II. Образование ради прибыли, демократическое образование

II. Образование ради прибыли, демократическое образование

Мы, народ Соединенных Штатов, в целях образования более совершенного Союза, утверждения правосудия, обеспечения внутреннего спокойствия, организации совместной обороны, содействия общему благосостоянию и обеспечения нам и нашему потомству благ свободы, учреждаем и принимаем эту Конституцию для Соединенных Штатов Америки.

Конституция США. Преамбула. 1787[7]

Мы, народ Индии, торжественно решив… обеспечить всем ее гражданам:

Справедливость, экономическую и политическую;

Свободу мысли, выражения мнений, убеждений, вероисповедания, культов;

Равенство положения и возможностей,

а также содействовать распространению среди всех них Братства, обеспечивающего достоинство личности и единство и целостность Нации;

на нашем учредительном собрании сегодня, двадцать шестого дня ноября месяца 1949 года, настоящим принимаем, устанавливаем и даем сами себе настоящую Конституцию.

Конституция Индии. Преамбула. 1949

Образование должно быть направлено к полному развитию человеческой личности и к увеличению уважения к правам человека и основным свободам. Образование должно содействовать взаимопониманию, терпимости и дружбы между всеми народами, расовыми и религиозными группами…

Всеобщая декларация прав человека. Ст. 26, п. 2. 1948[8]

Прежде чем говорить о том, что такое воспитание гражданина демократического государства, нам следует понять, что, собственно, представляют собой демократические государства и к чему они стремятся. Кроме того, что означает тот факт, что государство движется вперед? Прежде всего это означает, что валовой внутренний продукт (ВВП) на душу населения увеличивается. На протяжении десятилетий специалисты по экономике развития во всем мире считали такую единицу измерения достижений страны достаточно точным показателем качества жизни в целом.

В соответствии с подобной моделью развития целью государства должен быть экономический рост. Распределение национального дохода и социальное равенство, предпосылки устойчивой демократии, качество межрасовых и межгендерных отношений, улучшение других аспектов качества жизни человека, не связанных напрямую с экономическим ростом, – все это не имеет значения. (Сегодня эмпирические исследования уже показали, что политическая свобода, политическая жизнеспособность и политическое просвещение почти не связаны с экономическим ростом[9].) Символом того, какие именно детали не учитывает данная модель, остается тот факт, что Южная Африка времен апартеида регулярно демонстрировала одни из лучших в мире показателей роста. Прежняя Южная Африка была богата; старая модель развития этого государства отдавала должное этому достоинству (или счастливому стечению обстоятельств) и не учитывала разительного неравенства в распределении национального продукта, жестокость режима апартеида и недостатки существовавшей системы здравоохранения и образования.

На сегодняшний день эта модель развития отвергнута многими серьезными исследователями, занимающимися вопросами развития, однако она продолжает оказывать господствующее влияние на процессы выработки политического курса, в особенности в странах, находящихся под влиянием США. При Джеймсе Вулфенсоне Всемирный банк принял более качественную концепцию развития и добился замечательных результатов, однако затем дела пошли уже не так хорошо, и Международный валютный фонд не сумел достичь тех результатов, которые удались Всемирному банку. Многие государства, равно как и отдельные административные единицы внутри этих государств, следуют старой модели развития. Сегодняшняя Индия представляет собой демонстрационную лабораторию, где идут разнообразные эксперименты: некоторые индийские штаты (такие как Гуджарат или Андхра-Прадеш) добились экономического роста с помощью иностранных инвестиций, но при этом уделяли мало внимания здравоохранению, образованию и положению сельской бедноты; в то же время другие штаты и территории (такие как Керала, Дели и отчасти Западная Бенгалия) руководствовались более эгалитаристскими стратегиями, стремясь добиться того, чтобы системы здравоохранения и образования стали общедоступными, а развитие инфраструктуры коснулось всех жителей и чтобы инвестиции непременно создавали рабочие места для беднейших слоев населения.

