Четверо в декабре
Четверо в декабре
Двое из представленных в обзоре поэтов не так давно ушли из жизни: Валерий Прокошин в 2009 году, Александр Росков в 2011-м. Недаром Прокошин назвал свой сборник "Ворованный воздух" - то, что для Мандельштама было метафорой, для умирающего от рака Прокошина стало мучительной реальностью. Росков погиб внезапно – был сбит на дороге мотоциклом.
Двое представлены из ныне живущих, активно пишущих и работающих в совершенно разных манерах – Лилия Газизова и Ольга Аникина.
Разнообразна и география: Прокошин из Обнинска, Росков из Архангельска, Газизова из Казани, Аникина из Сергиева Посада.
В том, что женщины от природы более живучи, сомнений нет. Так происходит и с женщинами-поэтами: уроки стоицизма сделали их только сильнее и обязали ценить жизнь.
«Здешняя жизнь нелюдима»
Валерий Прокошин. Ворованный воздух: Сборник стихотворений. – М.: Арт Хаус медиа, 2013. – 72 с. – (Библиотека журнала «Современная поэзия»). – 300 экз.
«Ворованный воздух» на сегодняшний день единственная московская книга большого русского поэта Валерия Прокошина» . Это из аннотации к сборнику. Слова совершенно справедливые. Прокошин действительно большой русский поэт , и книга его – отчаянная, на грани жизни и смерти в прямом смысле слова – этому подтверждение.
Вдали от премиальной толкотни и мышиной возни поэтических междоусобиц в российской провинции жил подлинный поэт, жил, преодолевая смертельный недуг, и писал хорошие стихи. Мечтал дожить до 60, прожил только 50.
Утро: плывут облака – полусонные все,
Воздух прозрачен – настоян на детской слезе.
Если вглядеться, тогда далеко-далеко
Можно увидеть, как ангелы пьют молоко...
В «Ворованном воздухе» большая амплитуда переживаний, в эмоциональном смысле – это стремительная траектория воздушного гимнаста под куполом цирка. При этом Прокошин скорее сдержан, чем эксцентричен, печален без истерики, светел без зефирной набожности, глубок без претензий на лавры мудреца. Иногда брутален и резок, и тогда появляется интонация «а пропади оно всё пропадом». Иногда беззащитен и доверчив, и тогда появляется интонация какой-то сквозняковой, честной печали, без всяких надежд:
...Теперь только маковый бред
Сжимает бессильное сердце[?]
Мне холодно, мама. И нет
Такого тепла, чтоб согреться.
Ангелы и рай Прокошина – эти повторяющиеся образы «Ворованного воздуха» – отнюдь не для красивости и романтичности; присутствие их в книге – жизненная необходимость, и потому они убедительны.
А помнишь, мы с тобой снеговика лепили –
Из снега, слов и слёз. Мы маленькими были.
Тень Спаса на крови сползала вбок, к реке.
Сугробы вверх росли, за облака цеплялись.
И нас никто не видел… Мы вдруг поцеловались,
И кто-то «Отче наш» запел невдалеке...
Валерий Прокошин вполне традиционен, формальные эксперименты в ущерб смыслу его явно не прельщают. Главное – проникновенная интонационная прелесть, то, что называется своим голосом, который у автора, несомненно, есть.
«Человек должен жить на природе»
Александр Росков. Избранное: Сборник стихотворений / Составитель Людмила Сидорина (Роскова). – М.: Сибирская Благозвонница, 2012. – 564 [12] с. – 1000 экз.
Может быть, самая большая проблема современной литературы – отсутствие чистоты и сердечности и как следствие – отсутствие духовно сильного героя, способного преодолевать абсурд окружающего мира. Иронии хоть отбавляй, всевозможных филологических извращений тоже. Чистота же природна как чернозём. И из глины его не сделать.
Именно такой, природный, чернозёмный, с чистым голосом – поэт Александр Росков. Книга объёмная, составила её вдова поэта Людмила Сидорина (Роскова). Стихи неравноценные, иные чрезмерно многословные, однако ясно одно: перед нами сильный поэт-деревенщик. Крепкий традиционалист, тематически и интонационно ближе всего, пожалуй, к Николаю Рубцову.
Человек должен жить на природе,
На виду у Господних небес,
где прямая тропинка уводит
от крыльца прямо в поле и лес...
Русь, деревня, изба, погост, берёзы – эти хрестоматийные, архетипичные образы русской деревни Росков отряхивает от пыли, превращая их в живые, лично пережитые.
