Прокуратура действует

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Прокуратура действует

Кремлевские стратеги слишком поздно поняли, что допустили ошибку, дав мне своеобразный «тайм-аут» с 18 марта по 5 апреля. За это время я рассчитывал продвинуть шумные уголовные дела дальше. Меня уже ничто не могло остановить. Недаром Евгений Киселев в одной из своих передач сказал, что прокуратура ныне напоминает корабельную пушку, отвязавшуюся во время шторма: ей все нипочем.

За две недели мы сделали столько, сколько потом Генеральная прокуратура не смогла сделать за срок, во много крат больший. И вряд ли когда сделает.

Я оставил у президента в ЦКБ второе заявление об отставке, приехал к себе на работу и созвал совещание. Мне надо было держаться, нельзя было показывать, что на душе тошно – иначе раздавят, точно раздавят… Одно я понимал твердо: что бы я ни делал, что бы со мной ни делали, что бы вокруг меня ни крутилось, вопрос мой так или иначе будет обсуждаться Советом Федерации и судьбу мою будет решать Совет Федерации, только этот Совет, и никто больше.

Если бы президент действовал честно, не был бы заодно с этими игроками – сложилась бы одна ситуация, если бы не применялось никакого давления – все бы произошло по-другому и финал был бы другой: мы бы спокойно разобрались и с пленкой, и с нашим отечественным ворьем, и со счетами высокопоставленных особ, и – если бы того потребовали интересы дела – я бы ушел в отставку, не задумываясь. А сейчас – нет!

Меня пытались шантажировать, повели со мной недостойную игру, и мне, чтобы не быть уничтоженным, надлежало в эту игру вступить.

С Кремлевского холма стали раздаваться голоса: я не сдержал слова, не ушел… Не я не ушел, а меня не ушли, – вот так будет правильно. «Не ушел» и «не ушли» – это разные вещи. Совет Федерации не дал мне уйти, именно СФ решил разобраться, понять, что происходит. Игру со мной кремлевские моралисты повели без правил.

Но вернемся в 18 марта 1999 года. Я созвал совещание и спросил у своих замов, что будем делать.

Первым высказался Чайка. Он был очень осторожен:

– Может быть, есть смысл уйти в отпуск, Юрий Ильич?

Кехлеров сказал, что надо активизировать работу и действовать четко, жестко, показывая, что прокуратура не сломлена, она работает и сдавать своих позиций в борьбе с коррупционерами не собирается.

Розанов еще раз подтвердил свою верность:

– Юрий Ильич, я буду с тобой до конца…

Ни одни из замов не сказал мне, что нужно уйти. Может быть, мужества недостало сказать мне в лицо, что я в этой ситуации должен уйти? Не знаю.

Лучше всех выступил Катышев, который точно подметил, что начинается рукопашный бой, надо сконцентрироваться, что мы имеем дело с наглыми людьми, с преступниками, занимающими государственные должности и в силу своих должностей подключившими государственную машину…

– За нами система, Юрий Ильич, – сказал он, – бояться не будем. Рукопашная так рукопашная. Я с вами, что бы ни случилось.

Колмогоров, Давыдов, Демин тоже поддержали меня. Наметили конкретный план действий. В первую очередь решили резко активизировать расследование. И вовсе не потому, что моим врагам после этого будет худо – совсем нет, просто я понимал, что, кроме меня, этого не сделает никто, ни один человек в прокуратуре: у меня и пакет информации собран соответствующий, и власти, прав побольше, чем у других.

Но, кроме всех этих соображений, были и другие резоны. Это резоны конечной истины: ведь должен же кто-то в этой стране сказать ворам, что они – воры… Независимо от того, кто они – близкие родственники президента или обычные жулики, которые заползли в приоткрытую дверь, будто дым. За это мне простые люди, «россияне», как выражается президент, только спасибо скажут. Ну а если удастся вернуть несколько десятков или даже сотен миллиардов долларов в страну, в Россию, скажут спасибо вдвойне, втройне…

Только ради одного этого стоило жить и работать. И драться, невзирая на каток государственной машины, что набирал обороты, крушил, давил все попадающееся на его пути и грозил размять меня…

* * *

Первым делом мы провели выемки документов по «Мабетексу» из Кремля, в 14-м корпусе, где находились службы управления делами, на Старой площади и в других местах, я дал команду начинать допросы тех, кто подозревался в преступной связи с этой фирмой, а мы начали готовиться к визиту прокурора Швейцарии Карлы дель Понте. Активизировали расследование по «Андаве» и Аэрофлоту, запланировали ряд акций по расследованию деятельности швейцарской фирмы «Нога», в ближайшее же время собирались активизировать работу по Центральному банку, провести выемки документов и обыски в «Атолле»…

«Атолл» – это личная охранная фирма Березовского, напичканная современным подслушивающим оборудованием, которая, как принято говорить в среде оперативников, «пасла» «сильных мира сего». В том числе занималась и прослушиванием разговоров президентской семьи.

Это была личная силовая структура Березовского, и как тот ни пытался от нее откреститься, делая вид, что никакого отношения к «Атоллу» не имеет, ему этого не удалось.

Надо сказать, оперативники из регионального управления по борьбе с организованной преступностью случайно наткнулись на нее, заинтересовались, и когда копнули, то пришли в состояние некоего столбняка: слишком много высоких имен обрабатывали люди, снявшие под свои производственные нужды помещение в подвале жилого дома на 13-й Парковой улице.

