Артём Фёдорович Сергеев Статьи

Артём Фёдорович Сергеев

Статьи

«Жуков думал за себя и за Клюге»

Генерал-майор артиллерии Артём Фёдорович Сергеев прошёл всю войну, которую начал лейтенантом, а закончил подполковником. К профессии военного он готовился с детства. Они с его другом Василием Сталиным, с которым вместе воспитывались, поступили в специализированные военные школы.

Очень высокого мнения Артём Фёдорович о полководческом таланте Георгия Жукова. О Георгии Константиновиче, о советских военачальниках и солдатах наш разговор.

Портрет работы Константина Васильева- Впервые о Георгии Константиновиче Жукове я услышал от капитана Эйдинова, инструктора в конно-спортивной школе, где мы с Василием Сталиным занимались. Это был 1936 год. Жуков ещё не был Жуковым, а просто кавалеристом. Эйдинов, блестящий наездник, говорил нам: «У меня в 1930 году был командиром полка Жуков (а сам он был у него командиром эскадрона). Таких командиров полков в Красной Армии больше нет. И вы всё равно о нём узнаете».

Затем рассказывал, что это был за Жуков. Классик как наездник. Эйдинов говорил: «Найдите у меня хоть одну ошибку. А вы думаете, что мне не хочется расслабиться? Но только у меня внутри эта мысль появляется, тут же я вздёргиваюсь: хлысь — хлыст Жукова. Он никогда не читал нотаций: у него хороший хлыст — и по тому месту, которое немного не так действует (нога, рука, спина). В манеже обычно висят большие картины: панно с изображениями положения всадника и лошади в разных случаях. У Жукова этого никогда не было — показывал только на себе, как что делать».

В тех частях и подразделениях, где конная тяга, или в кавалерии, всё время устраивались конно-спортивные праздники, соревнования. Соревнования проходили индивидуальные и групповые: полк на полк. Эйдинов говорил: «Жуков всегда сам готовил команду и только сам выводил. Никогда наша команда не могла занять даже второе место — только первое. Даже близко никто не мог к ней приблизиться на этих соревнованиях. Жуков не терпел. А его боялись в командах. В команде его боготворили как наездника и как командира, с которым вторых мест не бывает».

Ну а дальше мы услышали о Жукове в 1939 году. Когда Халкингольские события начались, нужен был командир, который бы, несмотря ни на что: ни на то, что не были достаточно подготовлены, ни на соотношение сил, ни на то, что театр этот не изучен, там нет опыта, — не только на японцев набросится и порвёт, выгонит, но ещё и страху наведёт. Сталин запросил: кого? Тимошенко предложил: есть такой кавалерист в Белоруссии Жуков. Ворошилов поддержал, Тюленин, Тимошенко поддержали, что это совершенно отчаянный командир. Жукова вызвали, Молотов сказал: «Жуков задачу выполнил и даже лучше, чем предполагали. И этого не забыли».

Он так мог поставить дело, что противник его боялся. А свои боялись не выполнить поставленную им задачу. То есть выходили вместе с ним за пределы человеческого, возможного.

Жуков был комкором. Все комкоры становились генерал-лейтенантами. А Жуков сразу — генералом армии, командующим Киевским военным округом, Начальником генерального штаба.

— Почему Сталин его снял с этой должности?

— Нет, Сталин его не снимал. Жуков в Генштабе сделал своё дело, но он — не штабист. Он мог навести порядок, протрясти, встряхнуть, но в душе был боевой командир, свирепый командир, бросавшийся на противника. И мудрый командир.

Когда он был командующим Западным фронтом под Москвой, заместителем начальника разведотдела фронта у него был подполковник Мильштейн. Он рассказывал о Жукове так: приехал новый командующий — вновь назначенный Жуков. Надо идти к нему с докладом. Все шли к нему как на голгофу, а возвращались едва живые, в шоковом состоянии. Он не допускал никаких рассуждений от докладывающего — только фактура. Решал всё сам. То есть у него был колоссальный аналитический ум. Ему не нужны были рассуждения и опыт того, кто докладывал. Мильштейн говорит: я первый раз пришёл, он начал задавать вопросы. Только, мол, я начинаю делать обобщения или высказывать мнения, он: «Не болтай!» То есть всякий выход за голые цифры и факты он отметал. Потом стал задавать некоторые вопросы. А вопросы — как щелчок по лбу — очень точные. Потом, говорит, когда мой доклад закончился, Жуков отвернулся и начал задавать вопросы, но немного другим тоном. Я отвечаю. Он мне: «Молчи. Не тебя спрашивают!» Вопросы задаются, а ответов не требуется. Потом говорит: «Иди». Я спрашиваю: «Товарищ генерал армии, кроме нас двоих никого не было. Вы спрашивали, а отвечать не давали». «Я не тебя спрашивал», — говорит Жуков. — Я Клюге спрашивал».

Мы заметили, — вспоминал Мильштейн, что он решает за немецкое командование. То есть он понимает, что будет, как немцы себя поведут. На военном совете он что-то говорит о немцах, как они будут действовать. Начальник штаба Соколовский спрашивает: «Товарищ генерал армии, а Вы откуда знает?» Тот: «А Клюге не дурнее меня, он знает, как воевать по правилам. А я его этими правилами — да в морду».

— Это в каком году разговор?

