Марш мертвеца

Марш мертвеца

Марш мертвеца

Денис Тукмаков

Политика Партия измены либералы малый народ

годовщина убийства Немцова как смотр "пятой колонны"

Над «Маршем мертвеца» развевались украинские флаги, был растянут баннер с призывом «спасти Надежду Савченко», звучал бандеровский клич «Герои не умирают!», а перед шеренгами, впереди всех, заводила нёс транспарант с немцовской фразой «Я против аннексии Крыма». Это был «марш» солидарности с убийцей, шествие против двух миллионов соотечественников, акция за фашистскую хунту — как будто им мало было просто почтить память пройдохи, разграбившего пол-страны.

Другого марша в минувшую субботу не было — хотя день-то был праздничный, и повод имелся. Два года назад, в предпоследний день зимы, нам словно были явлены ангелы — молчаливые, отлично экипированные, находившие время для общения с девушками и котиками Вежливые люди пришли из неоткуда и практически бескровно освободили Крым. Годом спустя — накануне дня убийства Немцова — эта дата получила признание, стала именоваться Днём Сил специальных операций.

Так они и входят рука об руку в историю, эти две годовщины — День Вежливых людей и ночь убийства Немцова. Два события, случившихся, с разницей в год, 27 февраля, второе из которых было словно подгадано, чтобы затмить, переписать, дискредитировать первое. Две даты, каждая из которых объединила без остатка свою часть народа. Или правильнее говорить — два разных народа? Большой и малый, проживающие вроде бы вперемежку в России, но не способные слиться в единую общность.

Год назад тот другой, малый народ получил повод горевать на наш праздник. Ненавидеть тех, кто смеет радоваться в такой денёк. Проклинать большой народ за то, что Крым и Немцов для него — величины не сопоставимые.

Спецоперация на полуострове, «спецоперация» на Большом Москворецком мосту — два столь разных события смешались в головах малого народа до степени неразличимости. Оба кажутся ему деяниями одного человека. Оба вызывают в малом народе скорбь. Много ли отыщется среди него тех, кто, ужасаясь убийству Немцова и вешая его на Кремль, одновременно поддерживал бы «Крымнаш»? Найдутся ли среди участников субботнего «марша мертвеца» такие, которые в своё время остались дома во время проукраинского «марша мира»? Вот и теперь — многие ли покинули марширующие ряды, завидев в них украинские флаги?

Обратное тоже верно. Среди пресловутых 86% населения страны, поднявших в субботу чарку во славу воссоединения с Крымом, вряд ли сосчитаешь на пальцах одной руки тех, кто помянул тем же вечером «реформатора Бориса». В глазах подавляющего большинства, он символизировал такую Россию, которая ни за что не вернула бы себе Крым, молча снесла бы потерю Черноморского флота. Дорвись сегодня Немцов до власти, участь полуострова, да и России, была бы печальной.

Идёт война гражданская

Казалось бы, так тому и быть: пусть оба народа живут себе дальше раздельно, сближаясь и вновь расставаясь, каждый со своими печалями и радостями. Но в политическом смысле, такое «мирное сосуществование» невозможно, поскольку обе стороны исповедуют слишком уж разные образы будущего для России. Их ценности противоположны, их святыни, воплощённые в прибрежных ли, в могильных ли камнях, будут вечно воевать друг с другом.

Весь смысл «Крымнаша» заключается в том, что Россия была обязана поступить как суверенная держава, а её народ — как великий исторический субъект, для которого честь, правда и справедливость важнее куска колбасы. Суверенитет — не блажь и не пафос, а необходимое условие существования стапятидесятимиллионного народа, без которого он диссоциируется, вымирает, уходит прочь из Истории. К возвращению Крыма взывала национальная честь, не потерпевшая бы вражеского флага над Севастополем. Этого требовала правда — правда о том, что ждало бы крымчан на бандеровской Украине, сполна явленная затем в ужасах Донбасса. На «Крымнаше» настаивала историческая справедливость — два года назад Россия вернула своё, утраченное в прошлом веке. Сегодня, вкусив уже и санкции, и кризис, большой народ не переменил бы своего решения по Крыму и повторил бы всё снова, даже в больших масштабах — вплоть до Киева и Одессы.

В причитаниях «по Боре» нет ничего святого, благородного, возвышенного. Малый народ несёт на «Немцов мост» плюшевых мишек и купленные у подсуетившегося Каца цветы — потому что именно это капище попадёт в объективы телекамер глобальных СМИ вместо никому не интересной, забытой всеми могилы, а гвоздичка станет ещё одним «гвоздём в крышку гроба режима». Он разглагольствует о свободе, но это не свобода родной страны, не независимость её народа, а частное, сугубо личное освобождение от любых обязательств в отношении ненавидимого им государства — презренное и пошлое стремление мещанина, чуждое воину и аристократу.

