Миссия иммиграции. Этнически-религиозная толерантность как фактор мирового могущества

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Миссия иммиграции. Этнически-религиозная толерантность как фактор мирового могущества

Двадцать лет мир живет под кровлей американской гипердержавы. США отчаянно стремятся сохранить эту позицию на максимально долгое время. Гипердержавы существовали и прежде. Понять причины внезапного подъема государства — дело сложное, но не менее трудно определить слабые места гипердержав, теряющих положение гегемона.

Откуда можно ожидать удар, где прячется слабое место гипердержавы? Фукидид назвал демократию причиной гибели Афин. Эдуард Гиббон объяснял падение Римской империи принятием христианства. Американский историк Пол Кеннеди выводит упадок из «имперского перенапряжения». Джерид Дайамонд видит главную угрозу в крушении здоровой окружающей среды. В современном ожесточенном споре в США и других странах аргументы вращаются вокруг вопроса: крепить твердое основание сложившейся нации (нативисты) или открыть ворота (антинативисты) рвущемуся в гипердержаву потоку из обездоленных стран?

Древнейший опыт

Первая гипердержава с мировым статусом на протяжении двух столетий (559-330 годы до Р.Х.) — Персидская империя Ахеменидов — владела территорией, превосходившей Римскую империю; ее население превышало 42 миллиона человек — треть тогдашнего населения Земли. Ее главной отличительной чертой было смешение самых разных народов прежде всего из завоеванных крупнейших держав того времени — Ассирии, Вавилона, Египта. В столице — Персеполисе — к больным вызывали греческих врачей, к строителям — лидийских столяров и плотников, каменные строения возводили ионические камнерезы, работы по железу выполняли мастера из Сард. В море уходили финикийцы, военная стратегия была привилегией выходцев из Мидии, конными повозками управляли ливийцы. Лучших пехотинцев поставляли эфиопы, бактрийцы и согдианцы. Относительно небольшое число персов не могло бы править этим вавилоном народов без сознательной политики толерантности.

Ахеменидов возвеличил царь Кир: завоевывая новое государство, он делал местного царя своим наместником — и этот сатрап становился членом персидской аристократии. Для управления государством пользовались множеством языков: арамейским, эламитским, вавилонским, египетским, греческим, лидийским. Кир опекал все религиозные культы завоеванных народов, царство Ахеменидов поклонялось множеству богов. В Вавилоне поклонялись Мардуку, египтяне — Ра, а евреи почитали Яхве. Толерантность, заложенная Киром, позволила его державе просуществовать довольно длительный срок. Стратегическая терпимость была одной из основ могущества этого государства, распростершегося от Африки до Китая.

И только когда Ксеркс сознательно начал выдвигать на главенствующие посты персов, обнаружилась слабость ахеменидского государства.

Римская империя

Император Антонин Пий назвал Римскую империю Dominus Totius Orbis — владыка всего мира. Именно толерантность позволила Риму обойти своих соперников на глобальной сцене и превратиться в гипердержаву. Империя состояла из 40 провинций, и имперский Рим давал элите каждой из завоеванных провинций участвовать в правлении миром. Тацит пишет, что император мог происходить из любой провинции империи. Траян был выходцем из Испании; его главными советниками были грек, мавр и еврей. Эти посты были открыты всем образованным людям вне зависимости от расы и национальности. Его наследник Адриан происходил из Испании, а следующий император — Антонин Пий — прибыл из Галлии. Марк Аврелий — андалузец, а Септимий Север — африканец.

Так же разнообразна была элита. Философы Сенека и Марк Аврелий — соответственно испанец и африканец. Историк Тацит — галл. Это был новый стандарт толерантности. В то же время экономика Рима была первым примером глобализации. Рим был удивительно удачлив в интеграции местных богов в общий пантеон. И даже переход к христианству не сразу сокрушил римский социум.

Поэт IV века Клавдиан так объяснил причину могущества Рима: «Только Рим прижимает побежденных к своей груди и величает человеческую расу единым именем — как мать, а не императрица; и Рим именует «гражданами» все завоеванные народы, связанные вместе дружеским объятием. Этим умиротворяющим о*ычаям мы о*язаны всем благодаря им мы стали единой расой».

60 миллионов жителей империи были связаны 80 тысячами километров превосходных дорог, жители могли выбирать между латинским и греческим языками, местные обычаи не подвергались преследованиям. Хлеб и зрелища везли со всех концов обитаемого мира: львов из Сирии, буйволов из Греции, леопардов из Туниса, медведей из Англии — на них смотрели посетители Колизея.

Что же погубило римскую гипердержаву? Как считал Гиббон, официальное принятие христианства ввело в имперскую политику струю нетерпимости, которая подорвала стратегию ассимиляции и инкорпорации, так успешно объединявшую народы империи. Акценты раннего христианства на «будущей жизни», на «пассивном подчинении» фатально ослабили традиционную римскую мужественность, воинский дух, боевые доблести. Началось жесткое преследование стоиков, манихейцев, иудеев. По оценке Монтескье, «в то время как старые римляне укрепляли свою империю, толерантно относясь к каждому культу, их наследники уничтожали одну за другой все секты, кроме доминирующей».

