VI. Назарьева

Б?дная К. В. Назарьева! Рано унесла ее смерть.

Я мало зналъ покойную, начавъ встр?чаться съ нею н?сколько чаще, лишь съ начала изданія «Россіи». Въ первые м?сяцы нашей газеты въ редакціи нер?дко было можно вид?ть скромную – всю въ черномъ – фигуру писательницы, съ оригинальною, коротко стриженою головою, съ желтоватымъ лицомъ, осв?щеннымъ безпокойными глазами, полными затаенной и нерадостной мысли. Это была Капитолина Валерьяновна Назарьева. Сотрудничество ея y насъ не сладилось. Ей хот?лось писать маленькій фельетонъ, но, вопервыхъ, фельетоновъ y насъ было тогда хоть прудъ прудить, а, вовторыхъ, она – беллетристка по натур? – совс?мъ не ум?ла писать фельетонъ, и мелко, бисерно написанныя странички ея рукописей читались вяло и сонливо. Больше усп?ха им?ла Капитолина Валерьяновна, когда, работая въ «Сын? Отечества», вела отд?лъ маленькихъ morceaux o провинціи, подъ псевдонимомъ Н. Левинъ, хотя самостоятельности и яркости и зд?сь проявила немного. Не сп?лисъ мы и на счетъ большого романа, который A. B. хот?ла пом?стить въ «Россіи», – не по нежеланію редакціи пріобр?сти y нея эту работу, a no невозможности втиснуть романъ въ содержаніе нашего фельетоннаго года.

– Не извиняйтесь ужъ! – съ горечью говорила она: – знаемъ мы васъ! Мужчин? съ именемъ, небось, нашли бы м?сто. A мы, женщины, несчастныя: всюду намъ – вторые номера. Работаешь-работаешь ц?лую жизнь, a н?тъ теб? хода впередъ. Такъ на второмъ номер? и сиди до смерти.

– Вотъ, – слышалъ я отъ нея въ другой разъ – вы хоть откровенны: прямо признаетесь, что не любите нашего женскаго письма, считаете его своего рода литературнымъ made in Germany. Быть можетъ, вы и правы. Но согласитесь: можетъ ли быть иначе? Возьмемъ въ прим?ръ меня. Я пишу давно, издала не одинъ десятокъ романовъ, множество пов?стей, разсказовъ, писала для театра. Им?ю литературное имя. На моихъ сочиненіяхъ сколько издателей нажилось. Но – въ конц?-то концовъ – что же? Тотъ же в?чыый пятакъ, пятакъ и пятакъ, и необходимость сл?пить изъ пятака три-четыре тысячи рублей въ годъ, нужныя, чтобы жить въ Петербург? не вовсе б?дно и поддерживать своихъ близкихъ. Такъ удивительно ли, что начиваешь расплываться въ made in Germany, топить въ ремесленныхъ строкахъ природный талантъ? И, при томъ, эта страшная неув?ренность въ заработк?, эта всегдашняя готовность вашего брата, журналиста, отодвинуть насъ, женщинъ, на задній планъ. Легкое ли д?ло писать романъ, a – т?мъ временемъ въ голов? стучитъ мысль: куда я его д?ну? Зд?сь, положимъ, благосклонно примутъ, тамъ – съ удовольствіемъ возьмутъ «почитать». А вдругъ туда Чеховъ пов?сть дастъ? сюда Немяировичъ-Данченко романъ напишетъ? Ну, и получай, Калпитолина Валерьяновна, д?тище свое обратно и неси его на какой-нибудь литературный погостъ, гд? издатель-могильщикъ скупаетъ «имена» чуть не на фунты, по в?су манускрипта. Рабство!.. Вы говорите: made in Germany. Да какъ же иначе-то? В?дь – помимо всякихъ психологій творчества, станьте-ка на почву экономическаго разсчета. Чтобы заработать рубль, Немировичу-Данченко нужно написать три-четыре строки, a мн? двадцать. Стало быть, – опять-таки, оставляя въ сторон? и разм?ры талантовъ, и симпатію публики, и взгляды, – намъ, женщинамъ, чтобы жить литературою, наравн? съ мужчинами, надо им?ть вшестеро, всемеро сильн?йшую производительность, энергію, устойчивость труда. Васъ въ состояніи прокормить уже часъ работы въ сутки, трудиться больше – ваша добрая воля, a я, если не буду гнуть спивы надъ писъменнымъ столомъ съ утра до вечера, такъ и сыта не буду. Какъ же, при такихъ условіяхъ, не развестись женскому литературному made in Germany.

Соглашаясь съ зам?чаніями К. В., я, однако, указалъ ей на дорого оплачиваемый трудъ н?которыхъ русскихъ женщинъ-писательницъ, напр., Смирновой, Микуличъ, произведенія которыхъ отнюдь не подходятъ и подъ уровень made in Germany.

