Игорь Малышев СВЯТИЛИЩЕ

Игорь Малышев СВЯТИЛИЩЕ

Полуостров представляет собой большую равнину, покрытую травой и ровную, как стекло. Над ней висит маленькое раскаленное солнце, на которое больно смотреть. От него жухнет трава и покрываются белой пылью дороги, похожие на нити, связывающие стороны горизонта. Иногда дороги пересекаются и, видимо, поняв, что идут в разные стороны, разбегаются дальше. Сверху они похожи на огромную сеть, настолько редкую, что поймать в нее можно только что-то очень большое. Большое, как небо, степь или полуостров.

По дороге шли двое, похожие на монахов. Шли они давно, их волосы выгорели, одежда и ноги были покрыты пылью. Никто не знал, куда они идут, и даже они сами уже не помнили. Глядя на них, подчас вообще складывалось впечатление, что оба они не более, чем непременная принадлежность дороги.

Известно, что одного из них звали Хорхе, а другого Хенаро. Хорхе меньше ростом, выглядит чуть более ребенком, чем Хенаро, с чужими робеет, стесняется и часто беспокоится по пустякам. У него пухлые румяные щёки, лишь слегка покрытые легким пухом. Он часто щурится, разглядывая что-нибудь вдалеке, поскольку имеет слабое зрение. У Хенаро зрение лишь немногим лучше, но он старается скрывать недостаток зоркости. Хенаро выше и, может быть, оттого его волосы, бывшие некогда тёмно-русыми, и одежда выгорели сильнее, чем у спутника. Расстояние до солнца часто имеет значение. Хотя никто не поручится, что это не более, чем случайность. Хенаро стройный и сероглазый, как пыль, по которой он неутомимо вышагивал. Глубоко внутри он считает себя старшим и старается по мере сил покровительствовать Хорхе, делая это однако же незаметно, чтобы не обижать друга. Лицо Хенаро немного вытянутое и оттого имеет выражение постоянного удивления. При этом нужно признать, что и тот и другой глядели так, словно готовились сию же секунду удивится чему-то замечательно светлому, что несказанно обрадует их и едва ли не сделает на всю жизнь счастливыми.

Они шли и между ними происходил следующий диалог:

– Хенаро, что сказал нам Тео? Куда мы идём?

– Я забыл, Хорхе.

– Ты всегда всё забываешь, – пробурчал Хорхе, а тот смотрел на солнце и улыбался.

– Да к чему мне?

– Ты ничего не знаешь!

– Вот тут ты, пожалуй, угадал, сознаюсь. Но я не вижу в этом большой беды.

– Как же так можно? Если не знаешь куда идёшь, то можешь попасть куда угодно.

– А разве это не здорово, мочь попасть куда угодно?.. Понимаешь, мне кажется, что когда мы окажемся там, куда должны в конце концов попасть, я сразу это пойму, – он немного помолчал, затем добавил, – да и, потом, мне больше нравится идти, чем приходить.

Лицо Хорхе хмурилось, на лбу залегали продольные морщины.

Налетел ветер, сухая трава закачалась, пытаясь поймать его. Трава вообще похожа на море, окружающее полуостров, только море не выгорает на солнце, хотя оно и жжёт его очень давно. Трава любит колыхаться под ветром, становясь еще более похожей на волны. Любому известно, что трава любит ветер, а он траву. Наверное, он любит её потому, что, глядя на нее и море, он всегда может понять, что он существует, жив и дышит. Он делает одинаковые волны на море и на траве. Никто не знает, зачем он хочет уподобить их друг другу, но многим из людей это нравится и они с удовольствием наблюдают за этим красивым действом.

В сущности, двое, идущие по дороге, ничего не значат. Это просто двое, которые откуда-то ушли, чтобы оказаться где-то в другом месте. Все остальное зависит от упорства и знания пути. Одно и то же расстояние может быть пройдено разными людьми за любое количество времени: и за долю мгновения, неотличимую от остановки времени, и за бесконечность, если только она существует в природе. Хотя, если все же существует, то тоже, наверняка, неотличима от остановки времени.

