Понять Путина
Понять Путина
Процесс еще не закончен…
(Из интервью Г. Киссинджера агентству НВО)
— Каково ваше видение путинской России? Многие иностранные наблюдатели обеспокоены нынешними внутренними тенденциями в России, прежде всего атаками на СМИ, избирательными ударами по «нелояльным» Кремлю олигархам…
— Я знаю Россию с 60-х годов. Мне даже сложно сосчитать, сколько раз я с того времени бывал в Москве. Для меня перемены, происходящие сейчас в России, на самом деле огромны и поразительны. Они имеют чрезвычайно огромное политическое значение. Конечно, процесс еще не закончен, и сделать предстоит гораздо больше, чем уже сделано. Но в целом по отношению к путинской России я настроен весьма позитивно.
2003 г.
Путин вынужден учитывать склонность русских к великодержавию
(Из интервью Г. Киссинджера для издания «Die Welt», Германия)
Генри Киссинджер (Henry Kissinger): Какова обстановка в Германии?
DIE WELT: Мы, собственно, хотели спросить об этом вас.
Генри Киссинджер: У меня такое впечатление, будто дает всходы новый национализм, правда, иной, чем прежде. Раньше немцы думали, что они самые лучшие воины в мире. Сегодня — хотят быть лучшими в мире пацифистами, превосходить других в нравственности, особенно американцев.
DIE WELT: Германия считается в Европе больным человеком. Насколько больна страна?
Генри Киссинджер: Германия доказала свою жизнеспособность тем, что возродилась после разрушений Второй мировой войны, однако у нее есть по некоторым причинам проблемы с идентификацией. Во-первых, Германия как национальное государство появилось очень поздно, потом были проиграны две мировые войны, немцам пришлось начинать все сначала. Во-вторых, воссоединение Германии стало большей психологической проблемой, чем ожидалось.
DIE WELT: Большая коалиция и канцлер демонстрируют, что желанием проводить реформы не отличаются и политики. Они предпочитают повышать налоги.
Генри Киссинджер: У меня нет сомнений, что госпожа Меркель (Merkel) после убедительной победы на выборах добилась и поддержки реформ. Нет причин сомневаться, что она в этом вопросе изменила мнение.
DIE WELT: Вы знали многих государственных деятелей. Какой вы находите Ангелу Меркель?
Генри Киссинджер: Я знаю Ангелу Меркель с середины девяностых годов. Она не случайно смогла из простого ассистента в институте физики стать генеральным секретарем крупной партии, а потом бороться за высший государственный пост. Один американский тренер по бейсболу однажды сказал: «Везение — это то, что остается после расчета» («Luck is the residue of design»). Эти слова наверняка уместны и в данном случае.
DIE WELT: Политические фигуры всегда являются также симптомом времени. Что олицетворяет Меркель?
Генри Киссинджер: Мы, быть может, являемся свидетелями ситуации, когда историческая необходимость рождает лидера, которого на его пути наверх систематически недооценивали, и теперь, заняв свой пост, он неожиданно становится прекрасным отражением момента, когда речь идет о том, чтобы убедительно и профессионально преодолеть ряд кризисов.
DIE WELT: Почему?
Генри Киссинджер: Ее отказ управлять с помощью харизмы, ее стремление видеть суть вещей, возможно, единственный путь решения проблем страны. Чисто тактические маневры в нынешнем положении завели бы в тупик.
DIE WELT: Что вы думаете о президенте России Путине?
Генри Киссинджер: У немцев всегда было очень противоречивое отношение к России. Была надменность, но была и симпатия. Существовало мнение, что когда российско-германские отношения складываются хорошо, хорошо обеим странам. Когда страны воюют, плохо обеим из них. Шредер, наверное, испытывал настоящую сентиментальную симпатию к России, что обычно для него не характерно. Запад ждет от Путина, что он возьмет за образец западные институты и будет управлять страной, пользуясь западными стандартами. Но у России огромная психологическая травма. Была проиграна не только коммунистическая революция, лишившая страну также 300-летней истории. Русские, как страна, находятся сегодня на этапе, который они уже переживали во времена Петра Великого.
С другой стороны, российское государство никогда не отличалось своими внутренними достижениями, свое «я» оно черпало из имперских амбиций и успехов. Эту империю русские потеряли, и Путин должен править государством, в котором определение господства постоянно имело тенденцию к крайности. Я, конечно, поддерживаю не все проявления путинского правления, но на Западе существует слишком большая самоуверенность, что касается оценки российского президента.
DIE WELT: Вы испытываете симпатии к Путину?
Генри Киссинджер: Надо видеть, что некоторые из его действий объясняются традиционной российской склонностью к великодержавию. Путин, возможно, будет говорить, что сначала должен восстановить авторитет президентского поста, прежде чем заняться тонкостями российской политики.
DIE WELT: Как далеко может заходить Германия в своей политике в отношении России, чтобы не раздражать американцев?