Золотой век Китая

Объединение Китая династией Цинь в 221 году до н.э. привело к еще более могущественному периоду династии Тан (618-907 годы н.э.). Терпимость в Китае достигла своего пика — как и гипермогущество государства от Самарканда до Сеула. На фоне удивительной терпимости династия Тан проводила реформы, успешно воевала и расширяла свое влияние — от Кашмира до Кореи. Была отменена смертная казнь. Столица — Чанган — являлась самым большим городом мира, а треть ее населения составляли иностранцы: арабы, индусы, персы, сирийцы, корейцы, японцы, непальцы, тибетцы, сибиряки, купцы Бухары, Самарканда и Ташкента. Империя Тан по мощи была сравнима с Персией Ахеменидов и с Древним Римом. Политика стратегической терпимости империи Тан означала, что император никогда не навязывал ханьскую идентичность своим некитайским подданным.

В 645 году буддийский монах Хуанзан привез в Китай 650 индийских текстов и 150 «аутентичных» останков Будды. В Китай этого периода устремились зороастрийцы, манихейцы, иудеи, мусульмане, христиане — все они шли по Великому шелковому пути. Император Тайсон в 635 году пришел к толерантному выводу: «Подлинный Путь имеет много имен. В мире не один мудрец. Разные доктрины господствуют в разных странах. Рассматривая христианские доктрины, мы находим их глубокими и мирными, подчеркивающими хорошее и важное. Пусть эта религия процветает и в нашей стране».

С чего началось крушение гипердержавы? Ради наведения порядка на границах император Мин Хуан отдал полицейские функции в руки тюркских народностей Кси и Китан, сделав их представителей военными губернаторами пограничных провинций между 712 и 733 годами. Увы, это сразу же разделило ханьцев и представителей некитайских народностей. Прежние сбалансированность и толерантность стали исчезать из-за роста влияния некитайцев. Так продолжалось до восстания Ан Лушань — представителя тюркской народности — в 755 году. Сознательное разделение между главенствующей национальностью и меньшинствами сокрушило мощь могучей державы. В конечном счете исчезновение стратегической терпимости повлекло за собой гибель крупнейшей восточной гипердержавы.

Великая монгольская империя

Держава Чингисхана отличалась терпимостью по сравнению с другими современными ей государствами. Когда в Европе жгли еретиков, Чингисхан издал указ о религиозной свободе для всех. Он приказал не выделять людей по этническим признакам. Он сознательно разбивал родовые барьеры, разделявшие прежде людей степи. Талантливые полководцы завоеванных государств шли на монгольскую службу. Этническая и религиозная толерантность позволила монголам создать невиданную по мощности армию, завоевавшую значительную часть Евразии.

Чингисхан и три его внука — Монгке, Хулегу и Хубилай — понимали значение стратегической терпимости. Религиозные лидеры буддистов, мусульман, христиан, шаманистов были освобождены от налогового обложения и общественных обязанностей. Не менее чем боевые качества их войск этническая и религиозная терпимость способствовала мировым завоеваниям монголов и нескольким векам владения чужими землями. Чингисхан стимулировал браки между представителями самых отдаленных народностей, создал общепонятное для всех его многочисленных народов письмо.

Толерантности способствовали и два закона Чингисхана: запрет на кражу женщин и запрет на кражу животных — две основные причины споров в степи. Частью стратегической терпимости была политика Чингисхана привлекать мастеров всех ремесел — особенно в военном деле. Китайский и индийский опыт, ремесло Хорезма и Бухары сделали степную конницу Чингисхана непобедимой. Монгольский вождь привлекал всех умеющих читать: раввинов, имамов, ученых, учителей, судей, всякого, кто знал иностранный язык. В новой столице — Каракоруме — треть населения составляли администраторы-немонголы. В армии, воевавшей во главе с Субодеем в Европе, монголов было 50 тысяч из общего числа армии в 150 тысяч конников.

Взявший Багдад Хулегу сделал советником блистательного шиитского астронома Назмраддина Тузи. Его мать и две жены были христианками. Хулегу был непримирим только к курителям гашиша. Великий хан Монгке постоянно вел диспуты между буддистами, мусульманами и христианами.

Монголов интересовали профессионалы всех видов — они взяли с собой в степь даже саксонских шахтеров, обещавших найти богатства у монголов. Рядом работали лучшие мастера из Сирии, Руси, Венгрии, Германии, Франции. Париж представлял золотых дел мастер Гийом Буше, который пытался придать Каракоруму европейский вид.

В завоеванном Китае хан Хубилай воспринял обычаи и одежды китайцев, отмечая их праздники, — стратегическая толерантность. Житель Ташкента был его министром финансов. Даже Марко Поло служил в администрации Хубилая, который отправлял послов римскому папе и европейским королям с предложением направить учеников к нему в Китай (никто не откликнулся). Как ни удивительно, но степняк Хубилай был «мировым объединителем»: он мечтал о мировом алфавите и о всеобщем календаре.

Но стратегическая толерантность продержалась недолго. Начался внутренний раскол, который подтолкнула бубонная чума XIV века, погубившая 75 миллионов европейцев и почти всю мировую торговлю, отрезавшая четыре монгольских ханства от степей Каракорума. Паранойя и ксенофобия заменили толерантность: монголы начали принимать доминирующие религии своих ханств. Вскоре великая гипердержава раскололась на четыре части, каждая из которых становилась все более нетерпимой и религиозно фанатичной, что и сокрушило великую монгольскую империю.