Так вот эти двое, по-видимому, не знали, куда идут и уж конечно неведомо было им, куда они попадут в итоге. У них были серьёзные лица, точнее им казалось, что у них серьезные лица. На деле же в каждой чёрточке проглядывала та счастливая улыбка, с которой некоторые младенцы имеют счастье родиться, а совсем удачливые даже сохраняют её на всю жизнь, а потом, умерев, лежат всё с тем же радостным выражением, с каким и явились на свет. К этим счастливчикам, похоже, принадлежали и наши герои. Как бы ни хмурились они, пытаясь вспомнить о серьёзности напрочь забытой ими миссии, ничего у них не получалось, улыбка проглядывала сквозь ветошь серьёзности, как солнце сквозь белые пушистые облака. Обтрёпанные за время пути одежды путников выгорели на солнце и были белесого цвета, говорящего о том, что раньше они могли быть любыми. Солнце не любит цвета. Единственная, кому позволено быть неизменно черной на протяжении миллионов лет, – это земля, да и та неумолимо сереет, если засуха стоит долго. Таким же образом море не выгорает и всегда остается собой. Цвета стихий вечны.

Если идти очень долго, то обязательно дойдёшь до края чего-нибудь. Так и наши друзья после продолжительного перехода вышли к морскому берегу. Они встали на краю обрыва, под которым плескались синие волны, выбегая на узкую полоску песка шуршащими змейками и оставляя на нём волнистые полоски. Шум волн отчётливо достигал ушей путников, хотя они и стояли на высоте чуть не в полсотни локтей.

– Как странно, – сказал Хенаро. – Море начинается именно там, где кончается берег. Странно…

– Ты, как видно, решил сегодня говорить глупости. Ничего в этом нет странного. Просто когда кончается что-то одно, сразу же начинается что-то другое. Так устроена Вселенная. Здесь нет пустоты.

Хорхе помолчал, а потом добавил:

– А если и найдётся где-нибудь то, что мы зовем пустотой, то кто поручится, что она не является таким же особого рода строительным материалом Вселенной, что она так же осязаема для Господа и его ангелов, как камни и трава.

Хорхе кинул камушек, он поскакал кузнечиком по крутым бокам камней, прыгая всё вниз и вниз, пока не упал на песок у самой кромки прибоя. Волны, обрадовавшись добыче, облизали его, но не найдя в этом ничего нового, отступили обратно. Путники стояли на высоком, поросшем травой берегу. И вправо и влево простирался обрыв. Впереди была морская поверхность, у горизонта плавно переходящая в небо. Над морем висел такой простор, что Хорхе даже задохнулся, почувствовав его величие. Ему захотелось стать чайкой или ещё какой крылатой тварью, чтобы взлететь и парить в воздухе, наслаждаясь свободой, рассекая солнечные лучи и восходящие потоки, опускаться к самой воде, ловить узких прозрачных рыбок и в брызгах взлетать с победным кличем вверх, к другому морю, что раскинулось там с золотой рыбой солнца посередине.

– Воздух… – произнес он, чуть задыхаясь.

Хенаро тоже, вероятно, чувствовал что-то подобное, потому что он радостно вздохнул и засмеялся. Постояв так ещё некоторое время, они двинулись вдоль берега в одну из сторон, что лежали перед ними. Им хотелось спуститься к морю, искупаться, смыть с себя пот и пыль, которыми они пропитались за время перехода.

– Хорхе, на мне и тебе столько пыли, что нас уже можно считать частью полуострова и даже нанести на карту. Вот только где бы нас лучше нарисовать, а то нас постоянно носит, как перекати-поле?

Они засмеялись. Удача улыбнулась им: вскоре они нашли спуск к воде. В этом месте море вымыло небольшую – локтей сто в длину и столько же в ширину, бухточку и была возможность спуститься не сломав себе шею, хоть и с немалыми предосторожностями.

– Хенаро, ты не боишься разбиться?

– Ну так что ж… – спокойно то ли спросил, то ли ответил тот.

Хорхе решил не доискиваться до сути этого замечания, а потому сосредоточился на спуске. Камни под ногами были жёлтыми и крупными. Солнце раскалило их и они не скупясь выплескивали накопленный жар на загрубелые ступни. Иногда чья-нибудь нога соскальзывала с камня и тогда сердца обоих замирали от страха за себя или спутника. Необходимо заметить, что они очень дорожили друг другом, хотя никогда вслух об этом не говорили.

Тем не менее спуск кончился благополучно: они не сорвались и не упали в прибой на тяжелый влажный песок. Сошедши, они встали на ноги, огляделись. Их окружали отвесные скалы, немного пологие только в том месте, откуда они спустились. Прямо перед ними открывалось маленькое плато, немного поднимающееся вверх, упирающееся в конце всё в тот же обрыв. Плато было сплошь завалено камнями. Что-то странное меж тем сквозило в этих камнях, они чем-то неуловимо отличались от стен вокруг них. Но в чём состояло различие, в форме ли, в цвете, было совершенно неясно. Однако и разбираться в этом странникам было недосуг – рядом чешуйками гигантского морского дракона шелестели прозрачные волны. Они манили к себе, как манят губы молодых дев, расцветших на краткий миг юности, длящейся в сущности не более времени полёта падающей звезды; они манили, как манят столы пиршества изголодавшихся путников, как цветы жар-цвета, распускающегося на одну ночь в году. Волны манили так же, только красота их была вечной, не подвластной капризам времени.