Генри Киссинджер: Мы должны подойти к той черте, когда подобные вопросы возникать больше не будут. Нам нужна дискуссия о том, какими мы представляем себе отношения с Россией на ближайшие десять лет. Соединенные Штаты не могут определить несколько абстрактных пунктов, чтобы им следовали все. Германия и Соединенные Штаты должны прийти к единому пониманию российской дилеммы с учетом реального исторического опыта. Разумеется, в свете этого понимания нельзя позволить восстановление бывшей империи, но можно отказаться от политики, постоянно подвергающей Россию испытаниям и заставляющей ее постоянно оправдываться и что-то доказывать. Я очень надеюсь, что новое немецкое правительство и администрация США найдут единую позицию. Было бы неверно относиться к России как к врагу. Я не вижу вообще никаких проблем, что касается германо-российской дружбы, если ее целью не является стремление заставить русских занять антиамериканскую позицию.
2005 г.
Не отвергайте инициативу Путина
(Из статьи Г. Киссинджера, распространенной Tribune Media Services)
…Спор о противоракетной обороне, которому уже почти полвека, вновь разгорелся после объявления планов о размещении элементов американской системы ПРО в Чехии и Польше. Опять звучат знакомые аргументы эпохи холодной войны: Россия ставит под сомнение необходимость развертывания этой системы и утверждает, что на самом деле она предназначена для подавления российских стратегических сил, а не отражения иранской угрозы, как заявляет администрация Буша.
Но помимо инвектив Кремль выдвинул смелую инициативу по развитию беспрецедентного сотрудничества между Россией и НАТО с целью отражения ракетной угрозы со стороны Ирана.
У концепции противоракетной обороны в США непростая судьба. Проект системы ПРО, предложенный президентом Ричардом Никсоном в 1969 году, не удалось провести через Конгресс. Для того чтобы сохранить его ядро, в 1972 году администрация Никсона подписала Договор о противоракетной обороне, который заморозил разработки противоракетных систем обеих сторон, а также впервые наложил ограничения на рост советских наступательных вооружений.
Резкое изменение международной обстановки в последующие десятилетия потребовало пересмотра принятых ранее решений. Во-первых, распад Советского Союза устранил на обозримое будущее концептуальную базу доктрины сдерживания, основанного на способности к взаимному уничтожению. Во-вторых, технический прогресс сделал противоракетную оборону гораздо более реалистическим проектом. В-третьих, распространение ядерного оружия и ракетной технологии создало беспрецедентную опасность случайных запусков и ракетных ударов со стороны стран-изгоев.
Не следует забывать и о моральном аспекте. Если бы произошло даже самое ограниченное ядерное нападение, то как бы президент объяснил населению, что, обладая технологией, позволяющей сгладить его последствия или вообще предотвратить их, он предпочел оставить страну незащищенной?
Эти соображения убедили администрацию Буша выйти в 2002 году из Договора о ПРО и начать создание глобальной системы противоракетной обороны, призванной отражать ограниченные нападения, особенно со стороны стран-изгоев. Размещение элементов системы началось на Аляске, а некоторые из уже имеющихся радаров в других регионах интегрируются в систему. Радар в Чехии и небольшое число ракет-перехватчиков в Польше станут первыми новыми объектами за пределами Соединенных Штатов, создаваемыми непосредственно для нужд противоракетной обороны.
Россия приняла выход США из Договора о ПРО в 2002 году практически без возражений, но планируемое размещение военных объектов в Польше и Чехии вызвало у нее нервную реакцию. В этом нет ничего удивительного.
Москва всегда испытывала большой интерес к противоракетной обороне.
В настоящее время американо-российский диалог идет по традиционной модели. Но за ним стоят не только стратегические соображения. После переломного выступления президента Владимира Путина в Мюнхене на его поведение накладывает отпечаток глубокое неприятие приближения военной инфраструктуры НАТО к границам России в нарушение предыдущих договоренностей, которые, по мнению Москвы, гарантировали, что этого не произойдет. Прежде всего это касается новейших военных технологий.
Аргумент США о том, что система ПРО создается для отражения атак со стороны Ирана, отвергается на том основании, что ракеты, способные достичь территории США, будут у Ирана не ранее чем через 10 лет. Поэтому, по мнению России, развертывание системы ПРО по своему характеру является частью плана, направленного против российских интересов. Тактика Москвы отражает эту риторику. Она начала интенсивную дипломатическую кампанию по давлению на НАТО и США с целью отказа от размещения ПРО в Центральной Европе. Она взяла назад свои заверения в том, что ни одна российская ракета не будет направлена на территорию НАТО.
Но кое-что указывает и на более конструктивный подход. Путин сделал интригующее предложение, потенциально имеющее глубокое стратегическое значение: для отражения иранской угрозы связать российские радары, предназначенные для слежения за пусками ракет, — существующие в Азербайджане или проектируемые на юге России — с системой противоракетной обороны США и НАТО. В нынешнем виде это предложение неприемлемо, но оно содержит в себе видение реализации параллельных стратегических интересов, которое может создать прецедент ответа на другие глобальные вызовы.
На глазах у России и Соединенных Штатов возникает мировой порядок, несущий в себе как угрозы, так и перспективы, с которыми в одиночку не может справиться национальное государство, каким бы мощным оно ни было. Распространение оружия массового поражения, радикальный джихадизм, вопросы экологии, глобальная экономика — все это требует международного сотрудничества. Похоже, это находит понимание на уровне президентов и министров иностранных дел. Отношения имеют дружественный характер и характеризуются серьезными усилиями по налаживанию сотрудничества. Однако в общественном сознании появляются элементы, напоминающие о холодной войне.
