Глава III. Придворные шуты

Придворные шуты в древности. – Официальные шуты во Франции. – Сеньи Иоган – Иоган Арсемалль – Миттон. – Тэвенин де-Сен Лежэ. – Большой Иоган. – Гэнселэн-Нон. – Видьон. – Шуты Карла VII, Людовика XI и Карла VIII.

Шуты встречались, и в замках вельмож, и у епископов в их дворцах; тем более короли и королевы, принцы и принцессы также держали при себе шутов, так как это было в большой моде в то время.

Придворные шуты существовали еще в самой глубокой древности, Шарль Маньэн в своих «Origines du Theatre antique et moderne», рассказывает, что в «Рамаяне»[21] упоминается о шуте, бывшем при особе прекрасной Ситы, супруги храброго Рамы; этот шут описывал своей прекрасной повелительнице качества ее любовников.

Кроме того, судя по одному из мест в книге Самуила[22], Акиш, царь страны Гатской также держал шутов при своем дворе.

Если верить одному сочинению под заглавием «Dialogues», изданному в XV столетии, то и у великого Соломона, не смотря на всю его славу, также был шут, по имени Маркольф. Автор предполагает, что этот царь, отличавшийся такою мудростью, сидя, однажды, на своем троне, заметил у своих ног Маркольфа, человека маленького роста, безобразного; у него было широкое, морщинистое лицо, большие глаза, длинные уши, отвислые губы, козлиная бородка, громадные руки с крючковатыми пальцами, острый нос, ноги, как у слона, волосы растрепанные, туника грязная и в пятнах.

– Кто ты такой? – спросил у него царь.

– Назови сначала свое имя, тогда я назову тебе мое, – отвечал шут.

– Я происхожу из одной из двенадцати семей Иуды. Иуда родил Фареса и т. д. Моего отца звали Давидом, а я – царь Соломон.

– А я происхожу от одной из двенадцати семей Рустра. От Рустра родился Рустод, от Рустода – Рустик и т. д. Мои отец был благородный Марколь, а я – дурак Маркольф.

– Ты, кажется, порядочный хитрец. Однако, поговорим. Если ты будешь хорошо отвечать на все мои вопросы, то я буду обращаться с тобой, как с настоящим царем, ты будешь всегда при мне и тебя будет почитать все мое царство.

Затем началась беседа между царем и шутом; они говорили о вселенной, о мужчинах, о женщинах, о природе, о деревьях, о травах, о вине, о медицине и о прочем. Дурак давал ответы; но его слова отличались иногда смелостью и даже дерзостью. Соломон, рассердившись на его грубость, прогнал его от себя. Маркольф, уходя от царя, воскликнул:

– Льстивая ложь нравится царям, а суровая истина оскорбляет даже самых мудрых.

Относительно существования шутов в самой глубокой древности имеются более точные указания, чем приведенный разговор между Соломоном и его шутом, Маркольфом.

Рис. 15. Царь Соломон и его шут Маркольф (по рукописи XV в.)

Цари персидские сo времен Демарата всегда держали у себя шутов. Об этом упоминает и Плутарх. Демарат был сначала сам царем Спартанским, но его изгнали из его отечества, вследствие политических раздоров; он удалился к персидскому двору, к царю Дарию.

Мелкие греческие цари также держали у себя шутов, так например, у тирана Сицилийского, в Македонии у Филиппа и у преемников Александра, были свои шуты. Дворец Дионисия Сиракузского был наполнен различными шутами. В Пepcии, в свите Александра также было много шутов и фигляров… Во время свадьбы Александра со Статирой, точно так же, как во время свадеб восьмидесяти офицеров македонской армии, шуты потешали приглашенных гостей.

Часто случалось, что и сами цари, и особы царской крови принимали участие в упражнениях фигляров. Так, например, Антиох IV Эпифан, царь Сирийский (174–164), во время празднеств часто присоединялся к шутам. которые обходились с ним, как с товарищем, точно также Антиох IX (114–94), также царь Сирийский, изучал очень прилежно ремесло фигляров и шутов и всегда внимательно слушал уроки своих учителей.