Монголы России первыми приняли ислам. Затем мамелюки Египта подтолкнули монголов под знаменем ислама обрушиться на христиан. В 1295 году Гасан, монгольский хан Персии, принимает ислам, и начинается резня буддистов, христиан, евреев. В Китае, напротив, монголы не желают забыть свою идентичность и борются с китайцами — обреченное дело. Монголы рассматривают план уничтожения всех китайцев с именами Чан, Ван, Лю, Ли и Чао (90 процентов китайцев). И мощь величайшей державы мира стала блекнуть. Из Китая монголов изгнали в 1368 году.

Голландская мировая империя

Небольшая Голландская республика начала в XVII веке превращаться в гипердержаву своего времени — в частности потому, что страна стала несокрушимым приютом для бродяг, авантюристов, энергичных людей всей Европы. Разумеется, дело не только в этом. Войны между Испанией, Англией и Францией отвлекали большие европейские государства от растущего морского гиганта. Уникальным для Европы было то, что Объединенные Провинции не имели государственной Церкви. Согласно хартии Утрехтской унии 1579 года, было условлено: «Каждая личность остается свободной в своей религии и никто не может быть наказан или преследуем из-за своей религии». Наряду с кальвинистским большинством католикам, иудеям, лютеранам, меннонитам и прочим разрешалось иметь собственные места моления, открывать семинарии, печатать книги. В Европе царил антисемитизм, а в Амстердаме открывали новые синагоги.

Примечательнейшей чертой развития Нидерландов была толерантность внутреннего строя Голландской республики. Англичанин Питер Мунди пишет об Амстердаме в 1640 году: «Этот город — в отличие от нас — не поделен на отдельные религиозные уделы, каждый горожанин ходит в первую же попавшуюся церковь. Общеприемлемых храмов в городе 8 или 9, помимо них есть англиканские храмы, французские, лютеранские, анабаптистские, еврейские синагоги. Праздников немного — Рождество, Пасха, воскресенья. В отношении всех сект царит терпимость». И терпимость взрастила мощь.

Изгоняемые из Испании евреи сместились на территорию Нидерландов и создали знаменитый фондовый рынок в Амстердаме, где терпимость и толерантность были на самом высоком в Европе уровне. Богатые купцы и финансисты наконец нащупали финансовый рычаг мира. Нидерланды стали центром «продукции для богатых» — Амстердам обошел к середине XVII века Лиссабон как центр бриллиантовой торговли в Европе. Здесь же стали производить лучшие в мире сигары, прясть шелк, готовить сахар, варить шоколад, производить парфюмерную продукцию. Гент и Брюгге начали ткать лучшую в Европе шерсть, развивать химическую продукцию, производство оружия. Богатая страна стала создавать свою школу обучения вплоть до самых лучших в Европе университетов. Но основой всего был самый эффективный в мире голландский флот, позволявший Нидерландам проникать в наиболее отдаленные углы мира. Голландский экономический бум затмил всю Европу, уже ставшую лидером мирового развития. Из 20 тысяч кораблей в мировом океане 16 тысяч были голландскими.

Между 1570 и 1670 годами городское население Европы практически не росло. А население Амстердама выросло с 30 до 200 тысяч человек, Роттердама — с 7 до 50 тысяч, Лейдена — с 15 до 72 тысяч, Хаарлема — с 16 до 50 тысяч. Эти эмигранты и создали машину колоссальной силы — гипердержаву Нидерланды, чей флаг вскоре стал развеваться на всех океанах мира. Амстердам стал центром мировой торговли, мирового производства и финансов. К 1601 году восемь частных голландских компаний оказались в авангарде мирового производства. Особенно поразительной была деятельность Ост-Индской компании. В 1605 году голландцы отняли у португальцев Индонезию. Голландский империализм двигался не религиозным фанатизмом, а страстью к наживе. Гайяна Мартиника, Барбадос, Кюрасао, Суринам, Новый Амстердам, Нагасаки — все это шло от того, что голландцы, по словам исследователя Эми Чуа, «знали о Библии еще меньше, чем о Коране».

Голландия бесспорно была гипердержавой между 1625 и 1675 годами. Она не потеряла основ терпимости, но в 1688 году штатгальтер Нидерландов Вильгельм III Оранский получил британскую корону — и в определенном смысле Британия «завоевала» Голландию.

Британская империя

Стать наследницей Голландской гипердержавы Англии было трудно: население Франции было в четыре раза больше английского, Париж располагал гораздо более мощной армией, сравнимым по мощи флотом, множеством портов и военно-морских баз. В 1689 году индустриальное производство Франции преобладало над английским. Но Англия опередила ее. Почему?