Приверженцы прежней модели подчас утверждают, что уже само стремление к экономическому росту обеспечит все те блага, о которых я упомянула, то есть создаст условия для работы систем здравоохранения и образования, снижения социального и экономического неравенства. Тем не менее сегодня, проанализировав результаты столь противоречивых экспериментов, мы обнаружили, что прежняя модель действительно не обеспечивает заявленных благ. Достижения в сфере здравоохранения и образования, к примеру, весьма слабо связаны с экономическим ростом[10]. Точно так же политическая свобода не является следствием экономического роста, подтверждение чему – оглушительный успех экономики Китая. Таким образом, обеспечить экономический рост – не значит обеспечить демократию. Это также не значит сформировать здоровое, занимающее определенные политические позиции, образованное население, все слои которого имеют возможность хорошо жить. И тем не менее сегодня всех интересует экономический рост; а существующая тенденция (если только она вообще существует) предполагает все большую опору на то, что я назвала старой парадигмой, но не интерес к более сложной системе благ, которыми общество должно стремиться обеспечить своих членов.

Все отмеченные пагубные тенденции недавно подверглись испытаниям в обеих интересующих меня странах. Американские избиратели проголосовали за администрацию Обамы и, таким образом, выбрали тех, кто обещал обеспечить равенство доступа к системе здравоохранения и уделить внимание вопросам равного доступа к различным возможностям в целом. В Индии в мае этого года избиратели неожиданно, явным большинством голосов, отдали предпочтении партии Индийский национальный конгресс, программа которой сочетает умеренные экономические реформы со значительным вниманием к сельской бедноте[11]. Однако ни одно из рассматриваемых государств не пошло на пересмотр своей политики с учетом стоящих задач развития человеческого потенциала. Неясным поэтому остается вопрос о том, действительно ли обе страны сделали выбор в пользу парадигмы развития человеческого потенциала, а не противоположной парадигмы, ориентированной на экономический рост и учитывающей распределение национального продукта.

Тем не менее у обеих стран есть письменная конституция; в обеих странах она защищает основополагающие права и не допускает их изменения простым большинством голосов: такие права не могут быть упразднены даже для получения большей экономической выгоды. Обе страны обеспечивают целый ряд политических и гражданских прав, гарантируют равную защиту со стороны закона всем своим гражданам, вне зависимости от их принадлежности к той или иной расовой, гендерной или религиозной общности. Индийский список таких прав длиннее американского; в него, помимо прочего, входят обязательное бесплатное начальное и среднее образование и право на добровольный уход из жизни для безнадежных больных (право на сохранение человеческого достоинства)[12]. Хотя федеральная Конституция США и не гарантирует права на образование, его, наравне с прочими мерами социальной защиты, гарантируют конституции многих штатов. В целом, мы можем сделать следующий вывод: и Соединенные Штаты, и Индия отказались от представления о том, что правильный путь для государства состоит лишь в стремлении добиться максимального экономического роста. И потому еще более странным кажется то, что в обеих странах основные действующие фигуры в сфере образования продолжают вести себя так, будто бы целью образования является один лишь экономический рост.

В рамках старой парадигмы развития широко обсуждается необходимость в образовании, стимулирующем развитие государства, то есть его экономический рост. Недавно о подобном типе образования говорилось в отчете, подготовленном Комиссией по вопросам развития высшего образования при Министерстве образования США под руководством Маргарет Спеллингс. Такая парадигма проводится в жизнь во многих европейских странах, которые высоко ценят технические университеты и факультеты и в то же время резко сокращают объемы преподавания гуманитарных наук. Этот вопрос остается центром дискуссий об образовании и в сегодняшней Индии, и в большинстве развивающихся стран, стремящихся заполучить бо?льшую долю мирового рынка.

Соединенные Штаты никогда не знали модели образования, нацеленной исключительно на экономический рост. Сегодня некоторые отличительные и уже ставшие традиционными особенности нашей образовательной системы оказывают решительное сопротивление подобным требованиям. В отличие практически от всех стран мира, мы располагаем моделью университетского образования в сфере гуманитарных наук. Обучение в колледже или университете не предполагает изучение лишь одного предмета: в первые два года обучения студенты обязаны выбрать большое количество курсов, в том числе и значительное количество гуманитарных дисциплин. Подобная модель образования, обеспечиваемого колледжем и университетом, влияет на среднее образование. Школьники, выбравшие естественно-научное или профессиональное образование, не имеют возможности слишком рано отказаться от изучения гуманитарных дисциплин; точно так же школьники-гуманитарии не могут полностью отказаться от изучения естественных наук. Внимание к гуманитарным наукам – это не пережиток элитизма или классового разделения. Ведущие американские педагоги с самого начала связывали гуманитарные науки с воспитанием образованных, самостоятельных и благожелательных граждан демократического государства. Модель обучения гуманитарным наукам до сих пор удерживает достаточно сильные позиции, однако сегодня, в эпоху экономических трудностей, она оказалась в затруднительном положении.