Видя, как греческие вельможи, воспитанные среди роскоши и утонченного вкуса цивилизации, любили такие грубые зрелища, как представления шутов и фигляров, нет ничего удивительного, что и цари варваров постоянно окружали себя шутами и скоморохами Сидоний Аполинарский[23] упоминает об этом роде развлечения в своем описания обедов Феодорика II, короля испанских вестготов (453–466) и хвалит его за то, что он редко следовал подобному обычаю.

Известно также, что и свирепый Аттила держал в своем дворце шутов и фигляров.

Когда византийский император Феодосий II, сын Аркадия, отправил послов к царю гуннов, свирепому Аттиле, то последний пригласил их к своему столу. Во время пиршества два поэта прославляли победы Аттилы. Затем вошел шут, выходки и фиглярства которого возбуждали всеобщий смех, потом горбатый карлик, Церкон, кривоногий, безносый, заика и идиот, одно появление которого уже возбудило всеобщий смех. Этот несчастный, по словам Амедея Тьерри, в течение двадцати лет странствовал с одного конца света на другой и везде на него смотрели с большим удивлением. Наконец, африканцы подарили его римскому военачальнику, Аспару, который потерял его во Фракии во время похода против гуннов. Карлика взяли в плен и отвели сначала в лагерь Аттилы, но тот не пожелал его взять к себе, тогда его привели к Блэда, брату царя гуннов и тот так пристрастился к этому уродливому существу, что уже никак не мог без него обойтись. Карлик не покидал его ни за столом, ни во время военных походов. Блэда приказал сшить карлику военное платье и преуморительным был вид этого маленького человечка, размахивающего мечом. Однажды Церкон убежал в Рим. Блэда положительно не находил покоя: он хотел непременно или увезти карлика, или его выкупить. Когда удалось выручить карлика, то его заковали в цепи и привели к его господину, перед которым и он призвался в своей вине, но уверял, что достоин снисхождения, потому что Блэда не дал ему жены. Варвар разразился громким смехом и женил карлика на одной из прислужниц царицы; эта прислужница впала в немилость за какой-то проступок. После умерщвления Блэды[24], Аттила послал карлика в подарок патрицию Аэцию[25], который отдал его обратно Аспару.

Шуты появлялись также и у цивилизованных государей того времени; так например мы их встречаем во дворце в Константинополе. Один из таких шутов, бывший при особе императора Феофила, шут, по имени Дандери, по своей нескромности, чуть было не причинил неприятностей императрице Феодоре. Император Феофил был иконокластом т. е. принадлежал к той секте, которая не признавала икон. Императрица, напротив того, не разделяла убеждений своего мужа и втайне хранила в своей молельне великолепные иконы, перед которыми она часто молилась: однажды, Дандери застал императрицу на молитве и полюбопытствовал узнать, что это были за чудные картины; императрице пришлось придумать какую-то ложь, чтобы выпутаться из такого неловкого положения; но за обедом Дандери не переставал говорить о картинах, который он видел у императрицы, так что последняя сильно смутилась и ей едва удалось замять разговор.

В средние века шуты были в большой моде. Ордерик Виталь[26] рассказывает о несчастье, приключившемся с одним из таких шутов, который сопровождал Гуго Великого, отца Капета, в одной из экспедиций, которую родоначальник французской династии вел против Людовика IV. Этот шут позволил себе посмеяться над местными святыми и был убит молнией.

Однако подобное свободомыслие мало находило себе подражателей в среде шутов. Они выкидывали разные фокусы и шутки, чтобы возбудить смех в окружающей их публике, но никогда не позволяли себе касаться чего-либо священного, особенно в то время, когда все христиане отличались таким благочестием и верою. Этот рассказ доказывает только, что шуты повсюду следовали за своими повелителями, сопровождая их даже во время войны. Шуты отличались большою преданностью к своим господам и даже часто исполняли обязанности телохранителей; так один из шутов спас Вильгельма, герцога Нормандского, в 1047 г. от заговора, составленного несколькими недовольными баронами. Если бы не преданность этого бедного шута, то судьба того, который, двадцать лет спустя, должен был одержать победу при Гастингсе и завоевать Англию, была бы совершение иная; он, конечно, погиб бы в 1047 г. и тогда и судьба Англии была бы также совершенно иная.