Сочувствие умирающей деревне, гордость за людей, которые там ещё остались, восхищение простыми природными радостями, христианское отношение к миру – вот мировоззренческий и эмоциональный посыл книги.
Двадцать лет уж без малого, как я знаком
С деревенским умельцем, простым мужиком.
Он и швец, он и жнец, и на дудке игрец.
Он искуснейший плотник, хороший кузнец.
<...>
Я к нему прихожу, чай с вареньями пью
И, бывает, вопросы ему задаю:
– Сможешь сделать телегу? А выгнуть дугу?
Поразмыслит немного, ответит: «Смогу».
<...>
- А боишься ли смерти? - Смеётся: "Боюсь".
...На таких мужиках вот и держится Русь.
Хочется добавить: а ещё «Русь держится» на таких поэтах, как Александр Росков.
«Рождена для счастья»
Лилия Газизова. Люди февраля. – М.: Воймега, 2013. – 60 с. – 400 экз.
Начну со спорного утверждения: верлибры писать трудно. Может быть, даже труднее, чем рифмованные стихи. Это только на первый взгляд кажется, что можно использовать метод простодушной фиксации всего происходящего, не особенно заботясь о точности слов и не мучаясь подбором оригинальной рифмы.
Основных сложностей две: избавление от лишних слов и преодоление рассудочности. Рифма и ритм, как ни крути, организуют смысловое и интонационное пространство; свободное же от этих спасительных ограничений высказывание сразу оказывается беззащитным. Видно каждое необязательное слово.
Лилия Газизова сумела преодолеть эти трудности. Лиричный, чувственный верлибр, богато интонированный и хрупкий, – вот главный герой книги «Люди февраля».
У Газизовой мысль рождается от настроения, а не настроение от мысли. Всевозможные ощущения-чувствования окружающего мира, – от зрительных и тактильных до почти неощутимых, невнятных – наполняют книгу.
Сразу невесело становится,
Когда тебе не улыбается
Продавщица или парикмахер.
Хочу, чтобы мне радовались,
Как солнцу.
И даже, когда кровь берёт из пальца,
Пусть улыбается мне медсестра.
Не глупо об этом мечтать.
Я точно знаю,
Что рождена для счастья.
И ещё одна редкая вещь для поэтической книги. Это книга о радости. Книга счастливого человека. Книга о взаимной любви, писать о которой намного сложнее, чем о безответной.
«Тишина, которая звучит»
Ольга Аникина. Жители съёмных квартир: Стихотворения, поэмы. – М.: Авторская книга, 2012. – 400 с. – 200 экз.
Стихи могут вызывать разные эмоции. А могут не вызывать никаких. Стихи Ольги Аникиной перехватывают горло на самом вдохе и так и держат, не отпуская, до выдоха. Нет смысла говорить об искренности и исповедальности – без них вообще нет лирического стихотворения, здесь нужно, если такое возможно, говорить о еле уловимом дрожании воздуха, о невесомости дождя, о звуках тишины:
...Ещё восход, сиреневый на взлёте,
в дрожащем свете еле уловим,
и дом панельный, что застыл напротив,
становится прозрачно-голубым,
и, отражая мимолётный сполох,
над крышей утро теплится, паря,
и солнце сквозь бутылочный осколок
глядит на мир, и холод ноября
ложится тонкой звёздочностью линий,
и лужа, словно яшмовая брошь...
И на детсадовских качелях иней
чуть сладковат, когда его лизнёшь.
Этот вот сладкий иней на качелях запоминается сразу. Такие находки щедро рассыпаны по всей, довольно объёмной книге.
Зыбкость, тонкая паутинность речевого высказывания и одновременно зримость, предметность образа; ранимость, беззащитность и в то же время крепкий природный стоицизм, щемящая интонация постоянного, неостановимого и завораживающего ускользания и таяния бытия в самый жаркий и полнокровный момент его проживания – вот основные черты поэтики Ольги Аникиной.
Автор умеет делать абстрактные понятия живыми и ощутимыми. «...Где в водорослях спит тоски замшелый камень», «И бесцветный, безвкусный, / в прах размолотый страх, / вновь нечаянно хрустнул, / словно пыль на зубах».
У Аникиной редкое лирическое (почти звериное) чутьё и чистое поэтическое дыхание, где ни фальши, ни манерному невыстраданному жесту места нет.
Теги: современная поэзия