Люди с радостью сбросили с себя горячую одежду. Она упала на песок лоскутьями шкур весенних змей, обновляющих к лету своё тело. С шумом и брызгами бросились они в прохладу воды. Смех нарушил мерный шорох волн. Море приняло их с радостью, как своих детей, которых долго не видело. Оно было ласковым и теплым. Такими бывают ладони матерей, которые любят своих сыновей любыми, потому что такова уж судьба матери – любить детей. Пока путешественники бегали по пояс в воде, радостно борясь с её мягким сопротивлением, она смывала с них всё лишнее, что пристало к ним по дороге. Немного устав, они глянули друг на друга и, не сговариваясь, нырнули, поплыли дельфинами под водой, извиваясь всем телом и загребая руками. Тут, в подводном царстве, всё было голубовато-зелёным. Всё вокруг переливалось, на жёлтом песке дна играли солнечные блики, дрожащие и неверные, как паутинки на ветру. Они всплыли вместе, снова нырнули. Хенаро погнался за Хорхе, а тот, не изменяя серьёзному выражению лица, устремился прочь от него. Так продолжалось еще некоторое время.

Когда радость от свидания с морем немного схлынула, они почувствовали нечто странное, пронизывающее подводный мир подобно солнечным лучам. Это была музыка. Она была здесь, похожая то на трепет бабочки у цветного стекла церкви летним полднем, то на гром несущегося по прерии стада бизонов. Мелодия, а в музыке несомненно присутствовала какая-то бесконечно гармоничная мелодия, то поднималась вверх, как серебряная рыбка, то опускалась вниз, переливаясь в развитии подобно кольцам огромной блестящей змеи. Музыка завораживала, она проходила насквозь дивным потоком, делая тела невесомыми. Под её звуки забывалось всё, стиралась граница меж водой и телом, и они растворялись горстью соли в и без того соленом море. Здесь слышались звуки арф, нежный голосок флейты, далекие трубы и много чего ещё, и всё это соединялось воедино, сплетаясь тугой косой мелодии.

Две фигуры неподвижно замерли в толще, не поднимаясь и не опускаясь. Они слушали музыку, глядели на солнце из-под воды и думали, что это наверное и есть счастье: слушать музыку моря и глядеть на солнце из-под аквамарина воды. Солнце переливалось от волн, колеблясь в немыслимой высоте. Море придало ему голубоватый оттенок. Внизу был жёлтый песок, вверху жёлтое солнце, вокруг – море, и они качались в его существе, как в утробе великой праматери жизни.

Вдруг они испугались чего-то, и, не веря собственному счастью, поспешно выскочили на берег.

– Хенаро, ты слышал? – спросил более робкий Хорхе.

– Да.

– И что же это? Как ты думаешь?

– Это… – он немного улыбнулся. – Я думаю это музыка.

– Откуда же ей здесь взяться?

– Я думаю музыка есть во всём, а уж тем более в море.

– А в камнях?

– Чем же камни хуже воды?

– А в нас?

– Как бы мы пели, если б её в нас не было?

– Хорошо, но если музыка и раньше была во всём, то может быть ты объяснишь мне, почему я никогда не слышал её до сего дня?

Хенаро загадочно улыбнулся:

– Это потому, что тебе всё равно.

Хорхе был крайне смущён неожиданным замечанием, но, не зная, как правильно отреагировать, решил оставить его без ответа. Он помолчал, потом тихо, будто стесняясь, произнёс:

– Мне показалось, что музыка похожа на змею, – и он робко взглянул на друга. Лёгкая краска смущения залила его щёки.

– Это наверное потому, что ей всё равно.

– Кому, кому всё равно? – испуганно спросил Хорхе.

– Музыке.

– Как, и ей тоже всё равно?..

Хорхе недоумённо уставился на товарища, но тот пристально смотрел в глубь берега перед ними, не обращая на него внимания. Он приставил ладонь козырьком ко лбу, чтобы солнце не слепило его, и вперил взгляд в развалы камней. Хорхе, видя, что более подробного ответа ему не получить, тоже присмотрелся, но ничего интересного не обнаружил. Камни, жёлтые, как морской песок, и только.

– Смотри, – указал на них его спутник.

– Я ничего не вижу, Хенаро, хоть и стараюсь изо всех сил.

– Теперь всё ясно... – он покачал головой, получив ответы на все свои вопросы.

