«Отличие лжи от истины»

«Отличие лжи от истины»

Евгению Богату, писателю, публицисту, одному из самых известных литгазетовцев, возрождавших на страницах "ЛГ" в 70-80-х жанр судебного очерка, 16 июля исполнилось бы 90 лет.

В 85-м, когда гул наступающих перемен в нашей стране ещё не был отчётливо слышен, Евгений Богат ушёл из этой жизни (в 62 года) в другую жизнь. В жизнь памяти. Оставив нам, живущим в поверхностной, иссушающей душу суете, груду книг, сотни судебных очерков и философских эссе, пропитанных тревогой за то состояние нашего общества, которое сейчас взор­валось явлением откровенного аморализма... Фактами дичайшего произвола и чиновного воровства, доходящего в своих масштабах до безумия... Душевной глухотой, исключающей необходимый в обществе диалог, – глухотой, провоцирующей вражду, мстительность и даже – разухабисто – купеческое рукоприкладство поссорившихся в прямом эфире ТВ бизнесменов.

Сейчас, листая книги Евгения Михайловича Богата, я ещё раз убеждаюсь: он это предчувствовал. Его томило это предчувствие. Именно этим предчувствием продиктованы его очерки и философские эссе. Он всматривался в драматические ситуации своего времени, видя в них то, что в будничной спешке не замечали другие. И торопился рассказать об увиденном. Предупредить. Заставить читателя вместе с ним, автором, выбрать в сплетении жизненных троп путь, ведущий к духовности. К содержательному – человеческому! – образу жизни.

Сюжеты, избираемые им, оставались, казалось бы, в сфере почти бытовой. Вот в суде, рассматривающем спор о наследстве, сын говорит неправду о недавно умершем отце, объявляя его психически неполноценным, – ради денег! (Очерк «Бесчестье».) Вот история семейной реликвии и связанных с ней отношений, основанных на ощущении себя частицей длинной цепочки человеческих душ, обретавшихся в нашем несовершенном мире. (Очерк «Семейная реликвия».) И всякий раз, описывая житейские коллизии, умело минуя примитивную назидательность, Евгений Богат раскрывал перед читателем многоликую картину мира, обнажая вечный вопрос о смысле бытия. О том, что ты, отдельная человеческая особь, оставишь после своей кратковременной жизни: память о длительной склоке с соседями и сослуживцами? Клевету на умершего отца? Своё имя, которого будут стесняться выросшие дети?

В те годы меня угораздило (в августе 80-го) стать в «Литгазете» заведующим отделом коммунистического воспитания (переименованного затем в отдел морали и права). Это был Отдел Золотых Перьев (Аркадий Ваксберг, Ольга Чайковская, Александр Борин, Юрий Щекочихин, Лидия Графова, Нелли Логинова). Среди них Евгений Михайлович был старшим – не столько по годам, сколько по моральному авторитету и изощрённому писательско-публицистическому мастерству. Мэтр! Автор книг, одни заголовки которых уже многое говорили о нём: «Чувства и вещи», «Вечный человек», «Бескорыстие», «Что движет солнце и светила»...

Я замечал: в его присутствии все становились сдержаннее. Деликатнее. Так же непроизвольно он влиял на своё окружение в качестве секретаря правления Московской писательской организации, где был председателем совета по очерку. Как заведующий я был обречён на роль первого читателя его текстов. И слегка волновался, обнаружив в каком-то абзаце неясность. Шёл объясняться – к человеку старше меня на два десятка лет, к писателю, чьи книги читал и любил. И он, без тени улыбки и снисхождения, кивал, поощряя меня. Говорил: ведь если даже хотя бы единственному читателю в статье что-то непонятно, значит, автор здесь заторопился, не доведя фразу до предельной ясности. И – правил текст.

Двигался он по коленчатым коридорам редакции неторопливым шагом – высокий, сутуловатый. Глядя куда-то мимо, кивал встречным головой, увенчанной пышной, серебристой от седины шевелюрой. Всегда немногословен. Нет, не из-за заносчивости (нелепо такое даже предполагать!). Из-за погружённости в свою необъятную тему: человек и судьба, подлинные и фальшивые ценности жизни, её высший смысл. Казалось бы, до этих ли скребущих душу размышлений тогдашнему читателю «Литгазеты», замученному бытовыми проблемами – продуктовыми очередями, жилищной теснотой, тощенькой зарплатой?! Но на статьи Евгения Богата из соседнего отделения почты приносили мешки откликов! Телефон в день его публикаций разрывался от междугородних звонков – взбудораженные читатели хотели высказать лично автору своё мнение. Причём немедленно!

Оказывается, проклятые вопросы бытия донимали в те годы не только живущих в столице «высоколобых умников», но и думающих интеллигентов российской провинции, для которых эти публикации были глотком свободы... Свободы от сиюминутных, подавляющих мелочной расчётливостью, интересов... Освобождением от догм и химер, внедрённых в массовое сознание казённой пропагандой.

Я листаю подаренную им в апреле 83-го книгу «Четвёртый лист пергамента – повести, очерки, рассказы, размышления». С дарственной надписью: «И.Н. Гамаюнову – соратнику по творческому цеху...» Вот несколько цитат оттуда.

«...Да, человек должен жить по законам вечности именно потому, что он не вечен. Если бы он был вечен, то мог бы разрешить себе «роскошь» жить по законам мгновения. Но поскольку открыть в мгновении вечность – его единственная надежда на бессмертие, то должен жить он, отрешившись от мгновения».

«...Отличие лжи от истины в том, в частности, что ложь может быть тотальной. А истина не может. Она разрешает старые сомнения и порождает новые. Она не может быть тотальной, потому что она универсальна. Она дочь сомнений, и она мать сомнений. Тотальна ложь. В этом одновременно и её мощь, и её обречённость. А истина универсальна, в этом её уязвимость и долговечность».

«...Лев Толстой... однажды посоветовал одному из тех, кто тысячами ходил к нему в Ясную Поляну: делайте лишь то, что увеличивает душу, и не делайте того, что умаляет её. Сегодня это высказывание об «увеличении души» может показаться иным не в меру «современным людям» этическим архаизмом. Но порой этические архаизмы обладают силой, формирующей судьбу».

Именно этим этическим архаизмом, я думаю, отмечена судьба писателя Евгения Богата. Судьба литгазетовца, прожившего свою жизнь «по законам вечности».