Еще одно свойство американской образовательной традиции, упорно не желающей уподобляться образовательным моделям, нацеленным на экономический рост, это характерное для нее стремление к тому, чтобы вовлечь ребенка в активное исследование и формулирование вопросов. Такая модель обучения была создана в ключе давней западной философской и образовательной традиции, представителями которой были Жан-Жак Руссо в XVIII в. или Джон Дьюи в XX в. Ее разрабатывали такие видные педагоги, как Фридрих Фрёбель в Германии, Иоганн Песталоцци в Швейцарии, Бронсон Олкотт в США и Мария Монтессори в Италии. В главе IV мы подробнее поговорим об их идеях. Традиция, о которой идет речь, утверждает, что образование представляет собой не только пассивное усвоение фактов и культурных традиций, но требует, чтобы разум в нашем сложном мире был деятельным, сведущим, разумно критичным. Такая образовательная модель пришла на смену более старой модели, предполагавшей, что дети в течение всего дня послушно сидят за партами, усваивая, а затем механически повторяя изложенный учителем материал. Представление об активном обучении, которое предполагает широкую приверженность критическому мышлению и доводам в духе Сократа, оказало значительное влияние на американское начальное и – в определенной степени – среднее образование; его воздействие до сих пор сильно, несмотря на растущее давление на школы и требование выпускать учеников, способных правильно выполнить стандартное тестовое задание.

Позже я перейду к обсуждению этих образовательных теорий; однако сейчас представлю их вкратце, чтобы продемонстрировать, что нам пока еще вряд ли удастся найти в США чистый пример образовательной модели, ставящей своей целью экономический рост. В Индии все иначе: несмотря на распространенность идей великого Тагора, пытавшегося строить школьное обучение вокруг представлений о критическом мышлении и чутком воображении, а также создавшего университет, предлагавший модель междисциплинарного изучения гуманитарных наук, современные индийские университеты, подобно европейским, уже давно работают по принципу одного предмета, а не гуманитарной парадигмы. Университет Тагора «Вишва-Бхарати» (что означает «Весь мир») подчиняется правительству Индии; сегодня это всего лишь один из множества университетов, работающих по модели единственного предмета изучения и ориентированных в целом на обретение влияния на рынке. Точно так же идеи Тагора уже давно не являются определяющими для целей начального и среднего образования. Активное сократическое обучение и исследование через различные виды искусства уступили место педагогике, натаскивающей на успешное выполнение стандартных заданий на государственных экзаменах. Сама модель обучения, от которой Тагор (равно как и упомянутые мною европейские и американские педагоги) категорически отказывался, модель, предполагающая, что ученик пассивно сидит за партой, пока учитель, самостоятельно или с использованием учебных пособий, излагает материал, предназначенный для усвоения без какой-либо критики, была повсеместно воспринята государственными индийскими школами. Когда мы пытаемся вообразить, на что будет похоже образование, нацеленное на достижение экономического роста и преследующее лишь эту цель, оставляя без внимания все остальные, мы, скорее всего, представляем себе нечто похожее на обычные индийские государственные школы.

Тем не менее наша задача состоит не в том, чтобы описать конкретную школьную систему в конкретной стране, а в том, чтобы понять, какая именно образовательная модель оказывает влияние на образовательные системы во всем мире; потому мы будем задавать отвлеченные вопросы.