Обозначилась и новая фирма с криминальным душком, также работающая на «большой карман», – «Сибнефть», возглавляемая человеком, широкой публике пока мало известным, – Романом Абрамовичем. Возникла необходимость заняться и этой фирмой.

Стали мы готовить обыски и в Национальном резервном банке, тесно связанном с Центробанком, заинтересовались нарушениями ЦБ, подпадающими под статьи Уголовного кодекса, а также охранным агентством «Конус», обслуживающим Национальный резервный банк, – структурой с грязной репутацией.

Эх, если бы прокуратура все время работала в таком режиме – сколько бы дел нам удалось сделать! Но, увы… Для этого нам надо было бы иметь в три раза больше сотрудников.

Кроме того, события последнего времени невольно наводили на мысль, что на всех силовиков у окружения Бориса Николаевича были свои пленки с компроматом. К этому выводу пришли многие журналисты после того, что случилось со мной. Иначе ведь силовиков не удержать в руках, они могут начать «неуправляемую» войну с беспределом. А это, как показывают события, Кремлю как раз и не нужно. Всех, кто сумел приблизиться к тайнам заоблачных счетов и их владельцам, убирают. Убрали Алмазова – честного налогового полицейского, убрали Кожевникова – честного главного следователя МВД, и так далее. Список этот можно продолжить.

Путин, находясь в свое время во главе ФСБ, постарался особо – расформировал самые опасные для всякого супер-крупного ворюги управления – экономической контрразведки и контрразведывательного обеспечения стратегических объектов. Первое раскручивало все самые громкие экономические дела последних лет, второе – не давало, чтобы предприятия, составляющие славу России, позволяющие ей защищаться, не уходили за бесценок в руки иностранцев. Теперь этих управлений нет. Похоже, что Путин выполнял чей-то заказ. Чей?..

* * *

Я понимал, что времени мне отведено совсем мало, я спешил… Мне было приятно отмечать, что многие сотрудники были рады моему появлению в прокуратуре, их лица при встрече светлели, каждый стремился сказать хотя бы несколько поддерживающих слов, меня останавливали в коридорах, желали удачи.

Это очень, очень поддерживало. Ведь поймите, мне было крайне трудно: я появлялся на работе примерно в восемь тридцать утра, покидал здание в одиннадцать часов ночи, все время находился в огромнейшем напряжении, все время на людях. Ведь я знал, что любой из этих дней может оказаться для меня последним. Хотя можно было послать, конечно, все ко всем шутам, закрыть глаза на коррупцию и кремлевское воровство и пойти на компромисс, который мне постоянно предлагали Путин и Степашин – дать, например, согласие войти в состав Конституционного суда (должность очень почетная) вместо умершего Олейника или уехать послом в Финляндию. И все бы мигом забылось, и сам бы был целее, не рвал бы себе нервы и сердце. Но этого я не мог себе позволить.

Надо отдать должное сотрудникам Главного следственного управления, руководимого Михаилом Борисовичем Катышевым, – они работали не покладая рук – самоотверженно, на износ, приезжая на работу рано утром и уезжая поздно ночью. С огромным теплом я вспоминаю Владимира Ивановича Казакова, Георгия Тимофеевича Чуглазова, Петра Георгиевича Трибоя и других. Это на них сделали ставку и Катышев и я, это они заставили Россию приникать к экранам телевизоров и ловить каждое слово о «прокурорских новостях», они не дрогнули, в отличие, скажем, от моего старого друга Розанова или Чайки, которые пытались хитроумно лавировать.

А сотрудники тринадцатого отдела, те вообще прислали мне стихотворение – пусть не такое звонкое, как, скажем, у Твардовского или Доризо, но очень искреннее.

Подписался под этим стихотворением весь отдел.

Уважаемый Юрий Ильич!

Ура! Остались вы у дел,

Порядочность ликует!

Как рад 13-й отдел,

Что разум торжествует!

Мы знаем, будет трудно вам,

Такой пойдет «Торнадо»,

Но и бороться за Закон

Кому-то все же надо.

Вам олигархов побеждать!

Быть не должно иначе.

Успехов в битве правовой,

Здоровья и удачи!

Такие слова трогают до слез.

Должен заметить, что для кремлевских «горцев» мой выход на работу был полной неожиданностью. Они пытались подслушивать меня с помощью хитроумной техники, фиксировать мои действия через соглядатаев, но ничего у них не получалось. Все важные разговоры я проводил вне стен своего кабинета.

К этой поре в Кремле уже не стало Бордюжи, с ним разделались, что называется, круто, сковырнули ногтем в один миг, он даже ахнуть не успел, как очутился в больнице. Мне, честно говоря, сделалось жаль его. Ведь он, в сущности, действовал как солдат – выполнял приказ. Да и после содеянного у него, похоже, совесть заговорила… Плюс ко всему Бордюжа понял, что попал в нехорошую историю.

Когда я с ним говорил в последний раз, доказывая, что мне надо обязательно выйти на работу – ведь я, готовясь к заседанию Совета Федерации, не мог изучать материалы, что называется, на коленке, это я должен делать в служебном кабинете, – и Бордюжа согласился со мною:

– Да, Юрий Ильич, вам надо выйти на работу. Хотя бы ненадолго.

Он, вероятно, и не предполагал, сколь много нам удалось сделать за эти две недели.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.