Хоть что-нибудь
Хоть что-нибудь
Хоть что-нибудь
Леонид КОРНИЕНКО
Родился в 1954 году в г. Советске (бывший Тильзит) Калининградской обл., вырос на Украине.
Окончил Кировоградский пединститут по специальности "учитель русского языка и литературы". В течение 20 лет - преподаватель педучилища, потом завуч и директор школ в г. Кременчуге на Полтавщине.
В 2000 году переехал в Финляндию. С 2001 года - член Объединения русскоязычных литераторов Финляндии.
Публикуется в газете "Спектр" (Хельсинки) - публицистика; в альманахе "Иные берега" (Хельсинки) - рассказы. А также в журналах "Москва", "Дети Ра", в литературном альманахе "Созвучье муз".
Автор книг "Волшебный ларец, или Путешествие в сказку" ("Хельсинкская университетская типография", 2007 г.) и "Фантом журавлика" ("Вест-Консалтинг", 2011 г.)
Михаил ехал к родителям после двухлетней командировки за рубежом.
Вообще-то по правилам надо было сразу садиться писать отчёт. Но, сойдя с самолёта, Михаил вдруг ощутил острую потребность вначале съездить домой, к родителям. Шеф не возражал: мол, желание вполне понятное, но дал на это дело один день. Только после письменного отчёта и доклада перед сотрудниками позволяется взять отпуск на три-четыре дня, и тогда... Михаил, не давая шефу развить мысль, торопливо поблагодарил, взял такси и поехал на автовокзал.
Было воскресенье, около 10 часов утра.
К его удивлению, народу в таксичке было немного.
На первом сиденье, за водителем, сидела толстая, в шляпке-котелке с узкими полями, тётка. Она постоянно оглядывалась назад, буравя всех маленькими серыми глазками. За ней, спиной к окну, прилепился мужик-толстяк с отвислыми губами. В середине салона сидела неряшливо одетая, с уставшим лицом женщина. Рядом с ней горбатился бледный остроносый мальчик с огромным шарфом вокруг шеи. За этой парой сидел одетый в серое опрятное пальто мужчина с жёлтым, как корка лимона, лицом. А рядом с Михаилом восседала, по-другому не скажешь, нога на ногу, яркая брюнетка в длинном кожаном пальто и с наушниками в ушах.
До своей остановки Михаилу было ехать минут сорок.
Жужжали колёса, машину слегка покачивало. В кабине водителя тихо мурлыкала музыка.
Вдруг водитель добавил громкости и выглянул из кабины. Салон заполнила песня, которую Михаил пару раз слышал за границей у товарища в машине, но имя автора не запомнил.
Все слушали, кроме брюнетки.
У неё была своя музыка.
.
..Дайте мне чего-нибудь,
Что вам уже не съесть,
А я за вас молиться буду Богу...
Толстая тётка не утерпела после этих слов и брякнула на всю таксичку свой комментарий:
- Да кто ж даст хоть что-нибудь? Держи карман шире! Ещё и молиться за них...
Она почему-то переврала одно слово из песни, но никто не обратил на это внимания.
Мужчина с жёлтым лицом, видимо, хорошо её знавший, в ответ пустил реплику:
- Да тебе хоть дать, хоть не дать, всё равно что-нибудь себе урвёшь. Тебе ж всё надо. Даже если и не надо.
Толстую тётку перекосило. Она развернула побагровевшее лицо в сторону мужчины и выпалила:
- А ты шо, мою жизнь знаешь?
- А чего её знать? Она у тебя вся на твоей шляпе и торбе написана!
В ногах тётки и правда лежала большая сумка, набитая чем-то до отказа. Но толстая тётка в первую очередь обиделась за шляпу.
- Ты, лимон выжатый! Моя шляпка - не твоего ума дело! Что хочу, то и ношу! Тебя не спросила!
От тёткиного крика остроносый мальчик в шарфе скривился и заплакал.
Женщина с уставшим лицом раздула ноздри и неожиданно басистым голосом рявкнула:
- Придержи язык, шляпа! Дитя пугаешь!
- Сынка своего воспитывай! Меня не надо!
- Побойся Бога, тётка! - поморщился желтолицый. - Ты своим галдежом нигде и никому житья не даёшь. Не только здесь, в таксичке.
