Детки в клетке

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Детки в клетке

Из криминальной хроники: Алексей С. (14 лет) украл из торговой палатки несколько пачек мороженых пельменей и котлет, чтобы накормить брата и сестру. Мать Алексея умерла. Отец безработный. Прокурор счёл проступок мальчишки преступлением (500 рублей ущерба) и бросил паренька в камеру к взрослым бандитам. Так удобнее, решил прокурор. Алексей живёт в Подмосковье, а следствие велось в Москве. Удобнее таскать мальчишку на допрос из кутузки, а не из родной де­ревни[?]

В Жигулёвской колонии для несовершеннолетних отбывал срок мальчик, осуждённый на четыре года за кражу… буханки хлеба…

В Екатеринбурге, не выдержав допросов, подросток выбросился из окна…

Обо всём этом я узнал не в пивной и не на автобусной остановке, а на парламентских слушаниях. От судьи коллегии по делам несовершеннолетних из Санкт-Петербурга Николая Шилова и от заместителя председателя Комитета по делам женщин, семьи и молодёжи Веры Лекаревой.

В России более четырёх миллионов беспризорников. Есть регионы, где до полутора тысяч ребят школьного возраста абсолютно (подчеркну - абсолютно!) безграмотны. При этом дети, извините, не дебилы. Просто они ни единого часа не были в школе.

Несколько тысяч несовершеннолетних (а точнее, "несовершенновзрослых") «парят нары» в зонах и спецучреждениях. Представьте некий город, населённый деть­ми, огороженный колючей проволокой, со сторожевыми вышками по периметру, с ночным воем голод­ных собак и утренним визгом сирены…

Не так давно я побывал в Можайской женской колонии. На территории колонии есть родильный дом и детский сад. Мамы-убийцы, мамы-грабительницы, мамы-хулиганки, мамы-насильницы (пишу и вижу дикое несоответствие слов, стоящих рядом, но что делать?!), мамы-мошенницы и аферистки после свиданий с мужьями рожают детишек, вынужденных как минимум до трёх лет жить в зоне. (Говорят, животные не размножаются в неволе – человек размножается.)

Детей, живущих в домах ребёнка при женских колониях, в России более полутысячи. Можайским узникам-малюткам высокие гости привезли подарки: одежду, обувь, игрушки… Всё это было мило и, конечно, гуманно. Но посмотрим на проблему с другой, не парадной стороны. Задаривая детишек зоны, широко, с помпой и треском об этом рассказывая, не поощряем ли мы осуждённых женщин рожать в неволе? Не нарушаем ли право ребёнка, отдавая на откуп непутёвой маме-зэчке решать, где этому ребёнку появляться на свет – в зоне или на свободе?

Возможно, сгущаю краски. Но вот факты. Восемь из десяти рождённых в женских колониях малышей рано или поздно повторяют судьбу своих горе-родителей. Восемь из десяти таких малышей своим горе-матерям не нужны. Оставшихся из десятка двоих (по статистике) в лучшем случае забирают родственники осуждённой. Оставленных в тюремном детсаде крох с грехом пополам, с невероятными сложностями (из-за прописки и прочих формальностей) пристраивают в детские дома России. «Мать» продолжает «мотать срок», допустим, в том же Можайске, её сына (дочь) «везут по этапу», скажем, в детский дом Бийска (что на Алтае). «Мамаше» досиживать ещё лет пять-восемь – с ребёнком практически связь потеряна. (Не писать же ему, несмышлёнышу, письма!)

Повторюсь, восемь из десяти таких детей остаются сиротами при живых матерях. Не ребёнок как таковой (за редчайшим исключением) нужен осуждённой, а живая кукла в её краплёной колоде: авось, срок скостят, раз родила; авось, лишнее свидание с милым разрешат; авось…

Воспитатели дома ребёнка в Можайской женской колонии сказали мне, что в отведённое для свиданий с ребёнком время (здесь в момент моего посещения было 54 малыша до трёх лет) в лучшем случае приходят только кормящие мамы. Остальным их дети, тоскующие в детском саду в ста метрах от мамкиного «барака», – до лампочки.

Я не знаю, где выход из этой деликатно-криминальной ситуации. Но убедился, что материнство и зона несовместимы. Есть в этом что-то аномальное – в беременности на нарах.

20–25 лет назад рецидивная (то есть повторная) преступность подростков составляла 2–3%. Сейчас каждое шестое преступление совершается несовершеннолетними повторно. Только в одном районе Москвы примерно месяца за три-четыре подростками совершается 300–350 преступлений. 60% из них – кражи. Причём кражи квалифицированные, совершённые почти профессионально, с проникновением в жилища с применением холодного, а то и огнестрельного оружия…

Профессор Белгородского государственного университета Георгий Потанин уверен, что более двухсот так называемых воров в законе управляют несовершеннолетней «братвой» прямо из зон. (О вольных ворах в законе и не говорю.)

К чему я привожу все эти факты? К тому, чтобы доказать простейшую мысль: в России созрела такая криминальная ситуация среди подростков и молодёжи, что пора выстраивать СИСТЕМУ ПРАВОСУДИЯ ДЛЯ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ. Пора вводить суды для подростков, ювенальную (то есть только для несовершеннолетних) адвокатуру, ювенальную прокуратуру... Словом, необходима так называемая ювенальная юстиция. Нельзя чесать под одну гребёнку и детей, и взрослых.