Деньги как ценность раннего капитализма сыграли главную роль. В 1694 году британский парламент основал Английский банк (самое мощное финансовое учреждение мира того времени), а в 1689 году в Лондоне возникла фондовая биржа (аналог уже имевшейся в Голландии). Два этих учреждения послужили основанием колоссальной (до четверти земной поверхности) территориальной экспансии Англии. Но все это не сыграло бы своей роли, если бы не стратегическая толерантность. С 1688 года Палата общин открыла Англию для евреев, не взимая с них никаких налогов. Второй поток, бесценный для Англии, — гугеноты из Франции (до 200 тысяч богатых и трудолюбивых людей). В 1707 году Шотландия была официально присоединена к Англии — и многие тысячи талантливых и трудолюбивых людей пошли на рабочие места, создаваемые первой промышленной революцией. Именно шотландцы осваивали четверть земной территории, часть которой вскоре стала доминионами (а США — независимыми). В 1860 году треть торговых кораблей мира плавала под «Юнион Джеком»; Британия производила половину мировой промышленной продукции.

Вольтер немало прожил в Лондоне и делился своими наблюдениями: «Рассмотрите Королевскую фондовую биржу в Лондоне — место более уважаемое, чем многие судебные дворцы, где представители всех наций встречаются для блага мира. Здесь евреи, магометане и христиане ведут дела вместе, словно представляют одну религию — деньги. А неверный здесь — банкрот. Пресвитериане беседуют с анабаптистами, а англикане — с квакерами. И все довольны».

Британия в пик своего могущества — викторианскую эпоху — стояла перед проблемой, которая не волновала Чингисхана и голландскую буржуазию: толерантность внутри государства не обязывала последних обеспечивать толерантное развитие в огромных заморских колониях. А перед Лондоном эта проблема стояла довольно остро: как поддерживать свободу внутри острова, одновременно обращаясь как с рабами, так и с подданными огромной империи? Значение толерантности стало меняться — она либо есть везде, либо избирательность убивает ее. Одна из колоний — Соединенные Штаты Америки — решила эту проблему для себя, выделившись из британского имперского ареала. Это было следствием неспособности Британии ответить на поставленный вопрос.

В целом причины потери Британией статуса гипердержавы в первой половине ХХ века таковы:

— огромные потери в двух мировых войнах;

— выбор англичанами социального государства с соответствующим перераспределением средств;

— колоссальные внешние долги;

— девальвация фунта стерлингов;

— стагнация индустрии;

— неудача с толерантностью за пределами Англии.

Американская гипердержава

Воспользовавшись ошибкой европейцев, истощивших свою мощь в двух мировых войнах, а затем пустивших по ветру могущество СССР, Соединенные Штаты стали мировым одиноким лидером нашего времени. В 1991 году, с крушением СССР,

Соединенные Штаты достигли уникального могущества, и на горизонте, казалось, нет соперников на века. Окончание ХХ века для США оказалось феноменально успешным: за 1980-е годы США добавили к своему ВНП валовой продукт Германии, за 1990-е годы — Германии и Японии.

А прибывший из Вены Юджин Кляйнер создал полупроводниковую индустрию и венчурный капитал.

Французский министр иностранных дел Юбер Ведрин отчеканил подходящее определение — гипердержава. Ее три главных основания:

— несравненная военная мощь (половина мировых военных расходов, 60 военных баз на всех материках);

— преобладающая экономическая система (на 300 миллионов жителей США приходится треть мировой экономики, доллар — ведущая мировая валюта);

— привлекательный образ жизни, английский — наиболее распространенный язык, американская культура — самая имитируемая.

Английский историк Найал Фергюсон со всей страстью стал доказывать, что только наличие гипердержавы способно остановить периодически возникающий на земных континентах геноцид, поставить в рамки гуманных приличий «государства-негодяи», следить за сетями террористических организаций, установить на планете либеральный порядок. Американская демократия довела до совершенства идею прогресса. Отныне речь может идти о пространственном распространении идеальной системы. Фрэнсис Фукуяма возвестил о конце истории.

Религиозная и миграционная свобода

В качестве главных причин обретения могущества Соединенными Штатами стало то, что за 400 лет освоения Америки две черты окрепли в качестве основ американизма: религиозная терпимость и этническое равенство.

Америке повезло в том, что плеяда создателей государства была религиозно толерантна. Этому способствовало религиозное разнообразие. Новую Англию населяли преимущественно пуритане-конгрегационалисты; в Пенсильвании доминировали квакеры; в Нью-Йорке самой влиятельной была Голландская реформистская церковь; в Мэриленде проживало много католиков. А в Вирджинии, Джорджии и обеих Каролинах преобладала Англиканская церковь. Прибывали германские пиетисты, шведские лютеране, французские гугеноты, пресвитериане из Ольстера. В американской Конституции религия упоминается лишь один раз — она запрещает религиозные тесты при приеме на работу.

Подлинно революционным шагом стало принятие в 1789 году Акта о религиозной свободе (по типу Британии и Голландской республики) — отныне в стране не было национальной Церкви. Более того, в 1807 году в так называемом Триполитанском договоре говорилось: «Правительство Соединенных Штатов Америки ни в коей мере не основано на христианской религии. Оно не испытывает враждебность по отношению к мусульманам». Cо времен своего рождения религиозная свобода стала фундаментальным правом.

Что касается притока иммигрантов, то между 1820 и 1924 годами в Соединенные Штаты въехали 34 миллиона человек — крупнейшая миграция в истории. Первое поколение, преимущественно с Британских островов, было ассимилировано без особого труда ввиду его английского происхождения: Америка в течение первого столетия своего независимого существования справедливо воспринималась как продолжение Британии по расе, религии, этничности, ценностям, культуре, богатству, политической традиции. Культура первых поселенцев держалась в течение четырех веков. Была бы Америка похожей на сегодняшнюю, если бы ее основали не английские протестанты, а французские, испанские или португальские католики? Вовсе нет — тогда на месте современной Америки были бы Квебек, Мексика или Бразилия.