Нельзя допустить закрепления этой тенденции. Соединенные Штаты и Россия более не ведут конкуренцию за глобальное лидерство. Оборонные меры каждой из сторон не направлены против другой, поскольку каждой из них грозят иные, более серьезные опасности.
Многие американцы понимают, что многие глобальные проблемы лучше всего решать в рамках американо-российского сотрудничества. Более того, возможно, это единственный путь их решения. Точно так же и российские лидеры не могут не осознавать, что глобальное соперничество с Соединенными Штатами не принесет их стране никакой пользы.
Разумеется, у каждой из сторон есть национальные интересы, которые не обязательно совпадают. Америке нужно выказать большее понимание российских озабоченностей. Москва должна понять, что требование принимать Россию такой, какая она есть, было услышано и что угрозы — не самый лучший способ достижения общих целей.
Вопрос о противоракетной обороне представляет собой самый насущный вызов. Для Америки альянс НАТО всегда служил основой ее выхода из изоляции и участия в международных делах. Поэтому не нужно требовать отказа от соглашений с Чехией и Польшей, призванных подчеркнуть их связи с Америкой и признанных лидерами США важными для безопасности страны.
Но Америка может и должна привести планируемое развертывание в соответствие с заявленной целью отражения угроз со стороны стран-изгоев и определить конкретные шаги, отделяющие размещение противоракет в Центральной Европе от стратегии гипотетической и крайне неправдоподобной войны с Россией.
За этими рудиментами традиционного контроля над вооружениями виднеется перспектива нового подхода к международному порядку. Инициатива Путина по связыванию систем предупреждения НАТО и России может быть или стать историческим прецедентом ответа на угрозы, стоящие перед всеми странами одновременно. Это одна из тех схем, которые легко поставить под сомнение аргументами технического характера, но, возможно, как и рейгановская программа «звездных войн», она является провозвестником будущего, открывающего совершенно новые творческие возможности. Она позволяет увидеть контуры поистине глобального подхода к проблеме распространения ядерного оружия, ответ на которую до сих пор давался политикой отдельных государств. Этот подход может стать предтечей решения других вопросов подобного масштаба.
Разумеется, вполне возможно (или даже наиболее вероятно), что предложение Кремля является главным образом тактическим маневром: выявить несуществующие американские планы против стратегических сил России; расколоть НАТО, поставив российские предложения на обсуждение Совета Россия-НАТО; наконец, выдвинуть новые инициативы, обусловленные отказом от размещения элементов американской системы ПРО в Польше и Чехии.
Жаль, если так. Ведь успешный диалог — и даже серьезные усилия по проведению такового — потребует рассмотрения переговоров с Ираном о нераспространении в кардинально новых рамках, а со временем, возможно, приведет к более широкому подходу к другим глобальным вызовам. Поэтому российская инициатива заслуживает подробного изучения. Как бы функционировала такая система? Как бы предлагаемая система отвечала на собственные предупреждения? Как в ней могут участвовать другие страны с аналогичными интересами?
Если на эти вопросы может быть дан конструктивный ответ — если, иными словами, заинтересованные страны объединят свои стратегии по вопросам нераспространения, — то могут возникнуть новые рамки для решения множества других проблем. Спор вокруг самого разрушительного оружия может перерасти в прокладывание пути к более безопасному миру.
2007 г.
Смелов предложение Путина
(из интервью Г. Киссинджера для Voice of America в Нью-Йорке. Корреспондент Сюзанна Престо)
Сюзанна Престо: Вы назвали предложение Владимира Путина о сотрудничестве между Россией и НАТО «смелой инициативой». Почему?
Генри Киссинджер: Как я понял, это предложение предусматривает — по крайней мере, в определенных аспектах, — что Россия, НАТО и Америка должны объединить свои системы раннего предупреждения и в какой-то мере системы противоракетной обороны, если мы считаем, что проблема исходит из Ирана. Фактически это стало бы очень большим отступлением от принципов, на основе которых эти вопросы решались в последнее время, и, возможно, указало бы путь к новым возможностям совместных действий в других областях, где возможно возникновение серьезных проблем.
СП: А что это, по вашему мнению, могут быть за «другие области»?
ГК: Глобальная экономика, проблемы окружающей среды, климата, а также более широкая проблема — проблема радикального джихада.
СП: Вы думаете, радикальный джихад для России или Америки представляет собой более серьезную проблему, чем они сами друг для друга?
ГК: Совершенно верно. Не думаю, что Россия или Соединенные Штаты должны считать друг друга военной угрозой. Естественно, между ними могут время от времени возникать столкновения мнений, но я не предвижу появления таких разногласий, после которых между этими двумя странами должны начинаться военные действия.
СП: В последнее время много говорят о том, что, мол, Россия начинает новую холодную войну, в первую очередь с Соединенными Штатами. Возникают также такие вопросы, как уничтожение свободной прессы и нарушение прав человека в России. Считаете ли вы, что США достаточно работают над этими вопросами?
ГК: У нас сложилось вполне определенное мнение по поводу того, как правильно управлять своей страной. Но и у России есть полное право иметь по этому поводу собственное мнение. Лично мне правильной кажется именно американская система, но это, по-моему, еще отнюдь не повод начинать холодную войну.
