Подъезд или Европа и Россия или как открыть форточку

Вместо того, чтоб писать тома, как Данилевский и Леонтьев, я бы описал наш подъезд. Нет, я совсем не собираюсь критиковать Россию, как многие могут подумать, прочитав название… Я видел подъезды в Лондоне и Париже, и я видел, естественно, подъезды в Москве – и я могу сказать, что в Москве есть совсем не хуже и даже лучше подъезды… Я говорю о другом. Поехал сегодня к знакомой в гости, и она, как бы предваряя мой заход в ее подъезд – приличной сталинской пятиэтажки – кирпичной, с высокими потолками – рассказала про то, как соседская старая овчарка писает в подъезде, т.к. ее хозяйка, алкоголичка, не может ее выпустить на улицу. На нее, конечно, ругаются соседи, и она периодически с тряпкой на лестнице и в парадном подтирает ее лужи, раскорячившись старой торбой.

Запах удушливый, бьет в нос живым организмом, умирающим, искалеченным, но живым. Она залила весь подъезд, въедливые лужи темнеют при входе. Искоренить запах невозможно. Я, зажав нос при входе, тут же побежал открыть окно, но самое удивительное, что всем жалко эту овчарку – они орут на хозяйку – она, пьяная выходит убирать. Но никто и не думает, что ее можно отравить, переселить, усыпить (и хозяйку, и овчарку, заодно). Нет, все терпят и не знают, что делать. Хозяйка открывает дверь, и старая овчарка писает в подъезде – а что ей еще делать? Дверь подъезда бывает закрыта, а на улице мороз. Кто-то может откроет, а кто-то впустит, или не впустит… И так все мирятся с этим.

Я вспомнил мой разговор со Славой Полуниным. Он переехал в Лондон, и первый раз его выселили с квартиры, когда детишки запуститили бумажных голубей с балкона. Кто-то «капнул» – и его просто взяли и выселили. Эта была та самая улица, где написана знаментая антисоветская утопия «1984». Портобелло, кажется. Висит мемориальная табличка – «здесь жил писатель Джорж Оруэлл. Он написал роман «1984» – англичане вообще любят развешивать мемориальные таблички. Так вот дети Полунина забросали пол-улицы бумажными голубями с балкона – Славу оттуда попросили. Со второй квартиры его выселили по причине приезда Гребенщикова – просто они хорошо отпраздновали Славин день рождения. С третьей квартиры после небольшой вечеринки его тоже собирались выселить – но он вовремя подсунул под дверь соседей-жалобщиков билеты на свое представление. Вот вам Россия и Европа! Мы живем в зассанном подъезде, потому что нам жалко старую овчарку. Мы так и женимся на «старой овчарке», потому, что она твоя. И самое главное, что и религия у нас такая. Мы все ждем, когда оно само что-то решится или, наконец, сдохнет.

Это удивительно, но приходя в один известный монастырь, я, первым делом, в верхнем храме, где всегда толпа народа и жуткая духотень, ищу, где здесь форточка, протискиваюсь поближе к форточке, которая, как правило, бывает закрыта, особенно зимой. Открыта только одна сторона двойной рамы, но и через эту закрытую форточку потягивает живительный сквознячок, который один спасает положение. Тысяча людей будет стоять молчаливыми силуэтами в духоте, полагая, видимо, это за свой крест, и никто никогда не подойдет и не откроет окно хотя бы на минуту. Разве что кто-нибудь околеет от духоты в этой толпе или упадет в обморок. Мы боимся что-либо сделать, чтоб приспособить к жизни, и зачастую именно по привычке – авось как-то что-то, перетерпится, перемелется…

Тут один греческий старец в монастырь приезжал – устроили встречу. Его переводили. Что там старец говорил на греческом – одному Богу известно, т.к. переводил монах одновременно с тем, как тот говорил. Сказать старцу, чтоб он делал паузы, видимо, никто не решался. Т.е. он делал паузы, но тогда и монах переводчик делал паузу. Так что, то ли один дурак был, то ли другой – непонятно. Но в целом эффект отрицательный. У нас такая «встреча с православием».

Как? что? как он может так говорить?! так вот и говорю – ничего непонятно-с, … то ли переводчик заснул, то ли старец с ума сошел. А главное, никто не готов открыть форточку.