- Я перед Богом не грешна! Я в церковь хожу, милостыню даю. Это ты лучше Бога бойся да в грехах кайся. Столько наделал, аж пожелтел весь... - толстая тётка осеклась.
Лицо желтолицего мужчины вдруг посерело. Он приподнялся со своего места.
Мужик-толстяк, до этого молчавший, подобрал свои отвислые губы и просипел:
- Да ты, Тоська, у церкви лоб редко перекрестишь, ещё норовишь с нищими посидеть, что-нибудь у мирян выпросить. Грех вам обоим Божье имя трепать.
Тётка и мужчина сразу отвернулись друг от друга. Каждый был не без грехов, но озвучки оных в перепалке явно не хотели.
Песня к тому времени уже закончилась.
Водитель почувствовал, что его личные ощущения не разделяют сидящие в салоне, и вообще выключил радио.
Дальше все ехали в полном молчании.
Толстая тётка больше не оборачивалась, только щляпу за поля дёргала. Мужчина с жёлтым лицом угрюмо смотрел в окно, играя желваками. Остроносый мальчик задремал на коленях матери, которая тоже клевала носом. Мужик-толстяк сидел в той же позе, только губы у него ещё больше отвисли.
Михаил скосил глаз на соседку.
Яркая брюнетка загадочно улыбалась, глаза её были прикрыты.
Она продолжала слушать свою музыку.
Остановка Михаила была первой.
У двери он оглянулся.
Все сидели в прежних позах. Только яркая брюнетка подняла на него глаза. В них мелькнул интерес. Вдруг хоть что-нибудь в нём будет для неё эдакого?
И в ту же секунду отвела взгляд в сторону.
Он был одет так же заурядно, как и все в таксичке.
Михаил усмехнулся. У каждого своя музыка.
Путь к трёхэтажке родителей шёл через сквер. В конце его когда-то стояла церковь. Её разрушили перед войной. Когда рухнул Советский Союз, восстановить церковь не хватило средств. На этом месте построили часовню.
Михаил её ещё не видел. Ему захотелось на неё посмотреть. Он свернул на боковую дорожку, которая вела прямо к часовне.
Часовня стояла на постаменте. С одной стороны к её входу шли ступени с перилами. Такие же перила шли по краю постамента.
Шла служба. Двери были открыты, горели свечи, слышалось пение певчих.
Михаил остановился поодаль.
На нижней ступеньке лестницы сидела неопрятно одетая женщина в цветастом платке, из-под которого торчали космы немытых чёрных волос. Каждому, кто проходил мимо, она громко кричала:
- Подайте Христа ради хоть что-нибудь! Не дайте пропасть душе грешной! Подайте Христа ради хоть что-нибудь!..
Кричала женщина так громко, что из часовни наконец вышел служка в рясе, спустился к ней и что-то тихонько сказал.
Женщина поправила платок и громко прокричала:
- Я ж только Христа ради прошу! У святого храма! Хоть что-нибудь прошу! И ничего больше! И нигде больше!..
Она кричала бы ещё и дальше. Но в часовне закрыли двери. Служка перекрестился и поспешил отойти прочь.
Возбуждённо теребя концы платка, женщина заозиралась вокруг. Видно, хотела продолжить с кем-нибудь диалог. Но никого не было. Михаила она не заметила. Посидев пару минут и поостыв, встала, подняла котомку, на которой сидела, и заковыляла прочь.
Михаил покрутил головой.
Надо же! Уже сколько раз за сегодня он услышал это "хоть что-нибудь"!
Все просят, всем надо, но, получается, совсем не важно, что?
Двор родного дома и сам дом за два года совсем не изменились. Та же скамейка у подъезда. Даже та же соседка сидит на ней, как в день отъезда. Тётя Паша, кажется.
- Здрасьте, тёть Паш!
- Ой, Мишаня! Приехал! А мы тут только с твоей мамкой сидели, тебя вспоминали. Она к соседке пошла, к Софке. Та потащила её к себе чего-то показать.
- Спасибо, тёть Паш!
- А ты как, здоров? Надолго приехал?
- Всё путём, тёть Паш! Пока на денёк!
- А ты это...
Дальше было задерживаться нельзя. Михаил поправил сумку на плече, помахал рукой и нырнул в подъезд.
Тётя Софья жила на первом этаже.