СП: Еще недавно президент Путин заявлял, что планирует серьезно усилить оборонные и разведывательные структуры страны в качестве ответа на планы американских военных в Европе, а сегодня он говорит, что НАТО и Россия должны работать вместе над отражением ракетной угрозы Ирана. Не считаете ли вы эту позицию несколько противоречивой?
ГК: Если одна из наших стран будет потенциально или реально угрожать другой в военном отношении, то при таких условиях, как я и написал в своей статье, достичь каких бы то ни было общих целей будет очень сложно, если вообще возможно. Однако я надеюсь, что когда лидеры [России и США] обдумают сложившуюся ситуацию — а я рассчитываю на то, что они обдумают сложившуюся ситуацию, — то окажется, что положительные перспективы перевешивают отрицательные. И я надеюсь, что из этого получится какой-нибудь положительный результат.
СП: А какова, по вашему мнению, на сегодняшний день реакция в США на предложение Путина?
ГК: До меня дошло несколько мнений, и они были выдержаны в положительном тоне.
СП: Вы писали, что со стороны России это может быть как историческая инициатива, так и тактический ход — это что, первое или второе?
ГК: Думаю, что в этом внешнеполитическом шаге, как и в большинстве внешнеполитических шагов любой страны, есть и первое, и второе. А вот превратить его в позитивную инициативу — это уже задача для настоящих государственников.
СП: Итак, откуда же на сегодняшний день исходит самая серьезная угроза?
ГК: Вообще, как мне кажется, самая серьезная угроза исходит от некоего сочетания факторов глобального масштаба, против которых отдельным странам не выстоять, потому что у них просто не хватит возможностей справиться с возникающими проблемами решительно и творчески. Поэтому, как я считаю, сейчас для лидеров разных стран самая важная задача — искать возможности для совместных действий.
СП: Так что насчет самой серьезной угрозы? Это Иран, исламский фундаментализм, еще какие-то конкретные…
ГК: Нет, я считаю, что это две отдельные проблемы. Распространение ядерных технологий представляет собой огромную опасность, но это опасность будущего. А вот исламский фундаментализм в его джихадистской форме — это угроза самая непосредственная. Не думаю, что мы должны выбирать, что из них «главнее»: они ведь в немалой степени связаны между собой. Если мы решим вопрос с распространением ядерных технологий, то тогда, как мне представляется, придет время решений, которые в конце концов смогут помочь нам разобраться и с джихадистами.
СП: А есть ли в этой системе, по-вашему, место Китаю?
ГК: Как вам наверняка известно, в свое время я стал первым официальным представителем Америки, посетившим Китай после 25-летнего перерыва. И я считаю, что Китай — значительная и неотъемлемая часть системы международных отношений. Поэтому все, что мы готовы делать совместно с Россией, мы должны быть готовы делать и с Китаем — естественно, после адаптации к конкретным обстоятельствам, характерным для работы с ним. Мы ведь достаточно плотно работали с Китаем по корейскому ядерному вопросу. И поэтому мое мнение: Китай ни в коем случае нельзя обходить стороной. Напротив, все, что мы делаем совместно с Россией, мы должны быть готовы делать и с Китаем — в каждом случае, естественно, как я уже говорил, применительно к конкретным условиям.
СП: У Польши и Чехии большой опыт жизни под властью Советского Союза, и поэтому сейчас они оказались в весьма интересном положении. Как вам кажется, дипломатам удастся спустить дело на тормозах или в конце концов угроза со стороны Ирана все же будет должным образом осознана?
ГК: У меня как в Польше, так и в Чехии множество близких друзей. Любой, кто знаком с историей этих стран, знает, сколько они страдали и какой героизм проявляли в течение многих веков. Дипломаты вряд ли смогут в одиночку переломить их настороженное отношение к России. Здесь необходимы как человеческие контакты, так и определенная международная система, в которой они могут чувствовать себя в безопасности, потому что это самая большая их проблема. Но я надеюсь, что если нам удастся создать по системам противоракетной обороны и по некоторым другим вопросам такую ситуацию, которую я описал, то Польша и Чехия убедятся, что опасности больше нет. Тем не менее я заявил, что те действия, которые были нами сделаны в отношении этих стран, необходимо поддерживать.
СП: Ну а если бы вы сейчас разрабатывали такие предложения, то как бы вы их сформулировали, чтобы они удовлетворили и Россию, и США и одновременно убедили бы Чехию и Польшу, что им ничего не грозит?
ГК: Знаете, я сюда пришел не для того, чтобы решать мировые проблемы — я в другой раз как-нибудь попробую. Думаю, сконцентрироваться нужно на том, что конкретно можно сделать прямо сейчас, и мне кажется, что самое полезное, что можно было бы сделать незамедлительно — это начать диалог между США и Россией по последнему российскому предложению, посмотреть, что из этого выйдет — и на основе того, что выйдет, уже обратиться к решению других вопросов.
2007 г.
Путин считает себя реформатором
(Из интервью Г. Киссинджера журналу Time)
— Преемник Владимира Путина Дмитрий Медведев говорит о том, что хотел бы, чтобы президент Путин остался в Кремле на посту премьер-министра. Это не очень похоже на демократическую передачу власти.