Какого рода образование предполагает старая модель развития? Образование, нацеленное на экономический рост, требует обучения основным умениям и навыкам, то есть умению читать и считать. Оно также требует, чтобы часть людей обладала более глубокими знаниями в области вычислительной науки и техники. При этом равенство доступа уже не столь важно; на примере современной жизни некоторых индийских штатов мы видим, что страна может прекрасным образом следовать по пути экономического роста, и в то же время сельская беднота будет оставаться неграмотной, не имея доступа даже к примитивным компьютерным ресурсам. В индийских штатах Гуджарат и Андхра-Прадеш мы наблюдали рост ВВП на душу населения, обеспеченный созданием технической элиты, которая сумела сделать эти штаты привлекательными для иностранных инвесторов. Тем не менее благосостояние, приобретенное за счет такого экономического роста, не «просочилось» вниз, не коснулось сельской бедноты и не способствовало улучшению ее состояния здоровья и благосостояния, поэтому нет причин полагать, что для экономического роста необходимо, чтобы низшие слои населения получили образование. Эта проблема всегда была и остается первой и основной проблемой в рамках парадигмы развития, выражением которого является ВВП на душу населения. Такая парадигма пренебрегает распределением национального дохода среди населения и потому может обеспечить высокую оценку для стран или штатов, где отмечаются тревожные случаи неравенства. То же верно и для образования: природа информационной экономики позволяет странам увеличивать ВВП, формируя техническую и деловую элиту и не слишком беспокоясь о равном распределении образования среди населения в целом.

Здесь мы попадаем в еще одну область, в которой Соединенные Штаты традиционно – как минимум в теории – отклоняются от парадигмы экономического роста. Идеи о равных возможностях и о равенстве доступа, характерные для американской традиции государственного образования, хотя в реальности они никогда не воплощались повсеместно, всегда оставались номинальными целями, которые отстаивали даже политики, наиболее сосредоточенные на достижении экономического роста (например, авторы отчета, подготовленного Комиссией под руководством Маргарет Спеллингс).

Помимо основных умений и навыков для большей части общества и более глубоких знаний для менее значительной его части, образование, нацеленное на экономический рост, должно также обеспечить хотя бы общее знакомство с историческими и экономическими фактами: это нужно тем, кто уже получил элементарное образование и, возможно, станет частью сравнительно малочисленной элиты. Однако необходимо следить за тем, чтобы исторический и экономический нарративы не привели к сколько-нибудь серьезным, критическим размышлениям о классах, расах и гендере и о том, насколько в действительности иностранные инвестиции хороши для сельской бедноты, а также о том, может ли демократия выжить в ситуации абсолютного неравенства доступа к базовым жизненным возможностям.

Таким образом, критическое мышление, вероятно, не будет играть важную роль в образовании, нацеленном на экономический рост; оно не играло такой роли в индийских штатах, где была поставлена именно эта цель (например, в западном штате Гуджарат, хорошо нам известном благодаря сочетанию высоких технологий с шаблонностью мышления и покорностью). Наличие у студентов независимого мнения опасно, когда необходимо получить группу технически обученных, послушных специалистов, которые могли бы воплощать в жизнь планы элиты, стремящейся привлекать иностранные инвестиции и развивать технологии. В этом случае критическое мышление будет лишним. Такая ситуация уже давно характерна для государственных школ штата Гуджарат.

Как я уже сказала, история должна играть ключевую роль. Однако сторонники образования, нацеленного на экономический рост, не захотят изучать историю, если при этом в центре внимания окажутся случаи классового, кастового, гендерного или этнорелигиозного неравенства, поскольку это может побудить студентов к критическому осмыслению настоящего. Кроме того, сторонники такого типа образования не станут всерьез размышлять о росте национализма, о вреде националистических идей, и о том, что развитие технического мастерства порой идет в ущерб развитию нравственности и воображения. Рабиндранат Тагор резко и с пессимизмом рассуждал на эти темы в своей книге «Национализм», составленной из лекций, которые он читал во время Первой мировой войны; однако в сегодняшней Индии об этом не помнят, несмотря на всемирную славу Тагора как лауреата Нобелевской премии[13]. Предлагаемая версия истории будет поэтому представлять стремления государства как великое благо, и прежде всего – стремление к процветанию, а проблемам бедности и глобального контроля не будет уделено достаточного внимания. Повторю: обнаружить реальные примеры такого типа образования совсем не сложно.