Около100 лет назад Израиль Зангал написал свою знаменитую пьесу «Плавильный тигель», и аллегория вошла во все учебники. Мир плавящихся в едином котле национальностей стал популярным символом Америки. Метафора оставалась релевантной еще долгое время, но постепенно ее фактическая точность стала ослабевать. Прежде всего ослаб главный — европейский — ингредиент «плавильного тигля», что резко изменило лицо прежде единой американской нации.

Зато второе (ирландцы в середине XIX века) и третье (посланцы Восточной Европы на рубеже XIX-XX веков) поколения были ассимилированы лишь частично.

Своего рода символом толерантности гипердержавы может служить судьба Андраша Грофа из Будапешта, прибышего с семьей в США на ржавом сухогрузе без знания языка, денег, образования, связей. Журнал «Тайм» сделал его человеком года в 1997 году — уже как Энди Гроува, как «личность, ответственную за микрочип и в целом за цифровую революцию в информатике», что колоссальным образом повлияло на весь мир, на материальный прогресс. Стоимость его компании «Интел», производящей 90 процентов мировых микрочипов, превысила 115 миллиардов долларов.

И США с великой охотой используют кадры лучших институтов Европы и Азии, возглавляя информационную и биотехнологическую революции, что является залогом статуса гипердержавы в наши дни.

В 1998 году русский студент Сергей Брин в перерыве между экзаменами предложил соседу создать компанию в Интернете. Прошло совсем немного лет, и в компании «Гугл» работают более 10 тысяч специалистов, а ее стоимость — 136 миллиардов долларов.

Новый демографический взрыв

После ослабления иммиграционных препон в 1965 году в Соединенные Штаты хлынул поток иммигрантов, среди которых преобладали неевропейцы, и в установлении национальной идентичности стало терять свое значение расовое определение. Между 1965 и 2006 годами в Соединенные Штаты въехали 30 миллионов иммигрантов. В середине 1960-х годов количество въезжающих в США иммигрантов составляло 300 тысяч человек ежегодно. В начале 1970-х эта цифра выросла до 400 тысяч, а в начале 1980-х достигла 600 тысяч.

Затем произошел примечательный скачок. Цифра иммигрантов в США переваливает за миллион человек в год. В 1990 году американское правительство подняло лимит официальной иммиграции с 270 тысяч человек до 700 тысяч. Если в 1980-е годы в Америку въехали

7 338 062 человека, то в 1990-е годы — 9 095 417 человек. В 1990-е годы население США за счет иммигрантов возросло более чем на 9 миллионов человек. В 1960 году доля рожденных за пределами США граждан составляла 5,4 процента, а к 2004 году эта доля увеличилась до 11,5 процента. Последняя волна иммиграции в США отличается массовостью и своего рода неудержимостью. А главное — местом исхода. В своем большинстве, как уже было отмечено, иммигранты прибыли не из Европы, а из Латинской Америки и Азии (почти четверть из них — незаконно). Необходимость в рабочей силе в значительной мере стимулировала иммиграционный поток.

Иммигранты сохраняют теснейшие связи со своей прежней родиной. В то же время увеличивается число стран, позволяющих своим жителям иметь двойное гражданство. В первую очередь это относится к латиноамериканским странам. Между 1994 и 2003 годами из

2,6 миллиона прибывших в США иммигрантов 2,2 миллиона (86 процентов) сохранили двойное гражданство. Мексиканские консульства стали поощрять мексиканцев в США принимать американское гражданство, сохраняя при этом и мексиканское. Численность иммигрантов с двойным гражданством в Соединенных Штатах превышает 7,5 миллиона человек. Три четверти из 10,6 миллиона родившихся за пределами США американских граждан являются также гражданами еще и другой страны.

Нативисты и антинативисты

Желание видеть свою страну и нацию единой — и построенной на ценностях англосаксов — присуще правящему слою американцев со времен революции и войны за независимость. Один из героев этой войны — Джон Джей — в 1797 году писал: «Мы должны американизировать наш народ». Томас Джефферсон полностью присоединялся к этому мнению. В середине XIX века страну буквально парализовал страх перед прибытием в нее католиков из Ирландии, Италии, Южной Германии, Австро-Венгрии. В 1900 году романист Карл Робертс печалился о том, что «Америка становится Восточной Европой».

В конце ХХ века Артур Шлезингер пришел к выводу, что «студенты, которые оканчивают 78 процентов американских колледжей и университетов, не обращаются к истории западной цивилизации вовсе. Целый ряд высших учебных заведений — среди них Дартмут, Висконсин, Маунт Холиок — требуют завершения курсов по третьему миру или этническим исследованиям, но не по западной цивилизации». Результат движения в этом направлении обобщила Сандра Стоцки: «Исчезновение американской культуры в целом». А Натан Глейзер в 1997 году провозгласил «полную победу мультикультурализма в общественных школах Америки». В начале ХХI века ни один из пятидесяти лучших университетов Соединенных Штатов не требовал обязательного прохождения курса американской истории, что сняло вопрос об изучении общих основ американского общества. Только четверть студентов элитарных университетов смогла идентифицировать источник слов «правительство народа, для народа, посредством народа». Хантингтон приходит к горькому выводу: «Люди, теряющие общую память, становятся чем-то меньшим, чем нация».