— Безусловно, Путин сегодня доминирующая личность в России. Возглавив список партии «Единая Россия», которая набрала 64,3 процента голосов, он теперь контролирует российский парламент, или Думу. Но я не считаю Россию диктаторским государством. Цифра в 64,3 процента показывает, что значительная часть населения не голосовала за Путина. Должность премьер-министра имеет иную конституционную основу, нежели пост президента. Следовательно, имеется значительный потенциал для постепенного развития. Америка не должна путать внешнюю политику по отношению к России с попытками выдачи рецептов по поводу того, как должен идти исторический процесс. Важно правильно понять и изложить наши приоритеты. Изменить внутреннюю ситуацию в России при помощи американских схем невозможно, особенно в ближайшей перспективе. Россия — это огромная страна, граничащая с Китаем, исламским миром и Европой. Отношения сотрудничества с этой страной крайне важны для обеспечения мира и решения глобальных проблем. Конечно, у нас есть свои предпочтения, свои симпатии, но нам приходится иметь дело с той властью в России, какая есть. И нам следует проявлять определенное понимание тех корректировок, которые приходится делать стране на переходном этапе.
— Как вы можете объяснить ту пропасть, которая существует между восприятием Путина некоторыми людьми на Западе как агрессивного, авторитарного и недемократичного человека, и той поддержкой, которой он пользуется среди россиян?
— В России он популярен по той причине, что стал президентом в плохой для страны период, как считают русские. Путин занял президентское кресло в тот момент, когда развалилась советская империя, а вместе с ней и трехсотлетняя история России. Российский рубль рухнул. Россияне оценивают его по разнице в уровне жизни сегодняшнего дня и того времени, когда он пришел к власти.
Они также ценят его за то, что он, по их мнению, восстановил Россию и обеспечил ей достойное место на международной арене. Возможно, многие из них считают, что нынешняя система власти более чутко реагирует на запросы общества, нежели предыдущие системы, хотя по западным меркам ее нельзя назвать демократической.
— Вы много раз встречались с ним. Что он за человек?
— Он очень умен и эрудирован, хорошо концентрируется на обсуждаемом вопросе, близко знаком с проблемами внешней политики. Он не пытается очаровать вас и произвести впечатление. В нем присутствует сочетание холодности, большого интеллекта, стратегического мышления и русского национализма.
— Какого рода отношения он хочет установить между Россией и Западом?
— Я не думаю, что он смотрит на Запад как на единый блок. Поскольку он проводит внешнюю политику, исходя из своего понимания национальных интересов России, он не прочь воспользоваться существующими между западными странами разногласиями, чтобы укрепить позиции своей страны. При этом мысль о том, что Россия должна присоединиться к демократическому сообществу или даже к западному сообществу, не является главным движущим мотивом. Прежде всего, он стремится добиться уважения к России и к тому, что она ищет собственный путь. На мой взгляд, он бы высоко ценил отношения дружбы и сотрудничества с Соединенными Штатами, но при условии четкого понимания и уважения каждой стороной национальных интересов партнера.
— Как бы вы оценили нынешнее состояние отношений между Москвой и Вашингтоном?
— У Путина очень хорошие личные отношения с Бушем. Когда Буш во время их самой первой встречи заявил, что заглянул Путину в глаза и увидел в них родственную душу, американская пресса подняла его на смех. Но для Путина это было признание равенства, права на равное партнерство с США. В Буше он уважает то, что президент, как правило, не читает ему лекций. Он не против того, что Буш жестко защищает американские национальные интересы, потому что именно таких действий он ожидает от любого государственного деятеля.
В других вопросах периодически возникают проблемы. Теоретически обе стороны хотят сотрудничать друг с другом, но порой одна сторона поступает так, что это действует на нервы другой. Россия раздражается, когда мы начинаем читать ей наставления по поводу ее внутренней ситуации. Или когда американские представители демонстративно встречаются с оппонентами правящего режима во время визитов высокопоставленных руководителей в Москву. Или когда мы расширяем границы НАТО, приближая их к российским рубежам. Нас же раздражает то, что российские лидеры порой не относятся к соседям как к подлинно независимым государствам. Многие американцы крайне недоброжелательно смотрят на ситуацию внутри России. То есть в наших отношениях есть определенные циклы, а некоторые проблемы имеют давнюю историю.
С другой стороны, есть огромная потребность в сотрудничестве. Существует слишком мощная тенденция относиться к России так, будто она представляет глобальную угрозу США. У России полно своих серьезных проблем. У нее очень длинная и неспокойная граница. У нее просто ужасающая смертность. Сокращается численность населения. Поэтому на Россию не нужно смотреть как на глобальную угрозу. Вместе с тем она хочет, чтобы ее уважали как сильную державу. Вопрос заключается в том, сумеем ли мы наладить конструктивные отношения со страной, в сотрудничестве с которой нуждаемся. Речь идет об Иране, в определенной мере об Ираке, а также о процессе мирного урегулирования на Ближнем Востоке. Русские также являются важными партнерами в таких областях, как энергоресурсы и охрана окружающей среды. Ведь эти вопросы можно решать только в глобальном масштабе, но отнюдь не на основе соперничества.