Михаил тронул кнопку дверного звонка. За дверью заливисто засвистел соловей.
Так было и в детстве, когда он с пацанами крался к этой единственной во всём дворе двери, умеющей издавать соловьиные трели. Тётя Софья резво выскакивала на лестничную площадку с полотенцем в руке. Они удирали, прятались за углом дома и падали от смеха на траву газона.
Дверь теперь открылась не сразу. И поседевшая тётя Софья не выскочила, а выглянула из-за двери.
- Тебе чего, парень? Ой, Мишаня, это ты? А твоя мамка у меня...
Она не успела договорить.
За её плечом Михаил увидел мать. Она сидела на коридорном стульчике, опираясь на палку. Руки у матери вдруг заходили ходуном. Непослушная палка скользнула по полу в сторону. Ноги без неё отказывались поднять ставшее вдруг беспомощным тело.
- Ми-ишенька! Сынок! При-иехал!
Михаил оттеснил в сторону тётю Софью вместе с дверью, зашёл в коридор и бережно взял мать под локоть и под мышку. Даже сквозь толстое пальто ощущалось, каким немощным было её тело.
За порогом соседкиной квартиры мать уже твёрже опёрлась на палку правой рукой. Левая в старческих коричневых пятнышках цепко ухватилась за перила. Михаилу оставалось только слегка поддерживать мать за локти то одной, то другой руки, отвечать на сыпавшиеся вопросы и слушать, что она громким и прерывистым шёпотом говорила, радостно и беспокойно оглядываясь на него через плечо:
- А мы тебя только на следующей неделе ждали!.. Мне вчера снилось, что я булочки пекла... А это к гостям же! Ну как я не сообразила! А эта зараза Софка, как назло, домой к себе затащила! Ты же звонил, что тебе отчёт писать надо!.. Господи! А ты приехал... Пока на один день? А потом на дольше приедешь? Когда отчёт напишешь? Господи!.. Мне же надо тебе хоть что-нибудь на дорогу дать! Хоть что-нибудь!
Палка громко стучала по щербатым бетонным ступенькам в такт фразам. Ноги, обутые в стоптанные войлочные башмаки, ступали нетвёрдо. Потому плечи, поднимаясь поочерёдно, рывками тянули тело вверх по лестнице, помогая ногам. Ритм таких колебаний через несколько шагов стал походить на молитву: "Дать! Хоть что-нибудь! Дать! Хоть что-нибудь!.."
Чтобы остановить затеплившуюся влагу в уголках глаз, Михаил поднял голову.
В последних пролётах лестницы уже виднелась фигура отца в неизменной майке и спортивных штанах с пузырями на коленях. Как и у матери, восторг и тревога были написаны на его лице. Подрагивающий кулак правой руки был поднят в знакомом с детства приветствии "рот фронт".
Михаил глубоко и прерывисто вздохнул и помахал ему в ответ.
Он наконец-то приехал домой.
А всё остальное в жизни вдруг стало теперь второстепенным.
2012 г.
Никиткино утро
Никитка проснулся. Только что.
Но глаз ещё не открыл.
- Ух ты!.. Какой сон... мультиковый!.. Растаял. Как облачко!.. Вот сейчас как открою глаза!..
- Вот и стенка, с любимым ковриком...
- Вот в солнечных... зайчиках потолок!
- А вот спинка крова-атки...
Никитка разводит руки в стороны и сладко-сладко потягивается.
- Как здорово лежать под своим одеялом на мягкой подушке. И видеть свою комнату! И уголок с игрушками! И книжный шкаф! А ещё сегодня ВОСКРЕСЕНЬЕ! Мама не подымет в садик.
Она ещё спит. Можно полежать. А можно - тихонько встать и пойти к игрушкам, а можно...
- Ой! Как же я забыл! Сегодня - ВОСКРЕСЕНЬЕ! А мама обещала повести в парк на игровые автоматы и на ак...трак...цыоны! Ура! В парк! В парк!
Никитка подпрыгивает на кровати и зарывается в подушку. Виден только один смеющийся глаз. Вдруг он серьёзнеет:
- А если опять дела? Она ничего не сказала, когда целовала на "спокойной ночи" и укрывала одеялом... Ну вот! Теперь жди, когда она проснётся.