– Что? Что тебе теперь ясно? Ну Хенаро же… – он тронул его руку, просительно заглядывая в лицо. Хорхе не понимал происходящее ни на йоту, и это беспокоило его. Туманные ответы друга не только не рассеивали страхи, но скорее даже усиливали их ещё более.

– Пойдём, – не слушая, позвал Хенаро.

– А как же одежда?

– Оставь, здесь же нет никого. Кто нас увидит?

Хорхе оглянулся, но из живых существ разглядел лишь чаек, парящих над водой, да нескольких изумрудных ящерок, греющихся на солнце. Они были словно одни в мире, как в первые дни творения. Он вздохнул и отправился вслед за старшим.

Хенаро легко, не боясь соскользнуть или оступиться, прыгал с камня на камень. Казалось, что все свои страхи он сбросил вместе с лежащей на берегу одеждой. Хорхе даже залюбовался невольно этим легким бегом, затем же поспешил следом, чтобы не пропустить ничего интересного. На камнях, тут же высыхая, оставались отпечатки двух пар мокрых ног.

– Подожди меня, – крикнул он догоняя.

Хенаро оглянулся, махнул, улыбаясь, ему рукой, призывая не отставать. Младший улыбнулся в ответ, предчувствуя какое-то необычайное открытие. Мир осветился радостью, он почувствовал себя возносящимся выше парящих чаек, не отрываясь при этом от поверхности валунов.

Хенаро остановился, и Хорхе догнал его. Попытался проследить направление взгляда и только тут заметил, что они стоят посреди развалин какого-то древнего святилища. Некогда ровная площадка была завалена остатками колонн с глубокой резьбой. Путники пригляделись: на крутых боках колонн ещё можно было разглядеть изображения могучих людей, напрягавших в едином усилии упругие весла кораблей; музыкантов, игравших на невиданных музыкальных инструментах (о том, что это были именно музыканты, можно было догадаться по праздничным венкам на головах и чреслах и открытым, как при пении, ртам), повсюду среди людей виднелись волнистые линии, изображавшие то ли волны, то ли змей. Кое-где основания колонн остались стоять на своих местах, обозначая границы святилища. Храм был небольшим: квадрат со стороной около десяти локтей, не более.

Самым удивительным для пришельцев было то обстоятельство, что посреди каменного хаоса, рядом с остатками постамента, стоявшего некогда в центре этого сооружения, лежал почти неповреждённый бюст мужчины с широкой курчавой головой и вьющимися волосами. Небольшие выщерблены там и тут покрывали лицо: столетия под дождями и солнцем сделали свое дело. Возможно, что и вода, поднимаясь во время приливов, доходила досюда, внося свой вклад в разрушение. Мраморные глаза божества, не замечая людей, глядели вверх, в трепещущую ткань неба. Было удивительно, как вообще сохранилась эта скульптура, не рассыпавшись в прах.

– Что это? – в восхищении спросил Хорхе. – Это ведь какой-то древний языческий бог? Правда Хенаро?

– Да, – он кивнул, задумчиво разглядывая каменное лицо. – Я думаю, это Аол. Бог змей, музыки и моря у эуров.

Хорхе порывисто вскинул глаза, видимо всё происшедшее с ними начало складываться в его голове в единую картинку. Хенаро меж тем продолжал:

– Очень давно, тысячу с лишним лет назад, здесь жили эуры – древний народ. Они были искусными мореходами, музыкантами и, кроме того, владели утерянным ныне искусством заклинания змей. В те времена здесь было святилище Аола, где всегда курились благовония, играли музыканты и пелись гимны, прославлявшие красоту моря. Считалось, что бог живёт в его пучине, ездит на дельфинах, трубит в раковину и управляет погодой.

Потом древний народ исчез: истребили его орды кочевников, вымер ли он от чумы или просто растворился среди других народов – про это не дошло никаких известий. Храмы разграбили и разрушили завоеватели и землетрясения, а музыка почему-то осталась здесь, в море, рядом со своим поверженным божеством. Может она просто привыкла к этому месту… Не знаю. Но только именно её мы и слышали, когда купались.

– А разве так бывает?

– Ты ведь сам всё слышал, что ж ты спрашиваешь?

Хорхе счастливо улыбнулся.

– Теперь мне тоже всё ясно.

Они с трудом установили лежащее изображение божества на постамент, обвитый каменными змеями, и побежали мимо своей одежды к морю, где в глубине, среди зеленоватого прозрачного света играла музыка и мелькали синие спины дельфинов.

Мраморные глаза Аола смотрели в морскую даль, туда, где небо сливается с морем.