— Вы упомянули Иран. Считаете ли вы, что из-за выводов последнего доклада американской разведки Соединенным Штатам будет труднее убедить Россию выступить с нами единым фронтом против иранской ядерной программы?
— На мой взгляд, стратегические оценки русских в отношении создаваемых Ираном ядерных проблем очень похожи на наши. Однако тактические выводы, которые они делают на ближайшее будущее, отличаются. Отличие состоит в оценке степени опасности иранской стратегической угрозы. Но если русских убедить в том, что такая угроза неизбежна, тогда мы объединимся. Вопрос сейчас стоит так: не слишком ли далеко зашел этот процесс, не поздно ли предпринимать важные шаги и действия?
— Мы вкратце говорили о внутренней ситуации в России. Неужели США не заинтересованы в том, чтобы громко и открыто говорить о таких вещах, как ограничение политических и гражданских свобод?
— Важно понять то, что представляет собой Путин. Путин — это не Сталин, который считал своим долгом уничтожать любого, кто в будущем мог вступить с ним в противоречия. Путин — это тот человек, который хочет сосредоточить в своих руках власть, необходимую для выполнения ближайших задач. Поэтому мы не наблюдаем общего широкого наступления на гражданские свободы. Мы отмечаем посягательства на гражданские свободы тех организаций, которые, по мнению Путина, угрожают режиму. Процесс этот неоднородный. Да, телевидение под контролем, но пресса обладает значительной свободой. Однако мысль о том, что Америка в силах изменить внутреннюю ситуацию в России путем угроз, ведет к перманентному кризису. Америка должна отстаивать демократические ценности. Она должна защищать права человека. Но одновременно ей следует соотносить данные цели с другими своими интересами.
— Путин и Буш вступают в последний год своего президентства. Вы встречались и разговаривали с обоими. Чего они могут добиться совместно, прежде чем уйдут в отставку?
— Путин не хочет, чтобы Соединенные Штаты Америки выступали в роли гегемона, потому что у России по определению не будет на США сдерживающего влияния, если они станут гегемоном. Поэтому он будет пытаться создавать нам противовес там, где это возможно. Он не станет пытаться лишить нас того, что мы имеем, но постарается не дать нам пойти дальше. В то же время, в соответствии со стратегическим замыслом Путина, Америка является логическим партнером для России. Мы с ней не граничим. Нам не нужна российская территория. Мы никогда не пытались отнимать ее территорию, и мы очень сильны. Мы можем взаимодействовать в вопросах глобальной безопасности. Кроме того, связи с нами добавляют России престижа. Все эти реалии дают хорошие возможности, но мы должны суметь привести в соответствие наши миссионерские представления о стратегических целях. Иран, мирный процесс на Ближнем Востоке, глобальный подход к нераспространению оружия массового уничтожения — вот эти возможности.
— Что, по мнению России, она может получить благодаря партнерству с США?
— Прежде всего, безопасность. Во-вторых, престиж. В-третьих, экономическое сотрудничество в глобальных вопросах. Россия граничит с Азией, Ближним Востоком и Европой. И там у нее нигде нет естественных союзников. В России не существует традиции завоевывать на свою сторону союзников там, где у нее не было войск. Исторически она связывает свое величие с экспансионистской внешней политикой. Сегодня империалистический аспект российской политики привел к окончанию холодной войны. У русских больше нет средств, чтобы этим заниматься. Для этого нужна новая российская политика, а также определенное время для ее выработки и для привыкания к ней.
— Как оценят историки президентство Путина и его значение?
— Американцам трудно понять русскую психологию. Если взять великих русских реформаторов, таких как Петр I или Екатерина Великая, то они были крайне деспотичны у себя дома, но очень прогрессивны по современным меркам Запада. Екатерина поддерживала тесные взаимоотношения с передовыми философами. Петр год прожил в Европе, а затем постоянно направлял туда посланников. Но что касается внутреннего устройства России, то они считали, что страна должна быть организована таким образом, чтобы возможности общества были максимально сосредоточены на укреплении государства. Если смотреть на Путина в таком контексте, то он считает себя реформатором. Возможно, в истории страны его будут считать знаковой фигурой, но он не демократ.
Как его оценят? Пока рано об этом говорить. Конечно, как значимую личность. Великую? Что ж, посмотрим. Руководитель становится великим, если ему удается создать систему, которая не зависит полностью от одного человека. Пока не ясно, способен ли Путин сделать это.
2007 г.
Схватка двух тяжеловесов — Бжезинский против Киссинджера
(По материалам присутствовавшей при этом событии обозревателя «РИА Новости» Н. Асадовой)
В центре Вашингтона в отеле Mayflower отмечал свое 80-летие небезызвестный в России политолог Збигнев Бжезинский. Гости, среди которых были многие ветераны холодной войны, рассуждали о международных проблемах современности. Украшением вечера стал спор о России между виновником торжества и его давним оппонентом Генри Киссинджером.
Свой 80-й день рождения Збигнев Бжезинский решил отметить в форме коллоквиума, посвященного трем темам:
«Холодная война, крушение советской империи и воссоединение Европы», «Стратегическая расстановка сил великих держав в XX веке» и «Америка движется вперед». Живейший интерес многих гостей, большинство из которых были ровесниками юбиляра, вызвала именно первая тема.