Среди нативистов наиболее видное место занимают Сэмюэль Хантингтон и Патрик Бьюкенен. Их главные книги переведены на русский язык: «Кто мы?» Хантингтона (Москва, 2005) и «Смерть Запада» Бьюкенена (Москва, 2004). Кредо нативизма четко выразил Хантингтон: «Если Америка не восстановит свою прежнюю идентичность, то страна превратится в непрочную конфедерацию этнических, расовых, культурных и политических групп, не имеющих между собой почти ничего общего, за исключением территории».

Суть нативизма в том, что главной силой данной цивилизации или гипердержавы представляется здоровое ядро, явившееся случайным или надуманным сочетанием ряда элементов, создавших в конечном итоге некую несокрушимую силу. В США это WASP — белые, англосаксы, протестанты. Наплыв иммигрантов нового типа привел к тому, что уровень натурализации опустился в США с 63,6 процента в 1970 году до 37,4 процента в 2000 году. Американский исследователь Джеймс Кирби указывает, что вновь прибывшие интересуются прежде всего не звездами и полосами, не историей США, а федеральными социальными программами. Исследователи Питер Шак и Ричард Смит с большим основанием утверждают, что «получение социальной помощи, а не гражданство — вот что влечет новых иммигрантов». Встает ли в данном случае вопрос о лояльности и патриотизме? Хантингтон так отвечает на этот вопрос: «Те, которые отрицают значимость американского гражданства, равным образом отрицают привязанность к культурному и политическому сообществу, именуемому Америкой». Опасным для нативизма стало разрушение внутри Соединенных Штатов той культуры и социальных институтов, которые привезли с собой иммигранты первых — англосаксонских — поколений.

Но растущее число антинативистов категорически не согласно с апологетами англосаксонского протестантизма. Мы видим самозащиту новых этносов. В 1916 году была опубликована работа Рандольфа Бурна «Наднациональная Америка». Это была первая серьезная попытка разобраться в проблеме влияния этнических диаспор на внутри- и внешнеполитические проблемы Соединенных Штатов, оценить меняющееся представление об американской национальной идентичности в свете таких обстоятельств, как смещение центра «поставки» новых иммигрантов в Центральную и Восточную Европу, национальное испытание на лояльность в ходе войны, где Германия и Австро-Венгрия заняли противоположные американским позиции. В работе содержалась обстоятельная и убедительная критика ассимиляции и концепции «плавильного тигля», предполагающей отказ от культурных связей с покинутой родиной. Бурн призывал американских консерваторов признать те преимущества, которые получает Америка от новых волн иммиграции, от прибытия новых людей иных этнических корней, которые своим самоотверженным и упорным трудом способны не только спасти экономику страны от стагнации, но и многократно приумножить ее национальное достояние. Он критиковал превратное толкование роли иммигрантов, идеологические и практические атаки, направленные против новых иммигрантов как часть более широких попыток сплотить американское общество, и считал, что они разрушают важнейшее в американском политическом эксперименте: сам дух Америки, традиционно и постоянно подпитывающийся новыми волнами иммигрантов.

Бурн защищал этническую культуру, что актуально и в современной Америке, продолжающей искать решение дилеммы: «хомо американус» или не потерявший связи со своей этнической общиной гражданин США. Критикуя ассимиляторскую традицию, Бурн обосновывал ценность этнического элемента, приводил аргументы в пользу этнической укорененности. «Для Америки опасен не тот еврей, который придерживается веры отцов и гордится своей древней культурой, — писал он, — а тот еврей, который утратил свой еврейский очаг и превратился просто в жадное животное. Дурно влияет на окружающих не тот цыган, который поддерживает создание цыганских школ в Чикаго, а тот цыган, который заработал много денег и ушел в космополитизм. Совершенно ясно, что если мы стремимся разрушить ядра национальных культур, то в результате мы плодим мужчин и женщин без духовности, без вкуса, без стандартов, просто толпу. Мы обрекаем их жить, руководствуясь самыми элементарными и примитивными понятиями. В центре этнического ядра господствуют центростремительные силы. Они формируют разумное начало и ценности, которые означают развитие жизни. И лишь постольку, поскольку уроженец другой страны сумеет сохранить эту эмоциональность, он сможет стать хорошим гражданином американского сообщества».

В 1963 году Натан Глейзер и Дэниэль Мойнихэн опубликовали своего рода манифест сил, противостоящих идеологии «плавильного тигля». Эти авторы утверждали, что «отчетливо выраженные язык, признаки культуры и обычаи теряют свою отчетливость лишь во втором поколении, а чаще всего в третьем». И оба автора доказывали, что потеря явных изначальных признаков этничности — явление сугубо негативное, что большой Америке требуется цветение всех разнообразных этнических цветов, что приобретаемый иммигрантами новый опыт в Америке «воссоздает прежние социальные формы».