Шуты существовали и при французском дворе, точно так же, как и при дворе герцогов Нормандских. Шуты встречались и при Карле Великом, потому что еще в то время была известна шахматная игра, в которой два шута сопровождают короля. Подобный вывод, конечно, очень остроумен, но, кажется несколько натянутым.

Рис. 16. Фигура шута в шахматной игре во время Карла Великого

Конечно, при дворе Карла Великого были фигляры и шуты, по для подтверждения этого факта вовсе не требуется такого доказательства, как игра в шахматы. Даже во дворце Людовика Благочестивого были шуты и фигляры; в царствования последующих королей также существовали при дворе шуты; Филипп-Август, однако, в 1181 году выгнал всех шутов из своего дворца, за их дурное поведение. Должность шута считалась службою; ему платили жалованье из фондов, предназначенных для увеселения короля. После того, как было сказано выше, Филипп-Август выгнал шутов из своего дворца, в 1181 году, они опять появилась при дворе французских королей, но уже только в начале XIV столетии и самым замечательным из них был Жофруа, шут Филиппа V Длинного.

Все шуты считались на королевской службе: эта должность редко оставалась вакантной, потому что шут составлял необходимую принадлежность всех празднеств и увеселений; в его обязанности входило вызывать смех на устах, как его господина, так и его гостей. Однако не сохранилось нигде имен всех шутов, бывших при особах французских королей. Только некоторые из имен сохранились или в придворных отчетах, так как шутам платили жалованье из королевских сумм, или в различных мемуарах и анекдотах. Мы займемся только описанием тех шутов, которые пользовались некоторой популярностью.

После Филиппа Длинного видно из отчетов, приведенных потом Дю-Френом дю-Канж в одной из его книг, что в 1327 году был при французском дворе шут Ролло или Ролльэ. Но нам также известно, что у Филиппа V Валуа было несколько шутов, одному из которых было поручено известить короля о крушении генуэзских кораблей, состоявших на службе Франции; это было в 1340 году в начале Столетней войны.

Вероятно, также при особе Филиппа Валуа находился и шут Сеньи Иоган, которого Рабле назвал «глупая знаменитость Парижа, прадед Колльэта», и о котором веселый кюре Медона рассказывает такой занимательный анекдот в книге III в главе XXXVI «Пантагрюэля»:

«В Париже перед заведением одного шашлычника присел носильщик и стал есть хлеб, который, вероятно, казался ему очень вкусным c запахом дыма. Шашлычник ничего не говорил; но лишь только носильщик доел хлеб и хотел было уйти, как шашлычник схватил его за шиворот и потребовал непременно, чтобы тот заплатил ему за жаренье. Носильщик стал доказывать, что он не причинил никакого убытка шашлычнику и не тронул его мяса; дым все равно разнесся бы по воздуху и он в первый раз слышит, что в Париже продается дым. Но шашлычник возразил на это, что он вовсе не желает чтобы его дымом пользовался всякий носильщик и если последний не заплатит, то он отнимет у него его крючья. Носильщик поднял свою палку и стал в оборонительную позицию. Произошел сильный спор. Сбежался народ со всех сторон. В толпе был также и шут Сеньи Иоган. Увидя его, шашлычник спросил у носильщика, не желает ли он что бы их рассудил Сеньи Иоган. Носильщик согласился. Когда шут выслушал причину их спора, то обратился к носильщику и попросил его вынуть из кошелька какую-нибудь серебряную монету. Носильщик исполнил его желание; тогда шут положил монету на левое плечо, как будто желая узнать правилен ли ее вес, потом постучал ею по ладони левой руки, чтобы узнать не фальшивая ли она; наконец, приставил ее к правому глазу, что бы хорошенько рассмотреть, отчеканенную на ней, надпись. Толпа молчала и следила за движениями шута к великому отчаянию носильщика, который решительно не мог понять, что из этого выйдет. Затем шут поднял свой жезл, как скипетр, кашлянул раза два или три, постучал монетою о выручку шашлычника и сказал: «Суд постановляет, что носильщик, евший свой хлеб под дымом шашлычника, честно расплатился с ним звуком своих денег, поэтому суд приказываешь им разойтись по своим домам. Такое решение парижского шута показалось настолько справедливым, что все даже сомневались, чтобы и настоящие ареопаги могли бы решить так правильно подобное дело».