— В 1941. Фельдмаршал Клюге был командующим 4-ой полевой армии, которая наносила центральный удар по Москве. Или ещё говорят, что Жуков поспорил со Сталиным относительно Киева. Жуков — генерал. Генерал должен выиграть сражение. Локальное киевское сражение было абсолютно безнадёжным. А Сталин — политик. Его задача — выиграть войну. Украина — значительная часть Советского Союза. Нужно было показать, что защищать будут на смерть. Здесь Сталин был абсолютно прав. Да, там были большие потери. Но есть стратегия политическая и военная. Политическая значительно важнее. Там был не спор. Жукову поручено определённое направление — он отстаивал своё. А Сталину нужно выигрывать войну. И оба правы. Жуков как генерал. А Сталин как политик.

Было ясно, что на поле боя Жуков полезнее и нужнее. Где нужно отстоять — он удержит, создаст такие условия, что будет сделано сверх человеческих возможностей. Как и произошло под Москвой. Положение было невыносимым. Наши войска лежат, обороняться нечем. А немцы лежат впереди, встать уже не могут — самортизированы полностью. Вот тут-то мы их и толкнули. Небольшими силами, легонько. А они поддаются. И как стало ясно, что они не держатся, то бросили всё, что можно, и началось это не виданное в истории московское сражение, которое не только по своим результатам было величайшим: был сломан миф о непобедимости немецкой армии. Никто не верил, что она может терпеть поражение, и вдруг её побили, да как! С другой стороны — это стратегическая операция, состоявшая из трёх сражений: оборонительное сражение, контрнаступление и всеобщее наступление. Вопреки всем канонам военного искусства это контрнаступление началось без так называемого необходимого тройного превосходства в силах. Было равенство сил. Это беспрецендентно: противнику был бы нанесен страшный удар без превосходства в силах.

— Это заслуга командования или солдат?

— Разделять тут нельзя. Но давайте посмотрим на немецких генералов и на наших. Когда началась война, у немцев во всём было преимущество: образованнейшие, опытнейшие, в возрасте превосходство минимум на 15 лет. И пока их противником были Франция, Бельгия, они блестяще выигрывали всё. Но у нас они столкнулись с ожесточённейшим сопротивлением. А у них план, стратегия были рассчитаны на молнееносную войну. И немецкие генералы не выдержали. В обороне что требуется помимо всего прочего? Работоспособность. При полном отсутствии отдыха, при перегрузке, бессонных ночах. К тому же надо ногами бегать. И спать некогда: сражение идёт круглые сутки, и всё время необходимо перемещаться.

У них было преимущество возраста и опыта, и при этом значительно меньше физических возможностей. А наши генералы — молодые, не так хорошо образованные, опыта меньше, но они всё выдерживали. Конечно, тут и национальный характер надо учесть.

Немецкая стратегия блиц-крига тоже сыграла свою роль. Рассчитывать, что за 7–8 недель наша армия будет разгромлена… Поэтому командующий группой армий «Северная Украина» генерал Фруснер сказал: «Наша разведка была недостаточна». В каких вопросах? Оказывается, почти во всех. «Блиц-криг забуксовал в Смоленске, а война была проиграна под Москвой», — говорили немцы.

Какое впечатление было от немецкой армии? Организованная, вооруженная, дисциплинированная, обеспеченная, самоуверенная, прекрасная подготовка солдат. Высочайшая подготовка была у войск СС: рядовой эсэсовец должен был кончить специальную школу, иметь колоссальную родословную, послужить просто в армии, затем закончить спецшколу, и уровень рядового СС соответствовал уровню обер-лейтенанта армии. Но повал-то огромный. Они же впереди идут. Оказалось, что у немцев выбит офицерский состав, каждого эсэсовца нужно ставить на хорошую офицерскую должность. А их уже нет!

У немцев чёткий распорядок, движение — всё безукоризненно организовано. Они наступали днём. Шли колонной. Ночью они останавливались: привал, охранение. Утром наступают. У них было отсутствие практики ночного и лесного боя. А мы перед войной в училище половину времени занимались ночью, в лесах. Если говорить о кадровой армии, то мы готовились на пределе человеческих возможностей. Солдат знает своё дело, офицер знает, что такое усталость и боеспособность. Он не раз в мирное время испытывал это состояние. Очень важно, чтобы офицер чувствовал боеспособность солдат.

Ещё одну вещь нужно чувствовать — холод и промокание. Всегда нужно офицеру знать и иметь подразделение хоть маленькое, но сухое, накормленное и тёплое. Резерв иметь, не потерявший боеспособности. Во втором ленинградском артиллерийском училище — Михайловском училище, где я учился, было много старых офицеров, служивших ещё в дореволюционной армии. Подготовка была суровая, напряженная, связанная с длительной бессонницей, с бесконечными маршами. Наши тяжёлые орудия загоняли куда-то в болото, в речку, переворачивались с моста, чтобы в этих условиях действовать.

Среди курсантов соревновательность была жестокая. Батареи выходит на стрельбы. И назначается взвод сорвать эти стрельбы. За выполнение задачи всего ставят 6 общих баллов. Если батарея получает «5», то взвод получает кол за работу. Были на отдельных позициях драки: и зубы трещали, и носы трещали. За всё время было два несчастных случая. Начальник нашего училища так сказал: «Я убью 10 курсантов, но не допущу, чтобы в первые дни войны погибло зря 100 офицеров».

Или тревога ночью: 32 километра бросок с 36 килограммовым ранцем. И никто нам эту ночь не компенсировал: утром всё идёт по-прежнему.

Учили жестоко. Первый раз тревога — многие не надели портянки и так в кровь разбили ноги. На всю жизнь запомнили: не дай Бог сапоги без портянок надеть. Если оплошал, сделал неправильно, страдал, запомнил на всю жизнь. Это воспитание было очень полезным для нас.