— Помню тот вечер, когда Горбачев позвонил и сказал: «Я сижу в Кремле совершенно один. Только что советский флаг был спущен. СССР больше нет». Это был один из самых волнительных моментов в моей жизни. Холодная война закончилась, — делился воспоминаниями генерал Брент Скоукрофт, который был помощником президента по вопросам национальной безопасности в администрациях Джеральда Форда и Джорджа Буша-старшего.
Но вскоре мирные воспоминания ветеранов холодной войны переросли в горячий спор о том, какой же фактор сыграл ведущую роль в развале СССР. Брент Скоукрофт утверждал, что у Михаила Горбачева был выбор: он мог развалить СССР или трансформировать его, сохранив коммунистическую идеологию.
— Горбачев искренне верил, что может трансформировать СССР, — уверял генерал Скоукрофт. — Но здесь главную роль сыграл Ельцин. Он считал, что может избавиться от Горбачева и занять место лидера только в результате развала СССР.
— У Горбачева не было выхода. Националистические настроения в Грузии, Казахстане и других советских республиках были настолько сильны, что Горбачеву не удалось бы их удержать в составе СССР, — спорил с ним генерал-лейтенант Уильям Одом, возглавлявший Агентство национальной безопасности в годы правления Джорджа Буша-старшего.
В итоге участники дискуссии пришли к заключению, что СССР развалился благодаря мудрой стратегии американских и европейских лидеров, а решающим фактором победы стала навязанная Вашингтоном СССР гонка вооружений.
Второе и третье отделения коллоквиума стало местом схватки двух тяжеловесов американской внешней политики: Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского. Говорят, что они уже более полувека соревнуются друг с другом. Оба они покинули Европу в результате Второй мировой войны: Киссинджер иммигрировал в США из Германии, Бжезинский — из Польши. Оба закончили факультет международных отношений в Гарварде. Оба занимали высокие посты в администрации США. Генри Киссинджер был советником президента по вопросам национальной безопасности, а затем госсекретарем при Ричарде Никсоне, сохранив этот пост и в администрации Джеральда Форда. Збигнев Бжезинский был советником по национальной безопасности у Джимми Картера. Книги Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска» и Генри Киссинджера «Дипломатия» стали бестселлерами во всем мире.
Правда, несмотря на схожесть биографий, политические взгляды двух тяжеловесов зачастую прямо противоположны. Например, по войне в Ираке. Республиканец Киссинджер поддерживает войну и подчеркивает опасность распространения иранского влияния. Демократ Збигнев Бжезинский, напротив, является одним из главных сторонников прекращения войны и считает, что участие США в конфликтах на Ближнем Востоке «может привести к мировому кризису и подорвать лидерство Америки в мире».
По-разному видят заклятые друзья и отношения с Россией. По словам Генри Киссинджера, хотя российские СМИ продолжают поддерживать менталитет холодной войны, нельзя недооценивать тот диалог между властями России и США по стратегическим направлениям. Господин Киссинджер уделяет особое внимание документу о стратегическом сотрудничестве, подписанному в Сочи президентами Владимиром Путиным и Джорджем Бушем. Этот документ, по мнению экс-госсекретаря, «демонстрирует широкий спектр возможностей для сотрудничества: от вопросов энергетики до нераспространения ядерного оружия, а также участия России в системе коллективной безопасности вместе с США и Европой».
— Это могло бы стать базой взаимоотношений, которая может быть развита следующей администрацией США вне зависимости от того, кто станет президентом, — заявил он.
Кстати, сам Генри Киссинджер, похоже, внес немалый вклад в разработку этого документа. Напомним, что в апреле 2007 года с одобрения Владимира Путина была создана рабочая группа «Россия — США. Взгляд в будущее». С российской стороны ее возглавляет Евгений Примаков, а с американской — господин Киссинджер. Заседания этой группы обычно проходят накануне ключевых российско-американских встреч вроде личных саммитов двух президентов или визитов в Москву госсекретаря США Кондолизы Райс и главы Пентагона Роберта Гейтса.
Конструктивность недавней сочинской встречи двух президентов не отрицает и Збигнев Бжезинский. Однако господин Бжезинский, являющийся советником по внешней политике в штабе кандидата в президенты США Барака Обамы, исповедует более жесткий подход к России. По его словам, «если Россия хочет достичь экономического успеха и обеспечить свою безопасность, у нее нет другого выбора, кроме как двигаться в сторону Запада».
— Мы должны создать политические условия для движения России в сторону Запада, — сказал господин Бжезинский. — Например, если Украина будет частью Запада, частью ЕС, вероятность того, что Россия ускорит свое сближение с Западом, возрастет. Если же Украину исключат из процесса европейской интеграции, в России усилятся имперские настроения. Снова возобладает идея, что Украина, Грузия, Центральная Азия должны быть российской зоной влияния.
Советник Барака Обамы не хотел бы, чтобы лидеры США создавали бы иллюзию личной дружбы с российскими лидерами:
— В то же время мы должны быть очень уважительны с российскими лидерами. Поэтому с новым президентом Медведевым, который был, по сути, назначен на эту должность, я бы общался так, как будто он был действительно избран.