– Да это не профессіоналки, это гастролерши, – возразила Назарьева, – он? пишутъ полтора раза въ годъ и не отъ литературы получаютъ главныя средства къ жизни. Ахъ, если бы я им?ла возможность прожить н?сколько л?тъ, не нуждаясь въ литературномъ заработк?, разсматривая его, лишь какъ прибавку къ доходу! Пов?рьте, что и я сум?ла бы отшлифовать н?сколько пов?стей и разсказовъ, посл? которыхъ строка моя ужъ, конечно, не въ пятачокъ бы ц?нилась. Вы посмотрите: какъ много изъ насъ, женщинъ, блистательно начинаютъ, и какъ мало хорошо продолжаютъ и кончаютъ. Это потому, что обыкновенно начинаемъ-то мы еще спокойными, сытыми дилеттантками, либо съ жалованьемъ супруга, либо съ попечительными папашею и мамашею за спиною, a продолжать-то и кончать приходится уже нищими профессіоналками, трепещущими за кусокъ хл?ба, изнывающими въ роковой конкурренціи и между собою, и съ мужскимъ трудомъ. Дама-писательница! дама-романистка! Сколько насм?шекъ, сколько обиднаго снисхожденія!.. Тяжело, A. В.! И – что удивительнаго, если многія изъ насъ на корню вянутъ, a бываютъ и такія, что, стараясь облегчить себ? трудъ, перерабатываются въ авантюристокъ печати, плагіаторшъ подъ шумокъ и т. д. Виновны, но заслуживаютъ снисхожденія. Не будемъ называть именъ, но одна изъ моихъ коллегъ, напр., чуть не половину раз сказовъ Мопассана перед?лала на русскіе нравы подъ своимъ именемъ. Переутомленная голова не работаетъ, сюжетовъ н?тъ, a ?сть надо, и башмаки рваные: достань двадцать рублей, откуда хочешь, – стало быть, четыреста строкъ хоть роди да подай. Ну, и пошла переряживать «Mademoiselle Fifi» въ «Поручика Фифкина», a «Maison Tellier» въ «Заведеніе купчихи Телкиной». Снесетъ эти лохмотья въ какое-нибудь журнальное захолустье понев?жественн?е, – точно перекрашенную собаку на рынокъ сведетъ. Получитъ деньги, – рада. A напечатаютъ разсказъ, – трясется нед?ли дв?, ни жива, ни мертва: уличатъ въ плагіат? или н?тъ? Господи! помоги, чтобы не уличили!.. Вотъ какой проклятый хл?бъ! А Ю. – Капитолина Валерьяновна назвала очень изв?стное имя, – какія художественныя вещи привезла она съ собою, когда только что появилась въ Петербург? изъ провинціи! В?дь ей Салтыковъ рукоплескалъ, Михайловскій пророчилъ, что она русскою Жоржъ-Зандъ будетъ. И что же теперь? Выбрасывала-выбрасывала строки, какъ машина, и дописалась до того, что даже русскую грамоту позабыла, слогъ потеряла, пишетъ: «Проходя мимо деревни, острые глаза незнакомца обр?ли въ расщелин? м?стности прелестную голубоглазую блондинку съ черными, какъ смоль, волосами»…

Надо отдать справедливость самой К. В.: при всемъ ужасномъ, каторжномъ, можно сказать, многописаніи своемъ, она сберегла и слогъ, и технику сочинительства – въ гораздо большей м?р?, ч?мъ большинство ея товарокъ по ремеслу. Недостатками ея работъ были вялый, шаблонный объективизмъ, отсутствіе нерва, личной возбудимости темою, что накладывало на ея статьи отт?нокъ тусклости и трафаретной прямолинейности. Не было новизны, св?жести чувства, искренней находчивости, красокъ, изобр?тательности, образности. Читаешь ее; бывало: выражаетъ она радость, скорбь, негодованіе, – и все, какъ будто, не сама она это радуется, негодуетъ, но только справясь въ кодекс? литературныхъ приличій, повторяетъ оттуда наизусть исконную формулу радости, скорби, негодованія, въ данномъ случа? принятую и давностью освященную. Беллетристка въ К. В. пропала несомн?нно очень хорошая. Даже при проклятыхъ условіяхъ made in Grermany, ея романы, написанные красиво, осмысленно, безъ вычуръ декадентства, въ мягкихъ акварельныхъ тонахъ, читались среднею публикою не только съ занимательностью, но и съ пользою. Въ нихъ дрожали, хотя и слабымъ, но постояннымъ отраженіемъ, св?тлые лучи шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ, – перо Назарьевой не осквернилось пропов?дью эгоистическаго «сверхчелов?чества», сословной и расовой ненависти, сочувствіемъ мракоб?сію и грубой сил?. Это была труженица скромная, но честная, гуманная. Миръ ея праху!.. В?чный покой ея б?днымъ, усталымъ надъ бумагою глазамъ! В?чный покой этому грустному и боязливому взору работницы неудачницы, которой вся жизнь была сплошною борьбою за существованіе, которая всю жизнь, изнемогая, катила въ гору Сизифовъ камень, и наконецъ онъ все-таки сбросилъ б?днягу подъ гору въ раннюю могилу, раздавилъ ее и накрылъ, какъ грозно-насм?шливый памятникъ въ честь скорбей и печалей, переживаемыхъ русскимъ женскимъ трудомъ.