Г-н Канель говорит, что первое указание на такое шуточное решение было сделано Жаном Андрэ, юрисконсультом XIV столетия, умершим в 1348 году. Следовательно, Сенье Иоган жил в последние годы царствования Филиппа Валуа и весьма вероятно принадлежал к штату этого государя. Это не может казаться удивительным, потому что двор Филиппа Валуа был одним из самых блестящих дворов того времени; там собиралось самое высшее дворянство. Фруассар[27] называл двор этого государя «самым рыцарским в мире» Короли Навары, Майорки, Богемии и масса могущественных баронов проводили там время в пиршествах и турнирах. Конечно, для развлечения подобного общества требовалось много шутов.

Еще один шут, состоявший на королевской службе, в последние годы царствования Филиппа VI, находился при дофине, впоследствии Иоанне Добром; этот шут назывался Иеган Арсемалль. Иеган оставался при дворе и в следующее царствование и часто получал королевские подарки в виде одежды, костюмов, головных уборов, подбитых горностаевым мехом и проч. Вероятно, в благодарность за такие подарки Иеган сопровождал своего государя в Англию после поражения при Пуатье в 1356. Несчастный государь взял с собою шута, чтобы иметь при себе человека, который развлекал бы его во время его плена и потому он уговорил своего шута ехать вместе с ним в Виндзор. Однако, туманы Англии, казалось, повлияли на веселость шута; оп постоянно болел в это время испытаний, что видно из отчетов расходов на короля Франции, где часто упоминалось о разных лекарствах, купленных у аптекаря-дрогиста[28] в Лондоне, для Иегана-шута.

Иеган Арсемалль имел товарищем при дворе Миктона или Миттона, которого содержал сам Иеган и платил ему из собственной шкатулки, хотя этот шут и состоял при особе дофина Карла.

Кроме Миттона у дофина Карла, сделавшегося позже королем Карлом V Мудрым, было много других шутов. Если верить его биографу Христине Пизанской, то он очень любил брать к себе шутов и знал в них толк. Но этому государю можно было вполне извинить такое развлечение. Это была одна из самых критических эпох в истории Франции: Этьен Марсель покушался произвести революцию, потом позорный договор в Бретиньи, в силу которого, Англия получила все земли на юге Луары; следовательно, управление Францией представляло столь тяжелое бремя, что тот, кому это было поручено, мог позволить себе некоторые развлечения. Вот что, между прочим, пишет Христина Пизанская: «Карл V, встав с постели и, помолившись, Богу, разговаривал со своими служащими; он был добрый и милостивый государь, так что даже самый последний из его придворных говорил с ним совершенно свободно».

Один из шутов Карла V был похоронен в Сен-Жермен-Оксеруа[29], его могила послужила образцом для могилы устроенной позднее для Тевенэна де Сен-Лежэ.

По всей вероятности, этот Тевенэн был самым любимым шутом Карла V. После смерти этого шута король приказал сделать ему роскошный памятник в церкви Сен-Морис в Сенлисе: этот памятник описал Соваяль в своей книге «Парижские древности»[30]. Тэвенэн был изображен в костюме шута, в длинной одежде; с капюшоном и в шапочке с кисточкой: в руке у него был жезл и два кошелька, привязанные к поясу. На камне была вырезана следующая надпись: «Здесь лежит Тевенэн де Сен-Лежэ, шут короля, умерший 11 дня июля МСССLХХIV. Молитесь за упокой его души».

Рис. 17. Гробница шута Тевенэна

Преемником Тэвенэна был Большой Иоган. Если верить одному любопытному документу, помещенному Алекс. Ассьэ в его книге, озаглавленной «Легенды Шампаньи», Большой Иоган был из Труа. Этот город долгое время имел привилегии поставлять шутов королевскому дому. Еще до сих пор сохранился текст письма, адресованного мэрам и старшинам города Труа. В этом письме король сообщает о смерти своего шута Тевенэна и о том, что ему сооружен памятник. Затем король обращается опять к мэрам, старшинам и гражданам города Труа, чтобы те выслали из своей среды человека, который сумел бы развлекать короля и его гостей. Это письмо помечено 14-м января 1372 года.

