«Зовите другого!»

Как видим, адвокатская деятельность Александра Керенского фактически всегда была неразрывно связана с политикой, и защиту по многим политическим делам он проводил вполне успешно, но отзывы коллег о нем как о присяжном поверенном, тем не менее, в целом были весьма нелестными. Наверное, они не основаны на пустом месте, хотя, оценка его профессионализма, пожалуй, была в определенной степени субъективной, при этом достаточно устойчивый стереотип о Керенском как о «никаком» адвокате сложился на многие годы.

По словам Л. М. Арманд, коллеги Керенского предупреждали доверителей: «Если вы хотите, чтобы он защищал революцию, то он это сделает блестяще. Но если вам надо защитить подсудимого, то зовите другого, ибо в Керенском революционер всегда берет верх над адвокатом…»56.

Знаменитый петербургский присяжный поверенный Н. П. Карабчевский писал: «Такие адвокаты, как Родичев, Керенский, Соколов, не отличаясь ни умом, ни талантливостью, ни широтою мировоззрения, были вполне подходящими стенобитными орудиями, ударявшими всегда в одну и ту же точку, по заранее выработанному революционному трафарету. И они добились своего; приобрели в конце концов последователей, союзников и подражателей, настолько, что к периоду 1904—1905 годов составляли уже весьма заметную и довольно властную в сословии группу… Керенский как судебный оратор не выдавался ни на йоту57: истерически-плаксивый тон, много запальчивости и при всем этом крайнее однообразие и бедность эрудиции. Его адвокатская деятельность не позволяла нам провидеть в нем даже того „словесного“ калифа на час, каким он явил себя России в революционные дни»58.

Но стоит учитывать, что адвокат-Керенский и адвокат-Карабчевский были людьми совершенно разного склада и имели серьезные идейные разногласия. Кроме того, Керенский был еще достаточно молод и изначально ориентирован на политику, и, что называется, оказался в нужное время в нужном месте. В сотнях политических процессов, проходивших по стране, защитников не хватало, в связи с чем, была возможность проявить себя и войти тем самым в политику, опираясь на адвокатуру. Что Керенский и сделал. И это был его собственный путь. Пожалуй, главное, что его в корне отличало от тогдашних корифеев адвокатуры – это использование адвокатской трибуны для достижения политических целей. Для таких мэтров как Н. П. Карабчевский, подобные действия были противоестественными. И, очевидно, с точки зрения какого-то особого адвокатского дарования, призвания и преданности адвокатуре, А. Ф. Керенского, фактически использовавшего профессию адвоката для изменения государственного строя, трудно поставить в один ряд, например, с Ф. Н. Плевако, В. Д. Спасовичем или Н. П. Карабчевским. С этой позиции, думается, и выдающимся адвокатом его вряд ли назовешь (хотя, в литературе можно встретить разные, зачастую диаметрально противоположные оценки Керенского как присяжного поверенного. Если не о выдающемся, то, как минимум, об успешном или блестящем (великолепном) адвокате А. Ф. Керенском пишут многие59). Но, справедливости ради, необходимо отметить, что и к самим признанным мэтрам адвокатуры, и к адвокатскому сообществу Керенский относился с достаточным уважением.

Став министром юстиции Временного правительства 2 марта 1917 года, Керенский предложил Н. П. Карабчевскому (в то время – председателю Петербургского совета присяжных поверенных) забыть их идейные разногласия и попросил оказать помощь при подборе состава министерства и Сената: «Не можете ли Вы собрать Ваших товарищей по Совету сегодня? Я хотел бы посоветоваться, чтобы наметить кандидатов». Это обращение Керенского указывало на то, что ядром будущего Министерства юстиции и высшей судебной инстанции России должны были стать представители адвокатского сословия; тем самым Керенский хотел «поставить правосудие на недосягаемую высоту»60. Профессиональную адвокатскую корпорацию Керенский считал единственной в России, «до последнего времени сохранившей верность чести и долгу», и подчеркивал, что «право соблюдалось только в этой корпорации»61.