции, а не наоборот, и привела в конце концов к вооруженному перевороту 1993 года. А в Ерузии и на Украине защищающиеся стороны твердости не проявили и все прошло как бы «ненасильственно». Об оранжевой методике писалось достаточно много. На Западе и у нас указывалось, что первые ее опыты были осуществлены, как минимум, полвека назад в Латинской Америке и Иране, а затем она была применена к Филиппинам. Я же полагаю, что и Февральская революция 1917 года в России уже содержала значительную оранжевую компоненту.

Положение народа в современной России усугубляется еще и ненасильственностью оккупации. Нецельный человек, то есть принадлежащий к «болоту» или имеющий часть «болотных» качеств, легко способен убедить сам себя, особенно «призвав на помощь» официальную пропаганду, что ничего страшного не происходит, что разговоры об оккупации сильно преувеличены, что многие похожие процессы идут не только в Российской Федерации, но и во многих других странах, включая даже те, что принадлежат к капиталистическому «центру».

Такой человек постарается запретить себе переворачивать тезис и замечать, что как раз эта аналогичность процессов, наоборот, говорит о том, что «тьма сгущается» и оккупационное правление проникает в сам капиталистический центр, угрожая, в конце концов, образовать «железную пяту».