Множество организаций, помогающих иммигрантам, вовсе не ставят перед собой цели введения их в общенациональный мейнстрим. Сохранение уникальной групповой идентичности не выдвигается как самая существенная задача. Практически одно лишь федеральное правительство Соединенных Штатов могло бы поставить перед собой задачу сохранения единого языка, общей культуры, но оно в отличие от начала ХХ века не ставит перед собой такой задачи. И, как считает антинативист Джон Миллер, «культ групповых прав являет собой самую большую угрозу американизации иммигрантов».

В прежние времена роль ассимиляторов брала на себя не только власть, как отмечено выше, — эту миссию исполняли и общественные школы. Именно они приобщали массу будущих американцев к культуре и языку их новой страны. Ныне же пропорция учащихся, идентифицирующих себя как «американцев», упала на 50 процентов, зато доля тех, кто отождествляет себя с некой иной страной (или национальностью), увеличилась на

52 процента.

Суть национальной терпимости

При всех огромных различиях гипердержав в мировой истории их объединяющим элементом являются исключительная толерантность ко всему населению государства, выходящего на уровень гипердержавы, плюралистичность многонационального общества как безусловно необходимый стандарт его возвышения. В Персидской империи Ахеменидов, в политической системе Рима, в золотой век Китайской империи, в великой империи Чингисхана, в системе средневековой Испании, в Голландской мировой империи, в Оттоманском мире, в Британской империи, в Американской гипердержаве этническая толерантность была непременным условием политического возвышения.

И напротив: упадок гиперимперий был и остается безусловно связанным с нетерпимостью, ксенофобией, призывами к расовой, религиозной или этнической «чистоте». Во всех названных гипердержавах толерантность означала право для различных народов жить рядом, работать рядом, молиться рядом. Толерантность в этом смысле означает свободу индивидуума или групп различного этнического, религиозного, расового, лингвистического или любого другого происхождения сосуществовать, участвовать в общих проектах, подниматься по социальной лестнице единого государства.

Итак, толерантность — необходимое условие для мирового доминирования. Ее ослабление или отсутствие ведет к крушению гипердержавы. Об этом нам говорит история. Она учит, что гипердержавы могут противостоять бегу времени, только заручившись лояльностью и доверием своих народов. Как формулирует Никколо Макиавелли, «Рим сокрушил своих соседей и создал мировую империю посредством свободного доступа к своим преимуществам и привилегиям».

Китай как конкурент

США являются безусловной гипердержавой. Но история — очень трепетная штука, и то, что казалось созданным из гранита, может на самом деле быть гораздо менее твердым материалом. Страна, занимающая 6,5 процента земной поверхности и владеющая

5 процентами населения Земли, — имеет ли она шанс править столетия? Первые 20 лет всемогущества прошли быстро.

В 2003 году армия США вторглась в Ирак и завязла там так, что расколола национальное единство, связав Междуречьем армию и истратив колоссальные деньги. В 2003 году КНР стала самым привлекательным местом инвестиций, обогнав при этом Америку. В начале 2008 года начался экономический спад в США. Государственные и частные долги превзошли все мыслимые пределы, Америка стала величайшим должником планеты.

А рядом поднимаются конкуренты. В 2030 году ВНП Китая будет втрое больше американского. Прежний изготовитель игрушек, Китай сейчас занимает первое место в мире по производству сотовых телефонов, телевизионных приемников, ДВД-плееров. И уже вклинивается в производство компьютерных чипов, автомобилей, самолетных двигателей, военной техники. В чем сила Китая? Пока американцы ожесточили весь мир, Китай целенаправленно налаживал отношения с основной массой земного населения. Об этом свидетельствуют приглашение руководителей африканских государств в Пекин, азиатская зона влияния Китая, ШОС. Китай заключил миллиардный контракт с Чили на медную руду. Стоило Западу отвернуться от «государств-негодяев», как Китай немедленно пошел на помощь Ирану, Бирме, Конго, Судану. Китай добился того, что население Канады, Франции, Германии, Голландии, России, Испании, Британии относится к нему более дружелюбно, чем к Соединенным Штатам.

Что препятствует возвышению Китая до положения гипердержавы?

Во-первых, недостаточная образованность населения. По сравнению, скажем, с Индией Китай — высокообразованная страна, но до западных стандартов ему далеко. Лишь около половины китайских подростков посещают среднюю школу (в США — 90 процентов).

Во-вторых, весь развитый мир собирает таланты повсюду. Например, США охотятся за мастерами-компьютерщиками в России, а ФРГ — на Украине. Китайцы отдают свои таланты, не привлекая молодые таланты других стран.

В-третьих, китайская система образования жестоко критикуется за то, что школьникам и студентам дают определенный набор знаний, не ставя перед ними цель развить инновационное мышление. «Они помнят, но не понимают».

В-четвертых, выпускники китайских вузов теряются в случае нарушения стандартной ситуации, не имея навыка разрешать новые задачи.

В-пятых, на миллион ученых и инженеров в Китае исследованиями заняты 460 человек; а в США —

в 10 раз больше.

В-шестых, ощущая недостаточность ресурсов, Китай посылает на Запад более 100 тысяч студентов. Но примерно 85 процентов этих студентов после завершения учебы остаются работать на Западе (преимущественно в США).

В-седьмых, коррупция, значимость связей, клановость — все это гонит самых лучших и самых ярких туда, где закон играет гораздо большую роль.