Но тут появляется противоречие в числах. По надписи, сделанной на надгробном памятнике, Тевенэн умер 11-го июня 1374, между тем, как письмо короля, в котором он сообщает о смерти шута Тевенэна, помечено 14-м январем 1372 г. Тут, вероятно, вкралась ошибка или в письме или на памятнике. Впрочем и самый стиль письма вряд ли можно отнести к эпохе царствования Карла V. Кроме Большого Иогана, у Карла V было еще три шута и даже одна дурочка, Артоди дю Пюи, которая состояла в штате королевы Жанны. Г-н Лебер приводит подлинное письмо Карла V, где упоминает о расходах, сделанных на Артоду дю Пюи «дурочку нашей возлюбленной подруги королевы.

Если Карл Мудрый любил окружать себя шутами и фиглярами, то его преемники Карл VI, как известно, был сам безумный и потому, конечно, любил проводить время в обществе себе подобных. С восьмилетнего возраста у него уже был шут, по имени Теган, о котором упоминается в письме Карла V, помеченном 3-го марта 1375 г. Позднее, после ужасного случая на маскараде, когда он едва не сгорел живым, несчастный принц совершенно потерял рассудок, так что он впал в меланхолию, и к нему были приставлены лица, которые должны были развлекать его в часы нападавшего на него уныния. Из этих шутов был особенно замечателен Генселэн Кок, который, вероятно, совершал множество самых уморительных фарсов и был в достоянном движении, так как из отчетов за 1404 год видно, что однажды шут потребовал новых рубашек, так как он разорвал свои в борьбе, устроенной им для забавы короля; в том же году шут сносил сорок семь пар башмаков. Около того же времени шут Изабо Баварской[31], по имени Гильом Фуэль, в течение полугода сносил сто три пары различной обуви; из этого можно заключать, что все эти шуты отличались необыкновенною подвижностью!

У всех членов королевской фамилии были свои особые шуты. Иоанн, герцог Беррийский, самый расточительный из всех знаменитых дядей Карла VI, умерший в 1410 году, был отвезен на кладбище своими шутами, одетыми в траур. Это действительно, был кортеж достойный такого человека, который, в шестьдесят лет, женился на двенадцатилетней девочке, племяннице графа де Фуа.

Брат Карла VI, Людовик Орлеанский, жертва мрачного Иоанна без Страха, который приказал его убить на улице Барбетт, также держал у себя шута, по имени Кокинэ. Мы точно также встречаем шута, по имени Гильом Кроссон, в штате Дофина Людовика, сына Карла VI, умершего ранее отца.

Долгое время полагали, что Карл VII не держал шутов при своем дворе; но из отчетов, по содержанию двора, оказалось, что и у Карла VII также были шуты. Двое из них известны под именем Даго и Робине. Правда, оба шута не находились на королевской служба, а были не более, как бродячие шуты, посещавшие ярмарки, города, деревни к только случайно попадавшие во дворец на известное время, где развлекали короля, его семью и его гостей, получая за это очень скромное вознаграждение; такие шуты далеко не пользовались таким кредитом и авторитетом, какими пользовались Иеган Арсомалль и Тевенэн де Сен-Лежэ. Однако, и при дворе Карла VII в 1458 году был шут по имени Колар, прозванный «мосьё дё Лаон», который пользовался известным почетом и получал определенное содержание. Около того же времени у королевы Mapии Анжуйской была своя дурочка, прозванная Мишон.

Между всеми этими шутами, имена которых сохранились только в отчетах по содержанию двора, особенно был замечателен поэт Франсуа Вийон[32], которого причисляют к наиболее знаменитым шутам того времени и который умел изобретать такие остроумные шутки, которым позавидовал бы самый известный шут того времени. Этот знаменитый насмешник, некоторые стихотворения которого отличаются такой меланхолией, такою грустью, которая проникает прямо в сердце, был очень ленивым учеником, взбалмошным человеком, своевольником, так что даже был приговорен как-то к виселице за контрабанду. Людовик XI спас его от веревки. Но этот лизоблюд и любитель даровых обедов был слишком хорошо известен стражам Шатле[33], чтобы он мог свободно топтать мостовую Парижа. Ему пришлось удалиться на некоторое время в Англию, чтобы о нем забыли в Париже. Там Эдуард V очень полюбил Вийона и часто звал его к себе для развлечения. Однажды, король, показывая ему свою уборную, указал на гардероб, испещренный французскими гербами и сказал: –«Видишь ли с каким уважением я отношусь к твоим французским королям.