Не за решётку надо стараться немедленно упрятать ребёнка, а как минимум понять причину его поступка. Не гильотина ему нужна – терапия. Ибо 80% несовершеннолетних преступников имеют серьёзные отклонения в психике. Каждый четвёртый подросток, чьё дело рассматривает суд, лишается свободы. 70% оступившихся получают условный срок. И эти же 70% (все как один!) садятся на скамью подсудимых во второй (и в третий…) раз. Вывод? Мы осудили их, не выяснив причину первого преступления. Мы наказали, но не «вылечили».

Суды трещат от перегрузки. Подозреваемый подросток нередко по году и больше (!) томится в камере в ожидании приговора. И в следственном изоляторе, и в зоне подросток приравнен к взрослому зеку. Его так же унижают – морально, физически, сексуально… То есть права ребёнка (пусть и оступившегося, но ребёнка – по паспорту) нарушаются беспредельно. Сплошь и рядом.

В Швейцарии ювенальные суды проходят в присутствии врачей, педагогов, психологов. (Об адвокатах и не говорю.) В Англии полицейский, задержавший тинейджера, обязан в течение часа разыскать его родителей или их представителя. Без них он не имеет права начинать допрос. У нас же чуть ли не каждого третьего подростка во время допроса жестоко избивают.

...Не идёт из головы факт, с которого начал этот очерк, – в Жигулёвской колонии для несовершеннолетних сидел мальчишка, укравший буханку хлеба. Нет чтобы посадить тех, кто его этого хлеба лишил!

Ситуацию комментирует эксперт «ЛГ» по правовым вопросам, кандидат юридических наук Владимир ОСИН

– Владимир Владимирович, правомерно ли сажать подростка за решётку только за то, что он украл буханку хлеба? И что вы думаете о профессиональной пригодности всех тех, кто участвует в такого рода судилищах?

– По действующему законодательству кража буханки хлеба не преступление. Это всего лишь административный проступок. Такое деяние не может считаться общественно опасным, поэтому за него не может быть никакого уголовного наказания. Если стоимость похищенного не превышает одной тысячи рублей, то это квалифицируется только как административный проступок.

Осуждение же несовершеннолетнего на четыре года за кражу буханки хлеба свидетельствует об отсутствии у нас надлежащей подготовки юристов, необходимого прокурорского и судебного надзора. А также – о вопиющем неисполнении адвокатами своих обязанностей! И конечно же – о безнаказанности лиц, творящих такие судилища! У нас ведь в Уголовном кодексе есть нормы наказания за привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности, за незаконное задержание и заключение под стражу, за вынесение заведомо неправосудного приговора. Эти нормы бездействуют! До общественности не доводятся данные о судьях, чьи судебные акты признаны неправосудными. Всё это создаёт условия для действия правоохранительной системы в обвинительном уклоне. Ради галочки. Ради хорошей отчётности.

– В какой мере могла бы исправить эту дикую ситуацию ювенальная юстиция?

– Ювенальная юстиция как специализированная судебно-правовая система защиты детей и их реабилитации работает более ста лет в странах, где главенствуют закон и правосудие. Говорить о ювенальной юстиции в стране, где более 60 процентов уголовных дел рассматривается без исследования доказательств виновности обвиняемого, на мой взгляд, преждевременно и опасно.

Создание фактически не подконтрольного другим органам власти и обществу института с обширными полномочиями и возможностью безапелляционного вмешательства во внутренние дела любой семьи опасно для нашего общества. В стране, где не обеспечивается главенство закона, фактически нет правосудия и не созданы условия для перевоспитания осуждённых, ювенальная юстиция не может нормально работать. Судебное решение всегда будет приниматься только для наказания, а не для исправления ребёнка.

Необходимо вначале обеспечить исполнение гарантированного Конституцией России права каждому на судебную защиту от действий (или бездействия) должностных лиц.

Только это и позволит начать реально осуществлять защиту прав, свобод и законных интересов несовершеннолетних.

– Какими могли бы быть места заключения не столько для наказания, сколько для исправления подростков, совершивших тяжкие преступления?

– Подростков, совершивших тяжкие преступления, может исправить только длительное воспитание, прививающее уважение к законам, правилам поведения в обществе. Именно такие программы и должны использоваться в местах заключения. Подросток должен хотя бы там понять, как можно и нужно жить, не совершая преступлений. При этом среди подростков не должно проводиться никакой оперативно-разыскной работы, развращающей их души.

Сегодня места лишения свободы лишь карают. Никакой работы по исправлению и перевоспитанию осуждённых там не ведётся. Поэтому у заключённого нет стимулов для исправления. К тому же досрочное освобождение не зависит от личных усилий осуждённого, а только от каприза начальника колонии. Причём нередко это досрочное освобождение просто покупается.

– Считаете ли вы нормальной ситуацию, когда женщины-преступницы, рожая детей в местах заключения, обрекают их на фактическое сиротство?

– То, что происходит в женских колониях, свидетельствует о полном безразличии властей к родившимся там малолетним детям. Трудно понять, почему на терри­тории женской колонии есть родильные дома и детский сад. Почему власть столько лет наблюдает за происходящим и не устраняет условия для появления таких детей? Ответ, на мой взгляд, прост: никто и не пытается в судебном порядке обжаловать действия (или бездействие) и решения органов власти и должностных лиц, создавших такие колонии... Результат?.. Издевательство над человеческими судьбами, о чём наши крикливые депутаты, заботящиеся больше о своём имидже, благополучно молчат.

– Но, может быть, на эту публикацию откликнутся?

– Сомневаюсь...

Спрашивал Игорь ГАМАЮНОВ , ведущий рубрики «Страна подсудимых»