Яркий пример подобного подхода к истории можно найти в учебниках, составленных Индийской народной партией – «Бхаратия джаната парти» (БДП), индуистской националистической политической организацией, придерживающейся агрессивной политики развития, направленной на достижение экономического роста. Эти учебники (после того, как БДП потерпела поражение на выборах 2004 г., их, к счастью, изъяли из обращения) совершенно не способствовали развитию критической мысли и даже не предлагали осмыслить изложенный материал. Они некритически изображали историю Индии как историю материального и культурного триумфа, где причиной всех бед всегда оказывались иностранцы и внутренние «чуждые элементы». Материал учебников и предлагаемая методика проверки знаний (например, вопросы в конце каждой главы) делали совершенно невозможной критику несправедливостей, характерных для истории страны, отучали от формулирования критических вопросов, способствовали лишь пассивному усвоению и заучиванию. Ученикам следовало просто усвоить историю торжества безукоризненной добродетели, не знавшую кастового, гендерного или религиозного неравенства.

Проблемы современного развития также были представлены в этих учебниках с точки зрения необычайной важности экономического роста и относительной неважности равного распределения национального продукта. Ученикам сообщали, что важно, в каком положении находится средний – а не самый бедный – представитель общества. Более того, у учеников развивали представление о самих себе как о части большой, развивающейся общности, но не как об отдельных людях, имеющих конкретные собственные права: «В общественном развитии индивид может получать какую-либо выгоду только в качестве члена коллектива»[14]. Такая противоречивая норма, предполагающая, что если государство преуспевает, то и с вами все должно быть хорошо, даже если вы при этом крайне бедны и обездолены, преподносилась в качестве факта, который ученикам следовало запомнить и повторять на обязательных государственных экзаменах. Вероятно, образование, ориентированное на экономический рост, повсюду обладает одними и теми же чертами, ведь неограниченное стремление к экономическому росту не способствует размышлениям о распределении благ или о проблемах социального неравенства. (Неравенство может достигать потрясающих масштабов, как было в Южной Африке в недавнем прошло, и при этом экономика страны способна отличным образом демонстрировать значительный рост.) Конечно, не обезличенная, а наделенная человеческими качествами бедность может заставить кого-то засомневаться в целесообразности стремления к экономическому росту; тем более, что для привлечения иностранных инвесторов часто используется политика, оказывающаяся крайне неблагоприятной для сельской бедноты. (Например, во многих индийских штатах земли, выделенные для строительства фабрик, изначально принадлежали бедным сельскохозяйственным рабочим, которые вряд ли выиграли от того, что их земли приобрело правительство: даже если они и получили компенсацию за свою собственность, они чаще всего не обладают умениями, необходимыми для работы в новых отраслях производства, пришедших на смену сельскому хозяйству[15].)

А что же искусство и литература, которые обычно так ценят демократы-просветители? Образование, нацеленное на экономический рост, прежде всего станет пренебрегать именно этими разделами воспитания детей, поскольку они вряд ли могут обеспечить экономическое преуспевание конкретного человека или целого государства. По этой причине во всем мире и на всех уровнях объем программ обучения различным видам искусства и гуманитарным наукам сокращается и уступает место техническим дисциплинам. В Индии родители гордятся ребенком, который сумел поступить в Технологический университет в Гургаоне, и испытывают стыд, если их ребенок изучает литературу или философию, хочет стать художником, танцором или певцом. Вопреки давно сложившейся в Америке традиции поощрения гуманитарных наук, американские родители быстро движутся в этом же направлении.

Но педагоги, жаждущие экономического роста, не станут просто пренебрегать гуманитарными науками, они станут их бояться, ведь культивируемое, развитое сочувствие – злейший враг тупости, а приглушенность нравственного чувства необходима для проведения в жизнь программ экономического развития, не учитывающих социальное неравенство. Воспринимать окружающих людей как предметы, которыми легко можно манипулировать, проще тому, кого никогда не учили иному способу восприятия. Как говорил Тагор, агрессивный национализм должен притупить совесть, и потому ему нужны люди, не умеющие разглядеть конкретного человека, говорящие на языке группы, ведущие себя как покорные бюрократы и точно так же воспринимающие мир. Искусство – основной враг подобной ограниченности. Художники (кроме самых запуганных или бесчестных) не могут верно служить какой-либо идеологии, в том числе и изначально правильной, и они всегда стремятся вывести собственное воображение за пределы обыденного, увидеть мир с новой точки зрения[16]. Педагоги, стремящиеся к экономическому росту, будут поэтому бороться с гуманитарными науками и искусством как составляющими фундаментального образования. Сегодня эта борьба уже идет во всем мире.