Ханьским китайцем можно стать только по крови, по рождению, по этничности родителей. Это не США, не ЕС, не РФ. Китайская цивилизация как бы сама отрезала путь молодым талантам издалека «стать китайцами». Даже сам вопрос «Можно ли стать китайцем?» вызывает в Китае замешательство. Отсюда вывод: все таланты не могут родиться лишь в китайской части мира. Терпимость и привлекательность должны быть обязательным условием, если данная страна нацелилась стать гипердержавой. Руководители КНР вполне осознают указанные обстоятельства и стремятся блокировать их двумя путями.

Во-первых, они обращаются к патриотизму и лояльности китайской диаспоры — более 55 миллионам человек в 160 странах, которые контролируют примерно 2 триллиона долларов. Это дает Пекину ежегодно более 600 миллиардов долларов, гарантирует помощь видных ученых, включая нобелевских лауреатов (среди них, к примеру, математик Шингтун Яо — лучший математик Гарварда, создавший в Китае свою школу).

Во-вторых, налаживается сотрудничество с крупнейшими западными компаниями. К примеру, китайское правительство обусловило турбинный заказ в 900 миллионов долларов американской компании «Дженерал Электрик» участием китайских специалистов. «Моторола» вложила на тех же условиях 300 миллионов долларов. «Майкрософт» имеет в Пекине 200 исследователей, «Сименс» работает с китайскими учреждениями.

И все же создается впечатление, что Китай в текущем веке не станет гипердержавой, поскольку в наше время глобальное доминирование зависит непосредственно от способности привлечь наиболее талантливых и эффективных, а стоящий на этнической основе Китай никак не привлекает видных иммигрантов. Скорее всего Китай восстановит биполярный мир, так легко похороненный Горбачевым.

Евросоюз

В эти же годы численность держав Евросоюза (мечты Виктора Гюго, Жана Жака Руссо, Иммануила Канта, Уинстона Черчилля) выросла до 27 стран с общим населением до полумиллиарда и валовым продуктом, нагоняющим американский, — 13 миллиардов долларов. ЕС — главный конкурент США. Каков его шанс? Население Евросоюза на

150 миллионов больше населения США. В его рядах две ядерные державы (Британия и Франция); наземные силы стран ЕС численно превосходят американские. Сейчас в ЕС 27 государств, и возможно его дальнейшее расширение вплоть до России.

Евросоюз рассматривают как антиимперский вызов американской гегемонии, как воплощение идей Просвещения, как территорию подлинной терпимости. Соответственным является и отношение стран Евросоюза к Соединенным Штатам. На вопрос «Что за страна США?» 45 процентов французов ответили: «Нация огромного социального неравенства», а 33 процента французов определили США как «расистскую нацию». Особенно ожесточенной стала европейская критика Америки после вторжения американцев в Ирак. Ее идейные лидеры — француз Деррида и немец Хабермас — отстаивают более мягкий, социально ответственный капитализм Европы. Именно поэтому ЕС выступает своеобразным магнитом для соседних наций.

Может ли европейский вызов быть успешным? Едва ли. В период 1970-2000 годов Америка использовала весь мир в поисках возможных вождей информационной революции. Евросоюз этот период проспал, а когда в конечном счете попытался пойти по пути США, то создал свой вариант временного разрешения на работу. Разница двух вариантов в том, что американская «зеленая карта» предусматривает возможность предоставления американского гражданства, а ее европейский аналог такую возможность категорически отвергает. Данную ситуацию метко оценивает Фарид Закариа: «Германия просит ярких молодых профессионалов покинуть свою страну, культуру и семью; переместиться на тысячи километров; выучить иностранный язык; работать в незнакомом краю — и без всякой перспективы стать частью этого нового дома». К концу 2006 года Германия не сумела заполнить 22 тысячи инженерных позиций. ЕС становится магнитом для целых стран, а США — для индивидуумов.

Наблюдается и различие в отношении к исламскому миру в США и ЕС. В США мусульманами является один процент населения, а в ЕС через 15 лет не менее 20 процентов населения будут мусульманами. Особенность ЕС — проживание мусульман в своеобразных гетто — от Марселя до Амстердама, с портретом бен Ладена в каждой квартире. Такое впечатление, что американцы лучше интегрировали мусульман, если судить по первому десятилетию текущего века. Граница, которую вольно или невольно представляет собой Турция, создает препятствие, которого нет у США, постоянно ищущих таланты в России, Индии, Пакистане, Китае, Тайване, Израиле.

Таланты развивающегося мира отмечают языковый барьер европейских стран, менее привлекательные перспективы, растущий расизм Европы, большие налоговые препоны и даже прохладный климат. Важно отметить то обстоятельство, что ЕС сам «ставит оценки» в противостоянии с США:

400 тысяч европейцев предпочли работать в Соединенных Штатах, что никак не сопоставимо с численностью американцев, работающих в ЕС. Как и Китай, ЕС никогда не ставил перед собой цель превратиться в общество иммигрантов на манер США. До тех пор пока ЕС позволяет Америке собирать самый ценный людской капитал, Брюссель будет оставлять Вашингтону роль мировой столицы, а Америке — статус гипердержавы.

(Автор: Анатолий Уткин)