– Это мне кажется слишком опасным для здоровья вашего величества, – возразил Вийон, – вероятно, всякий раз, как вы взглянете на эти гербы, то чувствуете такую боль в животе, что вам приходится прибегать к помощи аптекаря.

Конечно, подобная фраза, сказанная хотя и на чистом французском языке, все же не могла понравиться английскому королю, Вийон должен был переправиться через Ла-манш, вернуться в Париж и начать там опять жизнь праздношатающегося со всеми соединенными с нею приключениями.

Вийон никогда не был шутом на королевской службе, он обладал слишком независимым характером, чтобы подчиняться чужой воле и взять официально в руки шутовской жезл. Впрочем, Людовик XI не имел большой склонности к шутам. Ему было совершенно достаточно его врача Куаксьэ, его цирюльника Оливье Дьявола и его кума Тристана Пустынника. Вероятно, Людовик XI был сердит на всех шутов вообще, в особенности, с того времени, как шут Карла Смелого, известный под именем Славного, посоветовал своему властелину, во время его свидания с королем Франции в Перонне, задержать последнего в плену. Но как бы то ни было, во время царствования этого короля не было ни одного шута, так по крайней мере, думали до тех пор, пока Брантом[34] в своей «Истории знаменитых людей», в главе, посвященной Людовику XI, не рассказал бы анекдота, которым свидетельствует, что в свите этого короля был шут.

«Между разными шутками совершенными этим королем, ради развлечения, самая ужасная шутка была, именно, убийство его брата, герцога Гвиэнского, когда последний менее всего думал о смерти, так как король уверил его при жизни в своей привязанности, а после его кончины не переставал его оплакивать;[35] никто не подозревал, что удар был нанесен им самим несчастному герцогу, если бы не открыл этого шут короля; этот шут находился сначала при особе покойного герцога, а после его смерти Людовик XI взял его к себе, так как он был очень забавен. Однажды, король отправился на богомолье в Клэри[36] и там, перед образом Божьей Матери, которую он называл своею Покровительницей, стал молить Ее о прощении совершенного им убийства брата, который был отравлен аббатом Сен-Жаном, по его приказанию. Шут стоял недалеко от молившегося вслух короля и хорошо слышал произносимое им слова и запомнил их. Однажды, за обедом, в приcyтствии многих посторонних лиц, шут стал упрекать короля в убийств брата: король крайне удивился такому обвинению. Конечно, следовало быть осторожнее с шутами, которые часто далеко не так глупы, какими они кажутся, а чаще всего они многое угадывают прямо по какому-то странному инстинкту. Король, конечно, не пощадил этого шута, потому что опасался такого человека, который мог наделать ему много неприятностей.

Я слышал этот рассказ от одного каноника более пятидесяти лет тому назад, когда еще был мальчиком и посещал парижскую коллегию; этому канонику было восемьдесят лет; с тех пор, этот рассказ переходил от одного каноника к другому, так что нельзя сомневаться в его истине».

Это, впрочем, был единственный шут, о котором упоминается в царствование Людовика XI; несчастный дорого поплатился за свой неосторожный язык. Король не любил, чтобы в его присутствии разоблачали тайны его политики.

Карл VIII также не обращал особенного внимания на шутов, но крайней мере, при его дворе не было ни одного замечательного шута; но верно только то, что шуты, действительно, существовали при дворе в царствование этого короля и он был к ним добр, как был милостив ко всем его окружавшим. А. Монтейль утверждает, что добрый король Карл VIII милостиво обращался, как со своими шутами, так и с шутами других особ. По отчетам за 1491 год видно, что были израсходованы суммы на содержание шутов короля и герцога Орлеанского, впоследствии Людовика XII.

Но только в царствование Людовика XII и Франциска I начинается ряд замечательных придворных шутов, которые пользовались даже известной популярностью наряду с Калльэтом и Трибулэ.