В рамках процветающей демократии сложно найти чистую модель образования, нацеленного на экономический рост, ведь демократия строится на уважении к каждому человеку, а модель экономического роста чтит лишь крупные объединения людей. Однако системы образования во всем мире все больше и больше приближаются к модели экономического роста, не особенно задумываясь о том, насколько такая модель не соответствует целям демократии.

Как еще мы можем описать тот тип страны и тот тип гражданина, которые мы стремимся создать? Основная альтернатива модели роста, нацеленного на международное развитие, известна как парадигма развития человеческого потенциала (Human Development paradigm), именно ее последовательницей являюсь и я. В рамках этой парадигмы особую важность имеют возможности или тот потенциал, которым каждый человек обладает в ключевых областях бытия, определяющих его жизнь, здоровье, физическую неприкосновенность, политическую свободу, участие в политической жизни и политическое просвещение. Эта парадигма развития признает, что от любого человека неотчуждаемо его достоинство, которое должны уважать все общественные законы и институты. Любая уважающая себя страна как минимум допускает мысль о том, что ее подданные не бесправны, и разрабатывает стратегии, задающие пороговые значения прав граждан в каждой из сфер жизни.

Модель развития человеческого потенциала придерживается принципов демократии, ведь право голоса в деле выбора политики, определяющей жизнь человека, остается наиболее важной составляющей жизни, отвечающей принципам человеческого достоинства. Тем не менее поощряемый такой моделью тип демократии уделяет значительное внимание фундаментальным правам, которые нельзя отобрать у человека простым большинством голосов. Таким образом, эта модель отдает предпочтение твердой защите политической свободы, а также свободе выражения чувств и мнений, участия в объединениях и отправления религиозных обрядов; и основополагающим правам в других областях, таких как образование и здравоохранение. Данная модель хорошо сочетается с устремлениями, изложенными в Конституции Индии (или в Конституции Южной Африки). Соединенные Штаты никогда не обеспечивали – по крайней мере на федеральном уровне – конституционную защиту прав в социально-экономической сфере, то есть прав на охрану здоровья и на образование. Тем не менее у американцев тоже имеется четкое представление о том, что возможность для всех граждан получить такие права является важным показателем успешности государства. Итак, модель развития человеческого потенциала – не чистой воды идеализм; она тесно связана конституционными обязательствами многих, если не большинства, демократических стран во всем мире, даже если они не всегда выполняются в полной мере.

Если страна желает поощрять такой тип гуманной, человечной демократии, стремящейся предоставить всем и каждому возможности для «жизни, свободы и стремления к счастью», какие способности ей нужно воспитывать у своих граждан? Мне представляется важными, чтобы они умели по меньшей мере следующее:

– тщательно обдумывать политические вопросы, касающиеся своего государства; исследовать, размышлять, спорить и дискутировать, не считаясь с традицией или авторитетами;

– считать своих сограждан равными себе и равноправными людьми, несмотря на различную расовую, религиозную, гендерную принадлежности или сексуальную ориентацию, относиться к согражданам уважительно, видеть в них цель приложения полученной прибыли, а не простой инструмент для ее извлечения;

– беспокоиться о жизни других людей, понимать, какое влияние та или иная политика оказывает на перспективы и жизненный опыт сограждан, а также и на людей, живущих за пределами данной конкретной страны;

– представлять себе все разнообразие сложных вопросов, касающихся человеческой жизни на всем ее протяжении, то есть иметь способность размышлять о детстве, отрочестве, отношениях в семье, болезни, смерти и многом другом, опираясь на великое множество конкретных человеческих судеб, а не просто на обобщенные данные;

– критически судить о политических лидерах, не теряя чувства реальности и имея представление об имеющихся у таких лидеров возможностях;

– думать о благосостоянии страны как единого целого, а не только о благосостоянии собственной частной группы;

– воспринимать любую чужую страну как часть сложного мироустройства, где следует разрешать различные вопросы путем разумного, транснационального их обсуждения.

Это лишь набросок, дающий начальное представление о том, что нам необходимо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.