Никитка переворачивается на спину, грустно вздыхает, смотрит, хмурясь, на потолок в солнечных зайчиках.
- Не-ет! Ждать нет терпения!
Никитка вскакивает с постели, путаясь в длинной футболке, которую мама одевает ему как пижаму (Никитке недавно сделали операцию на яичках, и ему нельзя спать в трусиках), и бежит босиком в другую комнату.
Мама ещё, конечно, спит!
- И почему взрослые так подолгу спят в воскресенье и так мало в другие дни? Вот бы наоборот! Ведь воскресенье коротенькое!
- Ма! А, ма! - Никитка тихонько тянет одеяло с маминых плеч.
- Ну чего тебе? - мать поворачивается в его сторону, но глаз не открывает.
- Ма! А мы сегодня... сейчас пойдём в парк?
- А-а-а-х-хм! - мать зевает и полупросыпается. - Куда... пойдём?
- Ну в парк! На ак...транк...цыоны?
- Никитка! Как тебе не стыдно! - мать открывает один глаз. - Воскресенье же, а ты поспать... не даёшь! Я же говорила - пойдём! Но ещё рано! Иди спи!
Голова матери падает на подушку.
- Странные взрослые!.. "Иди спи"! Какой тут сон! Ведь так хочется в парк!
- Ма! А как это... ещё рано?
Мать, не подымая головы, жалобно просит:
- Никитка! Дашь ты поспать наконец или нет?
Никитка обиженно сопит.
Мать садится на кровати.
- Ну смотри! Видишь? На часах маленькая стрелка смотрит вот сюда, влево, наискосок, а большая - наверх? Это семь часов, а-а-хм! утра!.. Ужас какой! В такую рань поднял! А-а-ахм! Никитка! Ну ладно... не хмурься! Когда большая стрелка будет так же вверху, а маленькая смотреть точно влево, вот сюда, то это будет девять часов. Ты меня разбудишь, и мы пойдём в парк.
- Сразу?!
- Нет, конечно. Вначале позавтракаем. Ну всё, иди! Дай поспа-ать!.. Займись чем-нибудь...
Мать укрывается одеялом с головой.
Никитка понуро бредёт в спальню.
- Легко сказать, займись чем-нибудь! А чем? Может, за стрелками последить? Но они так медленно идут, от скуки уснёшь. Поиграть игрушками? Нет! Начнёшь шуметь, мама сердиться будет. Лучше в окно посмотреть, на наш буль-вар!
Никитка влазит с ногами на стул, стоящий у окна, и облокачивается на подоконник.
- Какой он, буль-вар, большой! И самое интересное в нём - это песочница! Её дядя Коля прошлым летом сделал. В ней песок чистый-чистый и жёлтый-жёлтый! Вадька говорит, это морской песок. И врёт! Дядя Коля песок из карьера привёз. Морской песок - белый.
Никитка влазит на подоконник с ногами.
- Интересно, а что это в песочнице лежит? Ку-укла! Это же Надькина кукла! Соседки по этажной площадке! Забыла! Дождь вчера вечером пошёл, и забыла! Эх! Одно слово - девчонка! Воображала несчастная! Наверно, ничуточки и не ревела! Кукол у неё, говорит, тыща! Ей новый папа покупает. И жалко ей этой куклы нисколечко не будет... А вот я, когда солдатика пластмассового потерял, плакал... У-у! Правильно ей вчера Вадька наподдал. А то, ишь, дразниться начала: "Ой-ой-ой! А твой папка, Вадька, от вас ушёл и ты теперь брошенный..." Дура! Ну и что? Мой папка, мама говорила соседке, навсегда умер от пули, когда я родился. И что я, умер? И Вадька не умрёт...
Никитка сердито завозился на подоконнике при воспоминании о вчерашних переживаниях.
- Правда, Надька тоже здорово дралась. Вот этой куклой. Даже руку ей оторвали. Вон, у скамейки валяется.
Никитка прижимается лбом к стеклу.
- У! Какое стекло холодное! Если на него подышать, оно запотеет. Можно что-то нарисовать...
Кружок! Точка! Ручки и ножки! Так... Платье в горошек! Вышла - Надька!
- Ха-ха! Нужно теперь посмотреть, где уже маленькая стрелка...
- Фу! Как медленно идёт время! И почему взрослые говорят, что оно скачет?..