Малый народ презирает «ватников» за «рабство» — он, раб своей корпорации, ипотеки, моды из журнала, сектантского мнения собственной тусовки, раз в день пропесочивающей отступников на партсобраниях! Он восторгается «небратьями» за то, что те, развалив своё государство, стали «почти Европой» —  но единственной его «европейской» мечтой является желание поскорее свалить на Запад, тушкой или чучелом, или жить тут на западные гранты. Он судачит об идеалах, но сам всюду говорит лишь о колбасе, о жрачке, в любых её вариациях, от хамона до «куриных шкурок», лишь бы покушенькать вкусно, набить вдосталь брюхо, и всё ему мало, и хочется ещё.

Малый народ требует кары «немцовским палачам» — но воротит нос от вида разбомбленного Донбасса и смакует кадры сожжённого Дома профсоюзов, втайне мечтая повторить то же самое в Крыму, Донецке, а затем и в Москве, в трёх шагах от места своего паломничества. Он просит табличку в память Немцова — хотя сам двадцать лет вытирал ноги о память погибших в расстрелянном Доме Советов. Сейчас он ополчился на Кадырова и «чеченских убийц» — но сам всю Первую чеченскую рукоплескал «ичкерийским повстанцам», стрелял в спину собственной армии, не замечал геноцида русских, оправдывал отрезанные головы солдат, целовался в десны с детоубийцами.

Он обожает сорить примерами «поступков цивилизованных держав» и ластиться к сильным мира сего. Но в тот редкий случай, когда Россия повела себя сильно, по неписаным правилам современной цивилизации — в Крыму, в День Вежливых людей — малый народ осёкся, сник, засунул язык в задницы и принялся горевать — расправив плечи лишь на проукраинском «марше мира».

Нет, два этих народа воистину не способны объединиться или хотя бы не враждовать. Это значит, что необъявленная гражданская война в России будет продолжаться дальше — до чьей-то сокрушительной победы.

Отзвук наших барабанов

Не стоит полагать, однако, что победа у нас в кармане. Ошибочно считать, будто малый народ, в сравнении с большинством, политически ничтожен. На его стороне — западное оргоружие, симпатии солидной части правящей элиты, поддержка могущественного российского медиакласса. Он оснащён технологиями, в считанные дни сметавшими режимы от Украины до Египта, которые казались незыблемыми, вечными, покоящимися на воле многомиллионных народов.

Принято думать, что этим майдановцам противостоят спецслужбы. Но на «марше мертвеца» произошёл позорный случай. В одной из колонн мерзавцы под жовто-блакитными флагами скрутили старика, не пожелавшего кричать бандеровские речёвки. Они сдали его полицейскому как «провокатора» — и тот с готовностью принялся крутить деда дальше, прижимая к стенке. Вспомнит ли об этом мент, когда, не дай бог, майдановцы будут жечь его у стен Кремля, как жгли «Беркут»?

Да, за прошедший после убийства Немцова год национал-предатели диффамировали себя по полной. Они провалились на выборах, они не смогли возглавить протесты хоть дальнобойщиков, хоть ипотечников. Но они не унимаются. И ждут осенней политической бучи, главный свой удар по Кремлю назначив на 2018 год.

Пока же малый народ «разминается» эффектными акциями и символическими жестами, бодро-траурными «маршами» с фигой в кармане. В нетрафаретных, написанных от руки лозунгах на своих манифестациях видит он вершину исторического творчества масс. Масс-свезённых-не-на-автобусах — пусть даже множество участников «марша мертвеца» просто не смогло ослушаться воли корпоративного руководства или окрика собственного племени. «Все идут, и мне нужно отметиться», — в каком случае эта логика страшнее: когда за неё дают равнодушный отгул или когда ты встаёшь под знамёна из страха прослыть «нерукопожатным»? Марш-марш левой! — разве не подразумевается здесь, что все должны идти в ногу? Они и шли, не скрывая улыбок, делая весёлые селфи, позабыв про свой траурный повод.

Большой народ в субботу остался дома. В праздник, в один из редких поводов для гордости за страну, он безмятежно отдал улицу тем, кто его презирает, кто мечтал бы при случае «поменять народец», вернуть 90-е, сдать Крым будто вещь.

Где же наш марш по случаю «Крымнаша». Почему мы не вышли на улицы?

Быть может, потому что другие у нас марши.

Маршируя, наш народ освобождает земли, покоряет столицы, меняет лик Земли. На маршевых двигателях наши корабли уносятся в космос. Под марш мы женимся, под марш прощаемся навсегда, под марш уходим в мир иной. Торжественным маршем, на одного линейного дистанции, мы отмечаем нашу Победу.

В мерных маршах меж трёх океанов движемся мы сквозь Мировую историю. Не дай вам бог услышать не ко времени отзвук их барабанов.

На фото: на петербургской акции памяти Немцова