К этому моменту юбиляр говорил уже 45 минут. Неожиданно Генри Киссинджер, который отпразднует в этом году свой 85-летний юбилей, встал прямо посредине речи своего давнего соперника и демонстративно направился к выходу.
— Постой, Генри, ты же уходишь не из-за того, что я говорю? — прервал свое выступление господин Бжезинский.
— Я ждал такого момента 30 лет, — ответил Генри Киссинджер с немецким акцентом и направился к двери.
2008 г.
Путин остается весьма влиятельным лидером
(Из статьи Г. Киссинджера, распространенной Tribune Media Services)
Инаугурацию Дмитрия Медведева и его вступление на посту президента Российской Федерации логично оценивать как продолжение двух сроков президента Владимира Путина, господства одной и той же кремлевской элиты, а также проведения агрессивной внешней политики.
Я убежден, что подобная оценка является упрощенной и преждевременной.
С одной стороны, структура власти в Москве является намного более сложной, чем принято считать на Западе. Это всегда казалось достаточно странным, почему при основной задаче — удержать власть — Путин на пике популярности, которая позволила бы ему внести поправки в конституцию, чтобы продлить срок своего пребывания на посту президента России, выбрал сложный и извилистый пусть пересесть в кресло премьер-министра.
У меня сложилось впечатление, что в российской политике настал новый этап и изменения уже идут полным ходом. Переезд Путина из Кремля в здание российского правительства в этом смысле символичен. Медведев заявил, что он собирается возглавить Совет Национальной Безопасности как гарант российской конституции. Он заявил также о том, что его действия способствуют укреплению имиджа российской внешней политики. Утверждение, что президент разрабатывает внешнюю политику и политику безопасности, а премьер-министр ее реализует, стало мантрой российских чиновников от Медведева и Путина вниз. Я не столкнулся ни с одним из российских политиков или правительственных чиновников, кто бы сомневался, что происходит перераспределение власти. Все они в этом были полностью уверены.
Путин остался мощным и весьма влиятельным лидером. Он рассматривается большинством россиян как лидер, который преодолел унижение и хаос 1990-х годов, когда русское государство, его экономика и идеология рухнули после распада Советской империи. Восстановление экономики России зависело в тот момент от иностранной помощи, а внешняя политика России была пассивной.
Вполне вероятно, что Путин присвоил себе право следить за действиями своего преемника; вполне возможно, что он держит открытой возможность стать кандидатом на будущих президентских выборах.
Каким бы ни был конечный результат, русские выборы знаменует собой переход от фазы консолидации к периоду модернизации. Добровольная уступка власти правителем, который не был обязан это сделать, послужило беспрецедентным событием в истории России. Растущая сложность российской экономики породила необходимость в строгом регулировании правовых процессов и четких правовых процедурах, что уже и предзнаменовало появление нового лидера — Дмитрия Медведева. Работа российского правительства — по крайней мере первоначально — с двумя центрами власти может в перспективе эволюционировать в систему сдержек и противовесов, аналогов которой до сих пор не существовало.
Эволюция российской формы правления в демократическую отнюдь не предопределена, разумеется, и мотив для подобной эволюции никак не связан с нашими теоретическими представлениями о природе демократии. Но и на Западе не было предпосылок для эволюции демократии. В конце концов, Великая хартия вольностей была документом, предназначенным для гарантии прав аристократии, а не большинства людей.
Каковы могут быть последствия для американской внешней политики? В течение нескольких последующих месяцев Россия будет занята выработкой практических средств для разработки и реализации политики национальной безопасности. Администрации Буша и аппарату президента было бы целесообразно дать России некоторую возможность выработать свою концепцию путем ограничения публичных обсуждений.
Что касается долгосрочной перспективы, то после распада Советского Союза в 1991 году череда американских администраций действовали так, как будто создание российской демократии было основной американской задачей. Часто звучали выступления, осуждающие российские действия в разных ситуациях, и демонстрировались жесты времен холодной войны.
Сторонники такой политики утверждают, что трансформация российского общества является предпосылкой для создания более гармоничного международного порядка. Они утверждают, что если нынешняя власть в России находится под международным давлением, то страна постепенно развалится так же, как это случилось с Советским Союзом. Политика диктовать россиянам свою волю и вторгаться в их суверенные дела ошибочна как с точки зрения геополитики, так и с точки зрения морали.
Есть, несомненно, отдельные группы и люди в России, которые смотрят на Америку как на тех, кто поможет им ускорить построение демократии. Но почти все наблюдатели сходятся во мнении, что подавляющее большинство россиян считают, что Америка слишком самонадеянно лезет во внутренние дела России. Такая среда, скорее всего, способствует националистическим настроениям и очень враждебна.
Было бы жаль, если эти настроения сохранятся, потому что во многом мы являемся свидетелями одного из самых перспективных периодов в истории России. Воздействие современных открытых обществ и взаимодействие с ними является более длительным и интенсивным, чем в любой предыдущий период русской истории — даже перед лицом некоторых репрессивных мер. Чем дольше это продолжается, тем большее влияние это окажет на политическую эволюцию России.
Значение нашего общества диктует американская приверженность демократической эволюции. Но темпы ее неизбежно будут русскими. Мы можем повлиять на это лишь спокойным терпением и пониманием темпов исторического процесса, чем попытками обиженного разъединения и каких-то общественных призывов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.